Записки мультишиппера BSD

Посвящение: Лун 💜 Примечания: Сначала я думал, что это будет ОДаЧуя, потом, что ОдаЧуя+Одазай+Соукоку, но получилось что-то нестойкое, готовое соединиться как-то еще — честно говоря, молекуллярное химическое уравнение тут бессильно. Я в бессилии и в любви. — … пятнадцать пачек бинтов, ящик пива, три банки с крабами… Кто включил в список крабов? — Чуя уничижительно смотрит в затылок отвернувшегося Дазая. Знает, что вины и раскаяния парень не почувствует, и правит тройку на единицу с самым невозмутимым видом — при этом, слышно только то, как он черкает по бумаге, а уж что именно он там черкает, видно только сидящему рядом Сакуноске.       Сакуноске, который едва сдерживает просящуюся на лицо улыбку, но заставляет себя корчить скучающую рожу, как будто он опять вызван на ковер боссом.       Дазай, подпихивающий Чуе свои хотелки в список предметов, обязательных на отдыхе, умилителен. Чуя, украдкой и с неохотой поддающийся на чужие манипуляции — просто очень мил.       Иногда Ода думает, какого дьявола он здесь забыл, но потом ему вечно напоминают: он фундамент, тот клей, который держит эту парочку.       С другой стороны, не только он тут оказался материалом для удерживания людей в обществе друг друга.       Иногда Ода думает: а что получилось бы, реши он тогда в баре подсесть к Анго, зная, что это сманит Дазая из общества напарника?       Не подсел. Выбрал болтовню и вялую ругань мальчишек.       И увяз.       Чуя почти машинально ластится к ладони, когда Сакуноске не удерживается и ведет пальцами по задней стороне шеи, зарываясь в волосы, сжимая и слегка оттягивая. Чуя сбивается с темпа, голос его выдает дрожь. Но потом он берет себя в руки — и не замечает в тембре низких вибрирующих ноток…       … на которые зато оборачивается с прищуром Дазай. — Одасаку! — Осаму обиженно вопит, с возмущением глядя на то, как Чуя плавится от нехитрой ласки, и делает рывок вперед.       Ода использует способность, в ту же секунду видя наперед: вот Дазай летит, почти распластавшись в воздухе, норовя столкнуть Чую, который неустойчиво сидит на стуле, на кровать, чтобы самому оказаться объектом чужого внимания.       Вот Чуя с легкостью уклоняется от протянутой к нему руки.       А вот они оба валятся на просевший со скрипом матрас, Осаму охает, приземляясь на остро торчащие косточки рыжего. После чего Чуя мстительно оттягивает шатена за непослушные волосы, вцепившись в них тонкими пальцами, и…       Ода выскальзывает из видения с толикой улыбки в уголках губ, а реальность, между тем, повторяет увиденное им.       Поцелуй боевой двойки эсперов наполнен хищными укусами и жадным причмокиванием, Чуя низко урчит и вздыхает отрывисто, когда Дазай вжимается в него бедрами, елозит — и смотрит на Оду. От этого долгого взгляда Сакуноске охватывает жар предвкушения, и он словно под гипнозом сбрасывает ботинки, прежде чем влезть на кровать.       Может быть, с Анго и было хорошо пить, а с Дазаем — общаться, чувствуя себя взрослым для ребенка, но в общую с изнывающим Дазаем постель его заманил Чуя.       Так, как Чуя, на него не смотрел никто. Даже Дазай.       Осаму с легкостью меняет объект своего интереса, целует под челюстью, вжимается телом — жадничает. Взгляд расслабленного Чуи ведет Оду, когда он стаскивает с широких плеч пиджак, рубашку, когда валит на постель. Взгляд горячий, он опаляет, а Дазай под Сакуноске всхлипывает, принимая его. Ода не смотрит. Дазая он чувствует всем нутром, ему не нужны ни глаза, ни руки и кажется иногда, он смог бы через это обостренное чувство доводить его до оргазмов круглые сутки.       Это не работает без Чуи.       Ода шумно вздыхает, когда маленькие ладони твердо гладят его плечи, разминают спину и оглаживают бока. Иногда в нем зреет мучительное желание, терпкий интерес — не предложить ли рыжему себя?       Но тот, уже раздевшись, только трется всем телом, и по коже от этого бегут мурашки. Ода слегка подается назад, когда Чуя, прогладив ему бока, влезает перед ним. Мелькает рыжая макушка, Дазай рвано ахает и воет, закусив костяшки, когда Чуя нанизывается на него. Ода ловит на его лице страдание и нежность, и ему тоже становится больно, но он позволяет Чуе набрать темп и только потом аккуратно кладёт ладони на гладкие бедра, ловя чужой темп.       Они вместе, они любят, но все страдают.       Дазай любит Оду, Ода любит Чую, Чуя любит Дазая. До конца не счастлив никто из них, и никто из них не отдаст, не упустит своего.       Ода уклоняется от ищущих рук Дазая и кусает Чую в шею под волосами, чувствительно проведя носом по коже, сдвигая в сторону рыжий хвост. Накахара вздрагивает и смазанно стонет. Они с Дазаем держатся за руки до побелевших пальцев, а Ода трется между поджавшихся ягодиц, трется о член готового кончить Дазая головкой.       Иногда и в нем просыпается хищник, и ему хочется эгоистично занять место Дазая внутри. То, от чего Осаму отмахивается, Сакуноске взял бы без капризов.       Ни один из них не понимает другого до конца.       Ни один из них не отказывается от того, что есть.       Это соглашение трех эгоистов, и Осаму кончает, когда Ода ласково оттягивает его поджавшиеся к телу яйца. Чуя снимается с опавшего члена, так и не кончив. Складка возле его губ скорбная, взгляд — потерянный и безумный. Чуя оборачивается к нему. — Хочешь? — безразлично спрашивает он, и руки в перчатках приглашающе раздвигают ягодицы. Ода прикипает взглядом к покрасневшей, припухшей дырке. Сердце делает кульбит. — Хочу, — неожиданно жестко соглашается он.       Чуя летит спиной на подушку, с которой Дазай едва успевает сползти. Ода тянет на себя худые ноги, раздвигает, сжав под коленками, и врывается, пристально вглядываясь в происходящее. Его член слишком большой, Чуя выгибается и вскрикивает, когда головка проталкивается все глубже. Краешек слегка выворачивает наружу, когда Ода выходит — нутро нежно-розовое, тонкое.       Сакуноске берет его, словно безумный, не зная, предложат ли ему снова, но жадно, как в последний раз. Дазай криво улыбается, глядя на его искаженное мукой лицо, и подпирает голову ладонью.       Он мог бы ненавидеть Чую, но пока Чуя — то, что заманивает Оду, он будет терпеть. Будет брать, зная, что Одасаку без капризов поменялся бы с ним местами.       И пусть их близость вечно оставляет Чую с бьющимся сердцем спрашивать себя, зачем он согласился, если это приносит одни страдания — Дазай будет без капризов брать желающего этого Чую, Ода будет брать его, глядя на завитки рыжих волос, и все вместе они будут страдать.       Безумного от невзаимной любви Осаму это устраивает.       Чую выламывает в спине, он кричит, кончая себе на живот, и Ода глушит его, вжимая лицом себе в грудь, делая несколько последних рваных толчков, прежде чем задрожать, изливаясь внутрь, делая и без того заполненного чужой спермой парня отяжелевшим и переполненным.       Накахара кусает испещренную шрамами кожу, а по потерянному лицу Сакуноске можно прочесть: он хотел бы поцеловать своего сегодняшнего любовника. Но не смог.       Между ними почти сорок сантиметров разницы в росте — и это тоже проблема.       Чуя устало растекается по постели, из него течет, и растерянность Оды граничит с паникой. Он никогда не заботился о Дазае после секса. Он не знает, что нужно делать с Чуей.       Чуя знает, ведь он иногда пытался подлезть к Дазаю, и пару раз это даже было неплохо. Чуя отлично сосал, хотя пальцы у него были маленькими, но в душе Осаму мог позволить себе кончить ему на лицо, чувствуя, как пустота внутри едва-едва заполняется пальцами — его собственными и чужими.       Сам он Чуе никогда не помогал, хотя иногда мысль о том, как Накахара будет извиваться на его пальцах, подаваясь назад в поисках большего, его возбуждала. Но не более.       Чуя вечно размазывался между ними обоими, пытаясь помочь, но и не продешевить, и как-то удавалось избежать неловкости. Но не сегодня. Сегодня все сломалось.       Дазай сыто потягивается, игнорируя привычную пустоту в своем теле, холод и голод, поселившиеся внутри, и в его голову впервые приходит мысль, как можно использовать это, чтобы все оставались немножечко более при своем.       Хочет его Ода себе его Чую? Да пожалуйста. Дазай подарит его, точно зная, что это привяжет Оду к нему неразрывными путами — в конце концов, они оба разделят одного любовника, и одним из них он точно будет любим — даже если не тем, от которого хотел взаимности.       Что ж, все они тут не получают того, чего хотят, до конца. — Эй, малыш, — Дазай почти неглумливо обращается к рыжему — получается точно нежнее, чем всегда. Чуя открывает мутные глаза. — Как насчет второго захода немного позже? — и улыбается с темным безумием, сожалея и не сожалея разом о идее, перевернувшей разом все представления об их близости: — Я в Одасаку, он в тебя, потом я в тебя, а он в меня.       Не совсем так идеально, как если бы Одасаку, его милый, совестливый Одасаку брал его по желанию, не глядя больными глазами на рыжих слизняков, но они ведь только попробуют.       Может быть, Дазаю и не понравится быть сверху.       Может быть, чувствительность Чуи, которая останется после растревожившего его тело Оды, поможет забыться и Дазаю, ведь Сакуноске все равно будет в нем, как он будет в Чуе. Ода сможет видеть под собой только извивающегося Накахару, Дазай, зажмурившись, будет чувствовать в себе те жадные движения, с которыми Ода сегодня набросился на рыжего, и все они почти получат то, чего хотели.       Чуя устало трет переносицу, — Осаму впервые думает, что можно было бы на глазах у Оды стянуть черную перчатку с тонких пальцев, и можно будет думать, что голод в темных глазах — для него одного.       А потом Чуя кивает. — Нужно больше смазки и презервативов, и поменять номера в гостинице. Нам нужен один — но с большой кроватью.       Осаму кивает согласным болванчиком.       Будь во рту Оды привычная сигарета — она бы выпала.       Это первый раз, когда Черный дуэт действительно работает в полном согласии и понимании, которое Оде не вполне доступно.       Мальчики просто по-юношески хотят секса с теми, кого желают — не такого однобокого, как у них бывает обычно, после которого никто не остается довольным.       Дазай подтягивает к себе Чую, и тот ложится на бок — маленькая ложка. Ода, помедлив, ложится с другой стороны, и ему приходится уткнуться лицом в макушку Дазая, но Чуя возится у него возле груди, и это топит скользкий лед у сердца. Дазай прячет победную улыбку и гладит Чую по бедру, направляя его ладошку к боку Сакуноске. Чуя цепляется с готовностью на все согласного человека, прогибается, притираясь бедрами к теплеющему вожделением паху Дазая, лицом — к груди Одасаку, подсовывает мерзнущие ступни им обоим и возится. Дазай дрожит от беззвучного смеха, и Накахара впервые кажется ему даже милым.       Определенно, самая маленькая ложечка в наборе. И самая дорогая.       Чайная. Из чистого золота.       Они разделят ее, и, кто знает, может, Ода посмотрит внимательнее на десертную из того же набора?