Двенадцать подвигов Бриана. Шотландский Лев

— Может, попробуешь сам ублажить эту леди? — Флеш презрительно сплюнул. Хьюго до скрипа сжал зубы, но не ответил. Хохмача на самом деле звали Алан, но после присоединения Хьюго к отряду Сегрейва тот требовал называть не иначе, как придуманным или кем-то данным прозвищем. «Флеш» — стрела на языке французов. Хотя Алан был валлийцем, но этот народ издавна враждовал с саксами, потому пренебрежение и некоторое злорадство к побежденным было впитано им еще с молоком матери, к тому же Флеш был из тех, кто предпочитал находиться на стороне победителей. Как следовало из прозвища, Алан Флеш считал себя непревзойденным стрелком. Когда Хьюго рассказывал о хитром йомене, сумевшем провести принца Джона на турнире в Эшби, о том, как этот самый йомен выиграл турнир стрелков, Алан проворчал, что его там не было, он-то бы поставил наглеца на место, и потерял интерес к рассказу. Живой, подвижный, ловкий, как хорек, Флеш считал, что у него есть повод точить нож на новичка, ведь Хьюго занял его место при мастере. Открытую вражду он не посмел бы показать, но Хьюго и не навязывался в приятели. Насмешки злили — и только. Игнорируя их, он еще больше заводил Алана. Вылилось бы это когда-нибудь в потасовку? Неизвестно. Пока что Хьюго сделал вид, что не услышал язвительного возгласа, и перехватил повод гнедо-чубарой кобылы ближе к мундштуку. — Еще день-два, и будет готова. Нужно крыть или придержать с неделю, пока охота не пройдет. Это сказал Говард — человек неимоверно высокий и плечистый, безуспешно пытающийся спрятать свой рост за некоторой сутулостью. Лицо же его скрывали густые жесткие баки, и только серые глаза под густыми бровями виднелись да острый нос торчал. В их компании не принято было говорить о прошлом, но Хьюго угадывал в Говарде человека особого рода занятий, якшающейся с самим дьяволом, — кузнец. Если в умении Говарда покорять огонь и железо оруженосцу и не довелось убедиться, но то, что здоровяк мог заговаривать лошадей — увидел воочию. Им предстояло какое-то важное дело, скорее всего связанное с ночными гостями, но жеребец сэра Этьена стал вести себя тревожно: ломал перегородки денника, выгибал шею и щелкал зубами, взбрыкивал, как будто собирался лягнуть невидимого врага. После отъезда леди Рохезы сэр Этьен ходил хмурый. И дело было не только в разлуке. Он ожидал подкрепления, но из обещанных гостями людей прибыл лишь один — старик, сопровождавший принца Джона и представившийся просто как сэр Гай. В городе они нашли еще двух наемников, но, очевидно, для важной миссии их отряд был слишком мал. Как-то не с руки это — сообщать хмурому мастеру, что его конь взбунтовался без причины. — Что с тобой такое? Укусило что? — не то чтобы жаловался, просто проворчал Хьюго. — С ним все, как и должно быть. — Хьюго едва не дернулся за припрятанным мизерикордом, но, обернувшись, узнал хмурого Говарда. Тот, не страшась и не прося дозволения, приблизился к хозяйскому коню, ухватил того за голову, ближе к ушам, и притянул к себе, уперев свой лоб в лоб жеребца. Хьюго показалось, что губы Говарда беззвучно что-то проговорили. Что бы он ни нашептывал, но жеребец присмирел и позволил себя запрячь. — Во всем она виновата — охота, — произнес Говард, когда дело было сделано. Конечно же! Следовало догадаться, кто устроил беспокойство. Хоть леди Рохеза предпочитала путешествовать в повозке, но любовь и щедрость сэра Этьена все же оказались столь велики, что он приобрел для возлюбленной лошадь довольно редкого окраса. Кобылка-трехлетка леди Рохезы была послушной и ласковой. От ушей до копыт передних ног ее шерсть была темно-коричневой, зато от крыльев до задних ног словно какой-то шутник накинул на нее короткую облегающую белую попону, а потом повырезал на ней дыры. Когда Хьюго подошел к ее деннику, лошадка вытянула шею, зашевелила ноздрями: ты принес мне угощение? Сама кротость и смирение, хотя Хьюго мог поклясться, что за миг до этого тихоня терлась задом о перегородку денника и оставляла на нем свой след. Мастеру он об этом сообщил мимоходом, просто чтобы не молчать, но не ожидал, что тот оживится почти как его жеребец. И самым важным вопросом вдруг стало, сколько же еще продлится влечение кобылы к жеребцам. — Вот оно! — воскликнул довольный сэр Этьен. — Добрый знак? — уточнил сэр Гай, с интересом наблюдавший странную проверку. — Именно, — сэр Этьен не терял энтузиазма. — Ты! — обратился он Алану Флешу. — Достань дюжину голубей живых и не поврежденных. Готова ли клетка для нашего зверя? — Такое приглашение затруднит переговоры, но тем и интересней, — ответил сэр Гай.