Записки мультишиппера BSD

      Они были соулмейтами. Волнительным и веселым это открытие было только в первый день появления чувства чужого присутствия на периферии разума. Потом в основном было неуютно и даже больно.       Чуя никогда не ощущал пресловутой красной нити, что натянулась между ними, никогда ее цепкие узелки не обвивали ему ни мизинец, ни запястье, ни горло. Зато он частенько чувствовал, как вокруг руки обвивается край чужого бинта. Дазай подтягивал Чую к себе, и их упрямство было, как заряды однополюсных магнитов.       Они искали друг друга, подсознательно проверяли, что с другим все в порядке. Украдкой звонили сопровождающим лицам, спрашивали — и никогда не выражали тревоги, встречаясь лицом к лицу. Они язвили, ругались, Дазай больно бил словами — Чуя в ответ бил его по лицу и громил все вокруг, не раз оставляя мазки крови на битых стеклах и идущих трещинами стенах.       Привлекательности друг другу это не добавляло. Связь истончалась, опасно натягивалась, отдаваясь болью в висках, и словно требовала от них подчиниться, объединиться, сплотиться. Стать целым из двух частей.       Дазай улыбался потрескавшимися губами, иногда ощущая такие порывы, да качал головой; отказано. Чуя знал — между ними пропасть и, кроме связи душ и работы, ниточек между ними мало. Слишком разными они были. Дазай был полой куклой внутри, живущей только своими желаниями и жаждой обыграть остальной мир, повесить пару шестерок на погоны. Чуя отчаянно хотел прожить побольше, увидеть лучше. Он лез, мог прикрыть кого-то своим телом и устало улыбался в конце, стоя среди устроенной им разрухи.       Связь настаивала, связь посылала то кошмары, то сны такого содержания, что Дазай шел к сестрице Кое и просил подыскать ему спутницу на ночь, а ранним утром, глядя на стелющийся по земле туман, курил и думал: может, стоит попробовать? Может быть, смысл все-таки есть? Однако наступала новая встреча, и в первые же минуты становилось ясно — не пойдет. Не уживутся.       Чую выламывало всякий раз, когда начиналось обострение. Он был готов вогнать себе в живот собственный же нож, был готов сожрать ведро битого стекла, был готов раскусить ампулу с ядом — что угодно, только бы не ощущать дыхание Дазая на затылке и его фантомные руки, обвивающие плечи.       Каждый страдал и не мог, не желал признавать — шанс был, немалый. Просто они упрямо отказывались протянуть к нему ладонь и сжать, ухватиться изо всех имеющихся сил.       Уход Дазая... Ничего не изменил. Почти.       Через год они столкнулись снова — день смерти Одасаку, маленький дешевый бар, полный сброда. Дазай с изрезанными о шипы роз руками нещадно напивался. Чуя с неконтролируемой болью и тоской несколько минут просто смотрел на его сгорбленную спину, потом привалился к ней, обессилевший, прижался щекой между лопаток, охватывая мужчину руками. Накахаре хотелось разрыдаться — оттого, что нашел того, кому было плохо, оттого, что нашел того, без кого плохо было ему самому.       — Идем домой, Дазай. Пожалуйста. Хотя бы раз.       Просто идем домой.