Волшебная лампа, или Порт-кадарский детектив

На столе мэра, заваленном всяким хламом, выстроились в ряд снежные шары с достопримечательностями земных городов. Джемма разглядела под облаками серебряных крупинок Лондон, Прагу, Нью-Йорк. Очень сентиментальное украшение — и в то же время очень остроумное, если тебя зовут Рождество Тейт и ты вот уже полвека не устаешь придумывать новые шуточки на эту тему. На стенах висели постеры всех пяти фильмов про Бласто. По соседству с ними красовался аляповатый детский рисунок с кеттом и тремя саларианцами, устроившими пикник под ярко-зеленым солнцем выдуманной планеты. Полковник Берг в такой нелепой обстановке походил не на сурового следователя, готовящегося вести допрос, а на папашу, который поднялся в комнату своего безалаберного чада, чтобы надрать ему уши. Если бы Джемма не знала, что за человек стоит перед ней, то даже улыбнулась бы — мол, мы с вами прекрасно понимаем, в какую глупую ситуацию попали, — но она помнила Берга слишком хорошо еще по Млечному Пути, и трюк с улыбкой, даже вымученной, ей не удался. — Добро пожаловать на Кадару, господин прокурор, — сказала она Бергу в спину, когда двери захлопнулись. Тот замер, глядя в черный проем окна, и даже не обернулся. — Сама узнала? Или всемогущий компьютер в голове подсказал? — Сложно забыть человека, который вел дело против моего отца. Минувшие годы добавили Бергу благородной седины и почти не оставили новых морщин — только горестная складка у рта стала глубже. Зато на щеке появился большой неаккуратный рубец, словно от виска к губам прошлись зубилом, намереваясь раскроить череп. Может, поэтому Скотт его не узнал? Одно дело — прокурор в дорогом костюме, совсем другое — изуродованный шрамом вояка в безликой военной форме. Впрочем, жизнь Райдеров успела так перемениться за последние годы, что события четырехлетней давности давно потеряли яркость. Всё казалось потускневшим, как фотокарточки из маминого архива: потрепанные лоскутки бумаги, чудом сохранившиеся с доисторических времен. Неудивительно, если Скотт вычеркнул визиты в суд из памяти и никогда к ним не возвращался. Эти было непростое время для их семьи, и все справлялись с последствиями так, как умели. Скотт, например, после судебного разбирательства пропал на полгода и не присылал даже писем. Джемма предпочла халлекс. Мама спряталась в свою болезнь, как в раковину, и больше прежнего замкнулась в себе. Лишь отец выглядел так, будто ничего не происходит. Ему всегда блестяще удавалось делать хорошую мину при плохой игре. — Вспомнила, значит, — бросил Берг, соизволив наконец взглянуть на нее. — У твоего брата, похоже, не такая хорошая память. — Я думала, ваша криокапсула повредилась при первом столкновении со Скверной. Мне говорили, что повреждения необратимы. — Неужели ты наводила справки? Я растроган. — Я Первопроходец. Это мой долг — знать состояние всех пассажиров на Гиперионе, — ответила Джемма. И язвительно добавила, не удержавшись: — Даже тех, которые похоронили папину карьеру. — «Первопроходец»! Как гордо звучит это слово, верно? Красивый и почетный титул. Надеюсь, ты не забыла, какой ценой его получила. Он твой только потому, что Алек поставил жизнь своей дочери выше жизней других людей. Полковник не предложил Джемме сесть, поэтому она воспользовалась креслом, не дожидаясь приглашения. Внутри тоскливо всхлипнули железки. Мэр всегда жаловался, что на кресле любит покачаться его ассистент Займон, и жаловался, похоже, не зря: под весом молодого крогана хлипкая конструкция действительно начала приходить в негодность. Джемма коротко вздохнула. Хорошая мина при плохой игре, значит? — Вижу, вы тоже наводили справки, прокурор Берг, — сказала она. — Все еще не можете справиться с обидой? Она думала, что Берг взбеленится, но он только дернул желваками и продолжил свою проповедь: — Твоему отцу многое сходило с рук. В представлении Альянса он был прекрасным солдатом, талантливым ученым. Этакий человек будущего, на которого стоит равняться. А что этот «человек будущего» плюет на законы цивилизованного общества — разве это имеет значение? Даже Совет Цитадели практически восхищался им. Никто не хотел судить гения. Алек Райдер должен был отправиться в тюрьму на долгие годы… А вместо этого получил свободу, почетную должность Первопроходца и роскошную каюту на «Гиперионе». — Мир несправедлив, сэр. Это не новость. Джемма чуть было не спросила, уж не роскошная ли каюта стала предметом зависти полковника, но вовремя прикусила язык. Не стоит дразнить медведя, особенно если он голоден после долгой спячки. — Я позабочусь о том, чтобы сделать его справедливее, уж будь уверена. — И начнете свой крестовый поход с меня просто потому, что я вам не нравлюсь? Берг громыхнул ящиком и бросил на стол два надорванных пакета. Из них посыпались сверкающие кристаллы грязно-розового цвета, похожие на заготовленный для коктейлей клубничный лед. Среди снежных шаров мэра Тейта россыпь «забвения» смотрелась почти празднично — словно еще одна декорация для близящейся вечеринки. — Хочешь сказать, это не твое? — Разумеется, не мое! То, что вы обнаружили «забвение» в моей лаборатории, еще не дает вам право обвинять меня в преступлении, которое я не совершала. — Доступ в лабораторию ограничен. Вряд ли кто-то кроме тебя и твоих немногочисленных подчиненных мог хранить там наркотик. Вопрос в том, кто из вас это был? Но поскольку мы нашли на пакетах отпечатки пальцев, Райдер, ответ напрашивается сам собой. Он провел инструментроном, и оранжевое свечение подчеркнуло на пакетах невидимые глазу рисунки. «Джемма Э. Райдер, — услужливо подсказала возникшая над ними голографическая справка. — Первопроходец. Двадцать четыре года». Остальные сведения были написаны настолько мелким шрифтом, что Джемма ничего не разглядела, но похоже, досье полковник Берг собрал богатое. Прокурорские привычки давали о себе знать. — Слушайте, это пакеты, в которых мы храним реагенты, — нетерпеливо пояснила она. — За время работы я оставила свои отпечатки на десятках таких же, если не сотнях. Сомнительное доказательство. Зачем мне вообще торговать «забвением»? Ради денег? Лучше поищите своего виновного среди отступников, которым едва хватает на жизнь. Среди местных преступных группировок, которые зародились еще при Келли. Я тут при чем? — Ты тесно связана с одной из этих «группировок». Насколько мне известно, тебе и раньше приходилось оказывать им определенные… услуги. — Коллектив — не преступная группировка. Они наши союзники. Или вы забыли, как они помогали нам победить кеттов? — Даже директор Танн признал, что сотрудничество с ними было вынужденной мерой. Конечно, Коллектив будет опекать нас, пока Шарлатану это выгодно. Пастух тоже заботится о тех овцах, которых к осени отправит на скотобойню. — Да вы прямо поэт. В обществе Берга хваленая фамильная рациональность, передававшаяся в семье Харлоу из поколения в поколение, отказывала Джемме. Здравый смысл терпел поражение в битве с типично райдеровским упрямством, причем поражение сокрушительное. — Когда у тебя в прошлый раз были проблемы с наркотиками, Алеку удалось тебя отмазать. У него было достаточно денег и влияния, чтобы помочь своей золотой девочке, у которой обнаружили небольшой запас халлекса. Он очень заботился о вас, да? Найти теплое место для сына, защитить от обвинений дочку, вытащить с того света жену… Ну, вот и до истории с халлексом дошли. Хорошее досье, полковник, браво. — Оставьте папу в покое. Вы живы, он умер. Считайте, вы выиграли. Поздравляю! Теперь осталось только меня посадить в тюрьму. Только в Андромеде нет тюрем, господин прокурор, и нет ресурсов, чтобы содержать заключенных. — О том, чтобы это изменилось, я тоже позабочусь. Не думай, что тебя ждет всего лишь безобидное изгнание на Кадару. Но ты можешь уменьшить срок заключения, если сдашь своих подельников. Это ведь им ты передала формулу, украденную у доктора Фарент? — Я передала ее доктору Накамото. Спросите у него сами. — Не далее чем час назад господин Накамото поведал мне совершенно другую историю. Ты сказала ему, что уничтожила формулу вместе с лабораторией… Но торговля наркотиком после этого прекратилась лишь на время. Значит, ты либо оставила формулу себе, либо передала ее Шарлатану. Директор Танн будет весьма огорчен, когда об этом узнает. Надо же — его любимица отправляется в тюрьму. Тут полковник заблуждался. Скорее, директор будет весьма и весьма рад таким известиям. Времена, когда Инициатива отчаянно нуждалась в герое-Первопроходце, прошли. Теперь, по мнению Танна, она нуждалась в людях, способных объединить ее под одним флагом, а преступников и изгнанников вернуть в семью и заставить работать «на благо общества». Берг отлично подходил на роль объединителя. Слово «тюрьма» в его устах звучало так сладко, будто он мечтал исключительно том, как получше ее обустроить. С таким восторгом дети обустраивают кукольные домики — только Берг вместо того, чтобы планировать мебель для игрушечных пупсов, представлял себе зарешеченные камеры, гауптвахты и маленький прогулочный дворик под охраной двух дюжин дрессированных адхи. Фантазия о том, как по этому дворику вышагивают столь насолившие ему представители семейства Райдеров, закованные в наручники, доставляла полковнику, по всей видимости, особое удовольствие. Говорил ли он вообще с доктором Накамото? И что тот сказал на самом деле? Впрочем, это вряд ли имеет значение. Система правосудия в Андромеде по сравнению той, которая действовала в Млечном Пути, — все равно что скрипучая телега по сравнению со скоростным комфортабельным шаттлом. Несовременный, варварский механизм. Она, конечно, худо-бедно исполняла свое назначение, но интересы обвиняемых никто не отстаивал, а правоту обвинителей редко ставили под сомнение. Если Берг захочет прикрыть знаменем закона личную месть, вряд ли кто-то сумеет ему помешать. Возможно, он даже искренне уверен в собственной правоте. А поскольку у Инициативы нет ни адвокатов, ни судей, разубедить его будет некому. Избалованная дочка далеко не безупречного героя — разве не прекрасный кандидат на очередное «баловство» с наркотиками? «Учитывая несовершенство существующих в Андромеде институтов правопорядка, — услужливо подсказал СЭМ, — я оцениваю твои шансы быть оправданной как тридцать семь к шестидесяти трем». «Да ты оптимист, — усмехнулась Джемма. — Вот полковник оценивает их как один к девяносто девяти». «Рекомендую тебе самостоятельно провести расследование. Я попытаюсь получить доступ к личной базе данных Оливера Берга, а также к записям видеокамер. Ты должна просканировать свою лабораторию для изучения улик». «Как? Он на меня сейчас наручники наденет». «Найди способ. Это важно». — Ты что-нибудь хочешь добавить в свое оправдание? — Берг навис над сидящей в кресле Джеммой. Прямо как над заключенной, прикованной к электрическому стулу, подумала она, едва удерживаясь от желания отпихнуть его. — Назвать имена? Контакты? — Нет. Но я хочу кое-что спросить. Берг склонился еще ниже. Она чувствовала на лице его дыхание. — А когда вы назовете свои контакты? Как вы будете объяснять на суде, что первым делом решили перевернуть вверх дном мою лабораторию? Губы полковника скривились. Он выпрямился, пнув подлокотники Джемминого кресла так сильно, что лязгнули ножки, и отвернулся. Короткий злой смешок, вырвавшийся сквозь зубы, походил на тявканье варрена. Следующие несколько секунд полковник изучал плакаты на противоположной стене, совершенно безразличный к обвиняемой. Потом снова повернулся к Джемме и с размаху влепил ей пощечину. — Я не разрешал тебе задавать вопросы. Дальше все случилось быстро. Она вскочила, повалив кресло, и оттолкнула Берга так, что он, не ожидавший от беззащитной девушки отпора, отлетел к столу. Один из хрустальных шаров — Нью-Йорк — соскользнул на пол и разбился вдребезги. Следом слетели несколько планшетов и горшок с чахлым ростком гортензии. В отличие от брата, любившего почесать кулаки, Джемма не чувствовала себя уверенно в драках, но отец учил давать обидчикам сдачи, а она хорошо помнила отцовские уроки. Правда, Берг был сильнее и крупнее, поэтому потасовка длилась недолго. Он обозвал ее дрянью, схватил за волосы и впечатал лицом в стену, раскроив бровь. Джемма, кажется, выкрикнула, что так этого не оставит, или что он за это поплатится, или что-то в том же духе, но к тому моменту, когда она выпалила конец своей патетической фразы, за ее спиной уже сомкнулись оранжевые дуги наручников. Она лихорадочно дернула запястьями — но созданное инструментроном поле держало крепко, не хуже металла. Когда Берг выволок ее в коридор, держа за шкирку, как нашкодившего котенка, Сид охнула. Офицер Хадсон потянулась к пистолету. Откуда ни возьмись появился взмыленный, тяжело дышавший Скотт. У Джеммы после удара звенело в ушах, так что она запомнила происходящее плохо. Крики, топот, ругань — все это слилось в сплошную какофонию, которая прекратилась только тогда, когда Берг швырнул заключенную в чулан и запер дверь. Она всхлипнула, прижавшись затылком к переборке. По лицу текла кровь. Рядом громыхнула и рухнула на пол швабра; в углу проснулся и зажужжал готовый к работе робот-уборщик. Одно было ясно — это действительно чулан.