Записки мультишиппера BSD

Читать под: The Weekend – Dark Times (feat. Ed Sheeran)       Он хотел провести эту ночь совсем не так.       Он желал хоть раз пройтись по городу после темноты, быть может, не одному, и не обязательно держа кого-то за руку, но определенно в компании не самого безразличного ему человека. Добраться домой, выпить чашку чая, обняться и, поблагодарив — разойтись по своим домам, по своим постелям. Беззаботно заснуть, ощущая тепло в груди.       Воспоминание об улыбке Дазай-сана, когда он увидел Атсуши в новом джемпере и коротком пальто, непривычно разодетого и смущенного, резануло сердце. Накаджима стиснул зубы и снова перевел взгляд на расплывающиеся цифры на мониторах. Пульс и давление снова и снова появлялись, сопровождаясь пищанием приборов. Дазай все еще был без сознания, но он хотя бы был жив, и рука у него было теплой.       Сжимая ее, сплетая пальцы в моменты отчаяния, Атсуши продолжал надеяться, что все обойдется. Мужчина, к которому он был неравнодушен, еще вернется к нему. Вернется, погладит по волосам своей большой ладонью с длинными тонкими пальцами. И тогда Атсуши ему признается. И непременно поцелует. И попросит никогда больше не пугать его так.       Ночная Йокогама была зеркалом дневной. День защищал жителей от большинства напастей — все самые хитрые люди проворачивали свои темные дела под пологом темноты. Утренняя сводка начиналась с перечисления дел мафии, с историй об убийствах и ограблениях. Но днем только самые отчаянные выступали в открытую. Члены мафии нередко светились перед камерами, и полиция знала их в лицо. Но поймать отдельных представителей было иной раз не просто трудно — невыполнимо. Некоторые были слишком опасны, чтобы загонять их в угол — лишние жертвы были ни к чему. Проще было найти управу на бешеного зверя, чем на того, который остается силен, имея рассудок.       Атсуши имел свои причины, чтобы с самого прибытия в город не привлекать ненужное внимание и не шататься по улицам в темноте. Сначала тигр, который, казалось, преследовал сироту. Потом мафия с озверевшим от злости из-за провала задания Акутагавой, а за ними — гильдия. Гильдия была просто сборищем психов и потерянных людей, жадных до денег — тут даже говорить ничего не надо.       Накаджима, еще в начале своей работы детектива получивший квартиру, возвращался домой чуть ли не до заката и бегом, чтобы успеть приготовить ужин и поделать некоторые дела; реже он приходил после миссий вместе с Дазай-саном, и тогда узкие темные улочки района они преодолевали вместе, проехав на автобусе до ближайшей остановки.       В таком режиме прошло больше года. И только вчера днем... Об этом, наконец, узнали. Атсуши откровенно занервничал, когда его ляп, его признание получило продолжение в чужих устах.       — Ты никогда не гулял по Йокогаме ночью? — когда Дазай увидел, как Накаджима в подтверждение качает головой, он пришел в полное замешательство и зачем-то обернулся к Куникиде, ища у него поддержки. Тот, встретив его беспомощный взгляд, только плечами пожал и отвернулся.       — Сначала мафия, потом сразу же гильдия, — парень поморщился, объясняя, и тут же потупил взгляд, словно желая проделать в столешнице перед собой дырку. — Не такое уж это и сильное упущение — ни разу не побывать после заката в городе. Я не хотел доставлять неприятности.       Это «доставлять неприятности» прозвучало с интонацией Куникиды, так что Дазай мог точно сказать, откуда ноги растут у их проблемы. Кровь потихоньку начала закипать — он и подумать не мог, что вполне невинный пересказ о годовом затворничестве обернется такой бурей в его душе.       Накаджима, почти визуально наблюдая, как мельтешат мысли в голове наставника, на всякий случай приготовился услышать что угодно. Дазай-сан был для него человеком уникальным. Первым, кто увидел в нем потенциал. Первым, кто протянул ему руку. Единственным, кто заставил Атсуши думать дальше — о своей привлекательности, о своих чувствах ко всем вокруг, познавая различия через сравнение. Уважение к Дазаю Осаму граничило в нем с тихой любовью — первой и единственной за все девятнадцать лет жизни.       Это не было слепое обожание, как у Акутагавы. Не была одержимость, как у некоторых девушек, с которыми суицидник имел дело. Тихое чувство внутри него было цветком, и этим чувством он осознавал и минусы этого человека, и его слабости, и всяческие несовершенства, с которыми было тяжело мириться.       Атсуши не знал различия между любовью и влюбленностью, но столь глубокое чувство, думал он, столь четкое осознание множества недостатков дорогого человека, а не слепая идеализация, точно значат, что он серьезен. И хотя его охватывал трепет всякий раз, когда Дазай-сан касался его или как-то затрагивал темы личного характера, Накаджима старался держать себя в руках. Ничем не выдать своего интереса, не досадить — это была приятная и немного навевающая тоску позиция.       — Атсуши-кун, — Дазай, обдумав все «за» и «против», поднялся, погрузил руки в карманы как обычно, глядя сверху вниз. Атсуши вжался в спинку стула. По губам мужчины расплылась улыбка, и Накаджима лишь сильнее почувствовал подвох. — Сегодня после работы мы с тобой пойдем гулять. В Минато Мирай, на набережную, в китайский квартал — куда захочется. И домой мы вернемся не раньше двух-трех часов ночи, — мужчина потрепал его по волосам, как мальчишку. — Эх, как давно я никуда не выбирался по ночам! Если представить, что это свидание...       Дальше Атсуши его уже не слушал. Он смущался, краснел и нервничал, однако...       Ему бы тоже хотелось представить, что это их свидание. Держаться за руки, целоваться почти украдкой, аккуратно, ощущая тепло чужого сильного тела — от собственных фантазий слабели коленки. Накаджима провел остаток дня в прострации, говорил и улыбался невпопад, нервно смеялся, чем вызвал определенные опасения у Танидзаки.       Всего несколько брошенных фраз, а цветок мечтаний и надежд уже расцвел в груди пышным махровым бутоном, обласкал бархатными лепестками легкие и взволнованное сердце. Избавиться от него он не смог — вернувшись домой, он потратил приличное время, чтобы привести себя в порядок, одеться и не опозориться вне зависимости от того, куда они все-таки пойдут.       Дазай зашел за ним, когда Накаджима уже испугался, что мужчина передумал; одетый в черное, но с белой жилеткой и чистыми бинтами, он лишний раз подчеркнул что-то неуловимо притягательное в своем облике. Если бы оборотень знал себя хуже, он бы подумал, что виной его притяжения к мужчине было именно это умение подать себя, однако — нет. Юноша не раз и не два убеждался, что дело не в стиле: в первый момент его привлекло то, как он держал себя. Не важно, какова ситуация, во что Осаму одет, несет он полную чушь или говорит серьезно. Маска, великолепная маска заставляла смотреть на него, бояться и желать украдкой заглянуть под нее, хотя бы одним глазком.       Пальто шатен передумал брать прямо на глазах Атсуши, попросив оставить его в квартире парня — тот не стал отказывать и только заново закрыл дверь, позволив себе робко улыбнуться в ответ на пару комплиментов.       Лето было в своих правах — по утрам по пути на работу они любовались золотыми цветками одуванчиков, проросших между камней, их желтые головки оккупировали даже газоны парков. Сейчас, когда уже почти наступила ночь, не закрылись лишь некоторые из них, растущие под фонарями. Им предстояло в первую очередь закрыться однажды и встретить новый день легким белым облаком, трепещущем и разлетающимся от ветра.       Офисные здания, аттракционы, отели — все продолжало гореть даже в эти часы. Атсуши непроизвольно вцепился в руку мужчины от переизбытка чувств, когда они вошли в толпу у пристани. Вокруг был целый океан света, а на горизонте трепетала ночная тьма. Словно две противоборствующие силы они боролись друг с другом. Накаджима был заворожен, когда Дазай, поняв, что юноша абсолютно поглощен зрелищем, повел его кататься, потом они поднялись на одну из крыш, имеющих смотровую площадку.       — Если честно, ночь — довольно трудное время для меня, — признался Дазай, когда они ушли дальше и оказались в парке, где с одного из холмов открывался прекрасный вид. — Ночью во мне пробуждается нечто... Забытое, — Дазай улыбнулся ему, опираясь локтями на заграждение. — Я когда-то многое делал для достижения своих собственных желаний, даже самых неординарных. Ну, ты знаешь, суицид — отличный пример, — он оживился, а затем в один шаг оказался бок о бок с уставшим, но смущенным парнем. — Ты не откажешься не доводить меня до желания применить крайние меры, Атсуши? — рука в бинтах свободно скользнула по бедру, прошлась по пояснице, вырвав из парнишки дрожащий вздох, прижалась вплотную к чужому горячему телу.       — Чего же вы захотели, Дазай-сан? — Атсуши по многолетней привычке от волнения теребил длинную прядь у лица, бросал короткие взгляды на улыбающегося мужчину и мучительно краснел.       — Ну, здесь довольно приятный полумрак, мы с тобой одни, — мужчина скользнул губами по его виску, сделал глубокий вдох, зарывшись носом в мягкие волосы. — Как насчет поцелуя?       — Ва-а-а! Дазай-сан! — Атсуши почти запищал, когда мужчина крутанул его, схватив за локоть, прижал к ограждению, жестко заблокировав все пути к отступлению руками. Атсуши был в ловушке, краснел и упирался руками в сильную грудь, а Осаму напирал, осыпая короткими поцелуями его щеку, и легко выдыхал прямо на губы.       — Один поцелуй! — шепнул он совсем близко, поцеловал в уголок губ, очень аккуратно. Накаджима затих, медленно повернул голову и застыл, широко распахнув глаза, как испуганный зверек, парализованный взглядом. Дазай-сан был змеей, а Атсуши — кроликом.       Они поцеловались; движения мужчины были уверенными, напористыми. Он приятно сплетал свой язык с чужим, касался неба, причмокивал, тесно касаясь губами чужих губ. Атсуши старался ответить, как мог, тяжело дышал носом и ерзал, чтобы верхняя перекладина заграждения не впивалась в спину так немилосердно.       Когда голова закружилась, Атсуши оттолкнул партнера, хватая ртом воздух, и уткнулся в плечо мужчины, переводя дух. Дазай дышал не менее тяжело, прижимал его к себе, зарывался пальцами в волосы, поглаживал. Сердце у него билось, как бешеное — Накаджима прекрасно слышал и радовался, что он не один в таком состоянии.       — Я... Передумал, — Осаму кашлянул, прогоняя хрипотцу из голоса. — Одним поцелуем тут... Не обойтись, — и он снова подцепил острый подбородок парня пальцами, сминая припухшие губы, не замечая, как Атсуши то колотит его по плечу, то царапает спину, мыча от растущей тяжести между сведенных ног.       Это были первые его поцелуи, и все они достались одному человеку.       — И все-таки вы мне соврали, — Атсуши тяжело вздохнул, когда все закончилось, и они решили вернуться домой — на часах было больше двух часов ночи, улицы были почти пусты, транспорт не ходил. Дазай шел и улыбался, нацеловавшись вдоволь. У Накаджимы предательски горели щеки. Однако они шли, держась за руки. Дазай косо поглядывал на него время от времени, и улыбка его становилась шире с каждым разом.       Неожиданно где-то рядом зашумели моторы. Взвизгнули покрышки, и несколько машин пронеслись, кажется, где-то по соседней улочке. Дазай напрягся, вслушался — они шли по проезжей части, так что внимательность была не лишней.       — Думаю, нам следует перейти на тротуар, — твердо сказал мужчина и потянул отнюдь не сопротивляющегося Атсуши за собой. — Не зайдешь на чай? Я пока что не очень хочу спать, — он действительно бодро выглядел — особенно по сравнению с тем, как он выглядел на работе каждое утро. Теперь Накаджима раскрыл секрет, но выдавать его не собирался.       Это только для них.       А затем атмосфера стремительно изменилась.       На дальний перекресток, словно соревнуясь друг с другом, выскочили три автомобиля. Дазай поспешно потянул Атсуши подальше от трех идентичных машин, чтобы даже вскользь не оказаться задетым, но те резко затормозили, перекрывая им дорогу, влезли колесами на пешеходную зону. При виде высыпавших веером с автоматами людей в черном, оборотень похолодел: Портовая мафия!       — Черт, ну надо же было испортить такую ночь, — шатен вздохнул и толкнул Атсуши себе за спину, встал, засунув руки в карманы, со скукой глядя на зрелище. — И что же понадобилось Портовой мафии в такое время от скромных прохожих?       — Смерть предателя, — последовал короткий ответ. Дазай захлопал глазами, напрягся, и Атсуши едва успел обхватить его руками за пояс, на тигриных лапах отскакивая с того места, куда ударил первый шквал пуль. Они рванули прочь изо всех сил. Адреналин ударил в голову.       Атсуши почувствовал, когда мужчину все-таки достали, и запаниковал, вцепился в его руку, как сумасшедший — на мгновение увиденные им пятна крови на асфальте сказали, что дело плохо, мужчина довольно серьезно ранен. Осаму стиснул зубы до скрежета, сдерживая звуки боли, зажал ладонью ранение в бедре, снизил темп, захромав. Следующая пуля попала в плечо, третья в бок. Дазай едва не взвыл, а Накаджима, схвативший его, чтобы толкнуть за угол, на мгновение остолбенел — прямо под его руками расплывалось тепло, текло по пальцам. Металлический запах вводил в ступор.       — Дазай-сан... — оборотень, утащивший их в безопасное укрытие, наконец-то смог уложить раненого и нормально осмотреть. В первый момент его охватила паника — слишком много крови. Атсуши хотелось расплакаться, хотелось, чтобы был хоть кто-то взрослый, чтобы решить проблему. Он сам себе показался слишком маленьким и несамостоятельным.       — Ат... суши... Скорая, — несмотря на ранения, Дазай пока еще был в сознании. — Там... Все скажут. Живо, — он сильнее надавил на бок и бедро, хотя рука у него горела так, что хотелось выть от боли.       Трясущимися руками Накаджима нашел телефон — в Дазаевом засела пуля. Парень похолодел, когда понял, что это мог быть выстрел в сердце.       В скорой его истерику заткнули в первые минуты. Спросили адрес. Громкоголосый дежурный диктовал ему, что делать, пока они едут. Перевязать места выше ранения, остановить кровь любым способом — Атсуши без сожалений стянул с себя джемпер, скомкал, прижал к боку, второй оторванный кусок — к бедру.       Дазай уже некоторое время лишь тяжело дышал. Лоб у него был мокрый, и парень старательно обтирал мужчине лицо, сквозь слезы уговаривая его продержаться еще совсем чуть-чуть.       От звука сирены Накаджиму заколотило. Он расплакался с новой силой, когда до него дошло: мафия не стала их преследовать. Мафия уверена — пусть и не как надо, но казнь свершилась. Предатель погибнет.       — Молодой человек, дайте место! О, Господи, вы весь в крови. Грузите обоих! — властный голос прорвался сквозь шум в ушах. Атсуши цеплялся за мужчину на земле — в итоге их везли в одной машине. Накаджима предпочел ехать сидя, пока вся бригада крутилась вокруг лежащего на каталке шатена — в кислородной маске, подключенный к аппаратам он казался болезненно белым, изломанным. Медики разрезали его бинты, открывая застаревшие шрамы. Катетер, капельницы, ругань. Заплаканный парнишка, закутанный в одеяло, поднял голову, отчаянно слушая слова медиков.       — Он потерял много крови. Нужен донор: судя по запрошенной карте — четвертая отрицательная. Вот и где я в такое время возьму четвертую отрицательную?! — фельдшер обвел всех внимательным взглядом. — Есть кто-нибудь с четвертой отрицательной?       — Я... — Накаджима, не узнавший свой собственный голос, откашлялся. — Я мог бы. У меня четвертая отрицательная.       Глаза медиков оценивающе прошлись по его фигуре. Кто-то смотрел с сомнением. Атсуши постарался выглядеть более солидно — выпрямил спину, расправил плечи.       — Ну, на безрыбье и рак — рыба. Сделайте пробы, если подойдет — ставим. Тебе хоть 18 есть? — Атсуши кивнул. — Тогда отлично.       Несколько минут у него брали кровь. Накаджима с радостью получил разрешение стереть пахнущую железом корку с рук и лица, которое уже стало напоминать гротескную маску. Его уложили. Атсуши зажмурился и очень-очень попросил тигра помочь ему спасти Дазай-сана и не залечивать раньше времени ранку от игл, от капельницы.       В больнице Дазая переодевали две сестры, Атсуши переоделся сам. От мысли, что медики увидят тело мужчины, было чертовски неприятно. Немного, но оборотень признавал — он ревновал. И боялся за жизнь шатена.       В операционную их отвезли одного за другим. Прежде, чем на него надели маску, Атсуши еще успел увидеть измученного наставника. Тот лежал с закрытыми глазами, словно навек застывшая восковая фигура. В последнее мгновение Накаджиму охватил страх, что они опоздали. А потом была темнота, в которой страху было не место.       Когда он очнулся — все уже было кончено. Успела прийти полиция, успела пронестись по палате Йосано-сан, успела Наоми поставить в вазу один на двоих букет. Дазай был без сознания, в бинтах, но живой. Щеки у него были теплого цвета. Хлынувшее в душу облегчение Атсуши выразил слезами. От койки до койки было тянуться неблизко. Но он постарался. Коснулся самыми кончиками пальцев его запястья, мазнул по коже, чуть не свалившись с кровати. Но, удовлетворенный этим, лег на свое место, выдыхая уже спокойнее.       Дазай будет жить, и Атсуши помог ему.       Оставшееся время он спал, а потом, когда разрешили вставать — сидел у постели больного, держа его за руку и... Ожидая. Он хотел быть первым, кто увидит пробуждение. Хотел быть первым, кто поможет мужчине разобраться, что к чему. У них по венам сейчас струилась практически одна кровь. Ниточка, связавшая их, была действительно кровавой.       В порыве усталости Атсуши уткнулся лицом в краешек постели. Он был сонным, вялым, но на работе его понимали слишком хорошо и не дергали, хотя он мог бы выписаться и вовсю бегать на задания. Но страх не отпускал. Страх, что с Дазаем что-то произойдет. Что Портовая мафия его достанет — организованный полицией круглосуточный пост не успокаивал совсем.       — Из-за меня вы чуть не умерли, Дазай-сан. Я только мешался, тормозил вас. А вы поймали и мои пули тоже, — он горячо выдохнул, затрясся. Согнутый, сгорбленный, потерянный, он не отпускал руку мужчины. Тактильные воспоминания не давали ему забыть ощущение текущей по пальцам крови, а потом — корки, тянущей корочки.       — Не хочу, чтобы вы умерли из-за меня когда-нибудь, — выдавил из себя спустя еще несколько минут. — Еще и это наше с вами свидание-не-свидание... — он слегка покраснел и зажмурился, ощутив головокружение.       — Если пообещаешь сходить со мной после выписки на еще одно, уже точно свидание — точно не умру, — «любезно» согласился Дазай и, приподняв руку без капельницы, совсем легко потрепал парня по волосам. Атсуши под прикосновением застыл, потом поднял мокрое лицо, закусил нижнюю губу и прижался щекой к чужой ладони. Дазай только вздохнул, прекрасно зная, что в этот раз выберется он еще не скоро, погладил парня со всей имеющейся нежностью — ведь это он спас его шкуру. Накаджима ему ничего не скажет, а Осаму знал — он должен за свое спасение.       А Атсуши снова плакал — и когда ему только надоест это мокрое дело? — и шептал, словно клятву давал:       — Хорошо. Только... Не умирайте. Пожалуйста, не умирайте, Дазай-сан.