Записки мультишиппера BSD

      В медицинском кабинете было угрожающе тихо — настолько тихо, что слышалось мерцание лампы в коридоре. Врач за столом, молодой, но уже уставший, с тенями под глазами и острыми скулами, заполнял бумажки — быстрые неровные цифры и буквы плясали по клетками и строчкам, а вместе с ними плясали и нервные импульсы по нервам второго мужчины.       Фукудзава Юкичи не очень любил врачей, но конкретно этот вызывал у него внутреннее возмущение пополам с легкой настороженностью, замешанной на чистой паранойе. В обычное время он защищал своих подопечных от любой угрозы, прямо и косвенно исходящей от мужчины в халате, но вот теперь все круто изменилось. Перемены, говоря по правде, не слишком воодушевляли.       Мори Огаю двадцать восемь, Юкичи через месяц стукнет двадцать девять. Они сидели в подвале подпольной клиники и молчали, стараясь не смотреть друг на друга даже случайно.       Подпольный хирург потому и принялся имитировать занятость, а Юкичи... Юкичи смотрел, как работает кто-то другой, но никакого облегчения не ощущал и в помине. Будь его воля, он бы сейчас был в додзе и тренировался до шума в ушах, осознавая, насколько резко в ближайшее время перевернется его мир. Однако мирозданию подобная идея пришлась не по нутру еще три часа назад, когда грудь разорвала боль.       Мори, словно зная, о чем думает его гость, именно в этот момент снова сморщился и покашливая вытер кровь из уголка губ украдкой. Щека у него была припухшая, но на этом и все — Фукудзава аккуратно распускал руки.       Нет, они вовсе не были пациентом и врачом. Они даже не были клиентом и охранником. Сейчас их роли были размыты, как никогда, ведь здесь, пока никто не видел, они были партнерами, соулмейтами — чудо, что хотя бы к третьему десятку они прояснили этот факт, будучи близко знакомыми уже лет десять.       Мори нервничал и непроизвольно трогал бинты на груди, наложенные чужой рукой. Это ничего, все заживет — особенно если он не будет сидеть над бумагами сейчас и все же позволит сковать себя постельным режимом. Мечник очень надеялся, что упрямство хирурга скоро даст сбой.       — Ты резал себя, — снова не выдержал их молчания Юкичи. Его собеседник сморщился и смолчал — страх и злоба грызли ему нутро, это было видно по лицу. — Если бы я не нашел тебя, то...       — То одним счастливым мечником было бы больше, — зашипел вконец доведенный Огай. — Тебе неплохо жилось — женщины, игра в сеги, посиделки с саке. А утром горящая спина и плечи, боль в голове — я знаю это все, можешь не рассказывать о своем благородстве.       Фукудзава на полуслове сомкнул губы и едва заметно порозовел. Спорить было неудобно.       У них обоих рыльце было в пушку — тут и говорить было нечего, считал Мори.       — И ты считаешь, что этому стоит продолжаться, Огай? — за прошедшие в молчании полчаса Мори успел перешвырять приличную стопку документов на столе. Юкичи даже потерял чувство времени, пока смотрел, как ставятся подписи на бланках и шлепается тяжелая печать.       — А почему нет? Я терпел тебя с одной стороны почти до первой встречи, это без малого первые восемнадцать лет моей жизни. Потом терпел после первой встречи еще десять, и в обратную оно открылось только теперь. Если это связь, то она больна, — брюнет был раздражен, и очередная его подпись чуть не рассекла край листа.       — Но ведь это ты сам не давал ощущениям просачиваться! — незаметно для себя повысил голос Фукудзава. — И к чему это привело? Я всю жизнь думал, что я Пустой!       Огай, открывший было рот, чтобы сделать очередной выпад, замер и закрыл его обратно. Они снова напряженно замолчали; один сверлил другого взглядом и не намеревался отступать.       В их мире пары связывались разными вещами. Боль, парные отметины, имена на руках, слышать музыку, которую слышит партнер, обмен способностями, цветы на месте каждой ранки, способность общаться, исписывая кожу, общие шрамы, мир снов в глубине подсознания, выстраиваемый долгими годами. Разновидностей проявления связи было не исчислить сотнями, какие-то могли однозначно сказать, кто партнер; другие заставляли теряться.       А у них была половинчатая связь больше двадцати лет, и правду о ней знал один только Мори Огай, который к своему возрасту уже был готов рвать волосы от отчаяния, если не что похуже.        Он не хотел ощущать то, что ощущал. Он не хотел случайно кусочками неприятных снов видеть чужой досуг. Он берег партнера всю жизнь, но не выдержал. Теперь пересекающиеся ровные полосы на ребрах были прямым тому доказательством; это выглядело, словно отчаяние пробило стену между ними — Юкичи впервые за двадцать лет смог почувствовать что-то с другой стороны. Даже пришел — неосознанно, куда ноги повели — к своей измученной половинке души.        А на месте нашел давнего врага, едва дышащего от боли и мечтающего больше не мучиться, с ранами ровно там, где они должны были быть у соулмейта.        Всю сознательную жизнь Пустота вместо связи пугала Фукудзаву. Врачи разводили руками и предполагали, что его соулмейт или не родился, или умер до него, или вовсе погиб при рождении, оставив связь глухо болтаться. В таком случае жизнь мужчины была вне опасности — не слишком крепкая связь могла и не утянуть на тот свет, зарастала — обычно соулмейты один без другого жили не долго. В год несколько сотен тысяч умирали именно потому, что где-то погиб другой партнер.        А они... Они жили друг без друга двадцать восемь полных лет — врачи на цифры больше пары лет поджимали губы еще в университетские времена. Мори ломало от неопределимости его цели, от глухого равнодушия другой стороны, но он держался, защищая связь, как мог. А Фукудзава...       — Я пошел в ученики к мастеру, потому что думал, что я Пустой, — глухо и с надрывом проронил он. Отчаяние впервые проступило на мужественном лице. Мори украдкой наблюдал за процессом, прижав ладонь к лицу. — Думал, всю жизнь проведу в одиночестве. Встречу какого-нибудь другого Пустого, будем вместе доживать жизнь — ни единения, ни связи. Будут два инвалида без смысла продолжать двигаться вперед, — он потер глаза — Огай тактично не заметил сбежавших по щекам ранее прозрачных капель.       — А я думал, что всю жизнь буду ощущать, как тебя ломают, и эта твоя сдерживаемая энергия на кончиках пальцев... У меня ногти слезали. Лет в пятнадцать спал, только проглотив горсть таблеток. Знаешь, как я тебя ненавидел за это? — улыбка хирурга была натянутая, пластичная. — Если бы твоя боль не передавалась мне, я бы тебя сам убил, клянусь, — мужчина откинулся на спинку кресла, крутя ручку в тонких пальцах.       Фукудзава молча поднялся, приблизился, глядя сверху вниз. Измученные, но хищные даже сейчас красные глаза, окаймленные красными же прожилками полопавшихся сосудов, встретились с его. Мори выглядел больным, уставшим, раненым. Одиноким. К нему нестерпимо хотелось прикоснуться, проверить, что он настоящий, что он его...       — Какого черта?! — Огай почти истерично вскрикнул, когда его взяли за воротник, выдергивая из кресла, встряхнули и опрокинули плечами на руку. Через мгновение под колени поднырнуло второе предплечье, отрывая его от пола окончательно. Скальпель оказался в ладони раньше, чем он успел подумать, а Фукудзава даже не сморщился, когда кожа на горле оказалась слегка рассечена.       В два шага добравшись до двери и распахнув ее пинком, вместе с Мори на руках, который, продолжая держать скальпель у его горла, уже ощущал, что выглядит совершенно по-идиотски, Фукудзава вышел сначала в коридор, оттуда — в приемный покой, мимо поста, где ошалевшая медсестра проводила их широко распахнутыми глазами.       Не каждый день незнакомцы с пугающей аурой выносят с места ее работы агрессивно сопротивляющихся врачей.       — Я спрашиваю, какого черта ты вытворяешь, проклятый кошатник! — Мори забористо выругался и стиснул зубы, когда раны неприятно вжались в повязку.       — Выполняю свои обязанности соулмейта. Я задолжал за двадцать восемь лет, — невозмутимо проронил мужчина, когда они уже выбрались на улицу, где не было лишних ушей.       Огай с раздраженным вздохом и моментально раздавшимся следом болезненным шипением прижал ладонь к лицу, незаметно и очень аккуратно сбросив в рукав халата скальпель.       Когда он каждый Новый год загадывал себе встречу с соулмейтом, он явно забыл попросить у богов, чтобы тот был адекватным и не так раздражал.