— DAKOOKA — Умри, если меня не любишь
Большой черный рояль был покрыт толстенным слоем пыли. Оно и неудивительно — когда Чуя вообще в последний раз садился за него? Если считать на пальцах, получалось слишком много. Если считать в уме — еще больше. Чуя бережно поднял тяжелую крышку, стараясь не испачкать ладони и позволяя ровно лежащему покрытию потихоньку скатываться. Установил подпорку, заглянув внутрь чисто ради интереса. Здесь тоже была пыль — и он вполне представлял, какое атомное облако поднимет, если коснется клавиш в той агрессивной и неровной манере, которая была присуща его сегодняшнему настроению. Закрывающая клавиши крышка скользнула вверх значительно легче, пюпитр словно сам собой поднялся и встал на подпорки. Чуя, чьи пальцы действовали сами, хотел было прижать его обратно, но передумал, как только уселся на табурет. В шляпе играть было нельзя — об этой детали он вспомнил почти сразу и тут же снял ее, растерявшись — куда отложить? Буря внутри подгоняла — пришлось достать носовой платок и протереть местечко на прямоугольной части рядом с пюпитром как раз для нее. Уже почти рожденная мелодия была отодвинута в сторону еще на минутку — Накахара торопливо подобрался к окну и распахнул его, надеясь, что вскоре это спасет его от удушья. А потом времени совсем не осталось. Пальцы отыскали аккорды, и немного перевранный звук полился через доли секунд после того, как тенью прозвучал в ушах. Запертая старая песня, услышанная им когда-то давным-давно, вырвалась. Простые повторяющиеся аккорды были похожи на детское развлечение с подборами нот на слух. Но здесь все было куда хуже. Он играл, пока пальцы не начали вспоминать ощущение погружения в клавиши, пока не перестали прогибаться фаланги, пока не прекратили задираться запястья, пока не пропало напряжение. И потом, только потом. Он запел. — Умри, если меня не любишь, я ломаю руки, я ломаю губы, я ломаю... твое тело насквозь, — пропетое низким бархатистым голосом, оно звучало угрожающе. Кто бы мог подумать, что у него такое сочное контральто, послушав, как он иногда срывается на фальцет? Он уже не тот мальчишка, чистым сопрано подпевавший сестрице. Да и эта безвкусица отнюдь не то, что она бы одобрила, но он пел этот момент снова и снова, позабыв остальные слова. И чувствовал, как расходится буря. Гнев душил, боль черной дырой сводила грудь. Раненая любовь зла и легко способна обратиться чистейшей непроглядной ненавистью. У Чуи именно так и случилось. — Умри, если меня не любишь, я ломаю руки... — Умри если меня не любишь, я ломаю руки, я ломаю губы... — Умри, если меня не любишь... — Умри... Время остановило свой ход, а он выплескивал все, что душило, позабыв о мире, как мир позабыл о нем. Волны загустевшей злости расходились кругами на воде, одна за другой, а он все играл, и играл, и играл, пытаясь опустошить поистине бездонный колодец своих чувств. Пока наконец... — Я не знаю, кому вы это адресуете, Накахара-сан, — прозвучал совсем рядом голос Тачихары. Мужчина дернулся и сбился. Тот на поднятый взгляд Чуи с долей обреченности махнул тряпкой, звучно чихнул, сняв со струн облако пыли. И продолжил: — Но я бы на его месте отыскал местечко поглубже океанского дна, потому что где поближе вы его явно отыщете. И спрятался бы, как последний сукин сын. Потому что иначе... ...вы его прикончите к черту. — Умри, если меня не любишь... — в последний раз перебрал аккорды мафиози и прищурился, заканчивая все абсолютно диссонансным аккордом, прозвучавшим в помещении, как удар. Тачихара вздрогнул и стал с повышенной активностью вытирать пыль, поминутно чихая. Он уже пожалел, что полез к начальнику. Чуя убрал пальцы с клавиш и развернулся на табурете к окну, доставая сигарету и уже через минуту затягиваясь, насколько позволяли легкие. Чертовски был прав Тачихара — найдет ублюдка, прикончит. И за предательство. И за записку, оповещающую о том, что между ними все кончено. Пусть умрет, если его не любит, он сломает руки, он откусит губы, он размелет его тело в пыль./Hassliebe/ Накахара Чуя/Дазай Осаму, PG-13. Умри, если меня не любишь.
27 февраля 2018 г. в 20:37