Записки мультишиппера BSD

      Он чувствовал себя путником, добравшимся до оазиса. Паломником, увидевшим святую землю. Он словно напился и принял дозу разом, а ведь всего-то и надо было — увидеть этого человека, сгрести его в объятия и поцеловать. А потом еще раз. И еще. Не важно, что окровавленного и бессознательного.       Дазай Осаму сходил с ума и не скрывал этого. Он вообще по жизни предпочитал получать удовольствие, а его воспаленный шепот Чуя услышал случайно и постарался сделать вид, что откровения для бессознательного тела делаются действительно бессознательному телу. Почему-то признания его забеспокоили и разворошили что-то в его душе.       Факт, что Дазай его целовал, он воспринимал особенно остро и болезненно. Не то быть польщенным, не то разозлиться. Не важно, на что злиться, главное сам факт наличия этого чувства.       Но злиться не получалось.       Конечно же, Чуя не ожидал. Привыкший к тому, что они на ножах с самого детства, он и подумать не мог, что стоило разок оказаться в больнице серьезно, как после выписки его отвезет домой совершенно безумный суицидник, не посмотревший сегодня ни на одну сестру, ни разу не пошутивший о своей смерти, не отпустивший ни одной колкой реплики об «ужасной шляпе».       Дазай Осаму, которого он увидел после пробуждения, был меньше всего похож сам на себя. Чуя сомневался то в своей адекватности, то в его вменяемости, подумывал сбежать из квартиры напарника, но его все время что-то останавливало.       Изнутри жилище Дазая оказалось просторной однушкой — по-холостяцки пустой и словно бы незавершенной. Пустые стены, большие окна — рай снайпера — и минимум мебели. Может быть, мафиози маловато бывал дома, однако даже Чуя мог похвастаться большим количеством не вещей, так памятных безделушек. В квартиру же Дазая можно было поместить любого и он идеально бы вписался. Единственное, о чем говорит эта квартира — она такая же пустая и так же цепляется за прошлое, как ее хозяин.       Прошлое Дазая было стерто под ноль и все это знали. Он просто свалился на руководящую должность, как снег на голову.       Когда Чуя достаточно стабилизировался для того, чтобы передвигаться самостоятельно и таскать сигареты, Дазай стал потихоньку заползать обратно в свою раковину. Накахара противился процессу, как мог, но делал лишь хуже. Раковина захлопнулась, устрица делала вид, что ничего не было.       Словом, не пойман — не вор.       Почему-то они продолжали жить вместе. Чуя совсем редко бывал на старой квартире. По факту — единожды; прихватил вино, некоторую одежду, шляпу, боезапас и бросил все нажитое на откуп скапливающейся пыли. Выглядело так, словно вопрос его переезда еще не решился, однако на самом деле ситуация была иной.       В новой жизни с кем-то ему просто не нужно было прошлое. Оказалось, что его такой нескудный скарб тяготит его больше аскеты квартиры Дазая.       Осаму смотрел на то, как к нему подселяются, молча. Поверх стакана с виски. Однако полка в шкафу была уже готова, и к шляпе на вешалке он отнесся сдержанно. Только попросил, чтобы головной убор не плодился почкованием.       Чуя ответил, что тоже будет рад, если валяющиеся бинты прекратят множиться и соберутся где-нибудь в ванной. Желательно же — на кухне, в кастрюле. Кипяченые в хлорке сначала, а потом — скатанные и белые. Дазай учел и бинты пропали. Нашлись недокуренные пачки сигарет и парочка пистолетов. Чуя нашел потерянный флакон своего одеколона и вазу. Как ответил Дазай — под винные пробки.       Коллекционирование, предложенное суицидником, было ничуть не хуже любого другого. Чуя пристроил этот выкидыш аквариума под золотую рыбку на кухне, очень надеясь, что в итоге это не станет гигантской стеклянной пепельницей. Уж больно отвратительно вписывалось в общий интерьер сие смелое дизайнерское нововведение.       Но Дазай только улыбался и считал каждую прибавившуюся пробку. Для него это стало хобби. Сам он называл это «якорем в жизни». Накахара понял только, что его привычки, как и само появление Чуи в доме, было чем-то вроде способа найти для себя смысл жизни. Пока что получалось через раз, но это было существенным улучшением по сравнению с обычным его поведением.       Они все еще не целовались, хотя после того, как зубная щетка заняла свое место, Чуя ожидал авансов и ощущал разочарование, когда продолжения не последовало. Осаму улыбался пусто и красиво, его хотелось сначала погладить по щеке, а потом ударить. Если он достиг просвещения и теперь не нуждается в плотских радостях — это прекрасно, но Чуя желал иного.       Чуя от терпения был так же далек, как Земля от колыбели жизни в их век компьютерных технологий, так что он свой шаг сделал как только, так сразу.       Ответ был порывистым до выбитого из легких воздуха и укусов на мигом заполыхавших от нетерпения губах.       Накахара плавился в чужих руках и был абсолютно доволен. Маска слетела с Дазая прямо как тогда, в больнице. Он действительно был болен — болен Чуей, и шептал лихорадочно и абсолютно искренне. Вгоняя то в румянец своими словоизлияниями, то доводя до сладких судорог между ног одними только описаниями своих фантазий. Самыми ценными были мысли о каких-то периодах их жизни.       Если раньше Чуя думал, что Дазай пуст, то теперь он изменил свое мнение. Дазай был полон. Дазай был слишком влюблен. Дазай выжигал сам себя месяцами, а теперь все и разом обрушилось на объект его желания.       Подать все это плавно, не перепугав Накахару, было решительно невозможно. Какое счастье, что рыжий сделал первый шаг. Иначе Дазай повесился бы в ближайшие недели от невозможности справиться со своим голодом.       Пожирать глазами и не сметь прикасаться — это требует колоссальных душевных сил.       У Дазая эти силы были на исходе.       Кусаясь и постанывая от нетерпения в ответ на грубоватые рывки и ритмичное соединениях их тел, Чуя не мог думать — только царапаться, хвататься, держаться, изгибаться навстречу и требовать, требовать большего. Требовать сожрать себя. Вытрахать всю душу.       Осаму безумно блестел глазами и делал, что просили. Он выгибал тело, выламывал, заставлял загибаться под такими углами, под какими Чуя и на тренировках никогда не изгибался.       Сил после внезапного, но необходимого обоим соединения, было ровно столько, чтобы сплестись и натянуть одеяло.       Чуя Накахара спал в постели Дазая Осаму более полугода.       Но только теперь он ощущал, что в этой самой постели, нет, во всей квартире       он не один.