Двенадцать подвигов Бриана. Шотландский Лев

Очень скоро они собирались оставить Англию. Услышав новость, Хьюго почувствовал щемящую тоску, мало компенсирующуюся такими желанными приключениями и славой. Его Энн, и так далекая из-за своего положения, теперь будет отделена от него морями и землями. Потому их пристанище в Нортгемптоне уже казалось родным домом. А может, в этом была заслуга Скай. По дороге из Шотландии отряд Буагильбера остановился в приграничном городке на постоялом дворе «Медведь и гусь». Определив, что у этого посетителя могут водиться денежки, и безошибочно опознав в нем предводителя, к Бриану подошел сутулый человечек с бегающими глазками. Показывая в широкой подобострастной улыбке гнилые зубы, он предложил почтенному милорду особое развлечение: свою невинную племянницу. Хьюго только взглянул на товар и ужаснулся: худющая девчонка, совсем ребенок, две засаленные светлые косички — крысиные хвостики, вздрагивает от каждого слова, но удрать и сопротивляться не решается. Ничего особенного, разве что глаза красивые — огромные, голубые, как морозное зимнее небо, готовое против всех законов природы пролиться горячим дождем из слез. К изумлению Хьюго, Буагильбер пренебрежительно бросил своднику требуемую плату. Тот склонился так, что лбом чуть стола не коснулся, и, пообещав вернуться за племянницей только к утру, попятился к выходу. Когда же он развернулся и скрылся за дверью, бывший храмовник едва заметно кивнул в сторону Рональда, одного из прибившихся к отряду новичков, хитроватого сакса с близко посаженными глазами и перебитым носом. Тот вроде и спал, навалившись на стол и оперев косматую голову о руку, но тут же поднялся и последовал за добрым дядюшкой. Хьюго был больше чем уверен, что проданная девочка больше никогда не увидит жестокого родственника. Тогда что Буагильбер намерен делать с бедняжкой? — Ты и правда девственница? — пренебрежительно спросил командир. Девочка всхлипнула, вздрогнув, как от удара, но все же ответила — на удивление громко, с вызовом: — Клянусь вам, сэр рыцарь. Никогда! Ни один мужчина не… — И что же ты тогда умеешь? — прервал ее Буагильбер. Девочка широко открыла глаза, в которых был такой ужас, что Хьюго невольно замер: это всего лишь нищенка, но он не может позволить причинить ей боль, чем бы ни пришлось расплатиться за собственный порыв. — Шить? Чинить одежду? Прибираться? Ходить на рынок за покупками так, чтобы торговцы не нажились дважды? Моей жене нужна служанка. Может, ты сгодишься? — между тем продолжал Буагильбер. — Я умею все это. Еще готовить и смотреть за животными, — пролепетала девочка. — Хорошо. Если понравишься ей — бед больше знать не будешь. Нет — отправишься обратно к дядюшке. — И слезы хлынули. — Накорми ее. Устрой на ночь, — это уже касалось Хьюго. — Такая плакса леди Рохезе точно не понравится. Хотя в слезах есть и выгода — еду не надо солить. Девочка скривила рот в попытке улыбнуться и начала набивать рот предложенной едой — сыр, хлеб, мясо. Вряд ли она чувствовала их вкус или действительно не ощущала. Просто делала, что от нее требовали, чтобы не оскорбить, не обидеть. Хьюго уступил подопечной свою циновку, а сам продремал ночь полусидя, опершись о дверной косяк. Уже утром выяснилось, что ее звали Скай, и это имя ей очень шло. Владелец дома в Норгемптоне присылал женщин для уборки и чтобы готовить еду постояльцам, но Скай принесла в их жилье уют. И вроде бы ничего и не делала особенного. Переставила мебель, принесла полевые цветы, а маленький дом вдруг стал не просто стены и крыша. Он стал убежищем. Странно, конечно, что у леди Рохезы до сих пор не было служанки, но не Хьюго решать такие вопросы. Но коли она такая привередливая, то простоватую Скай точно должна была отвергнуть. А если принять – то разве что из жалости. Но так и случилось. Не смогла леди Рохеза сказать «нет», когда девочка бухнулась пред ней на колени, прося не прогонять. — От твоей кислой рожи и вино, наверно, прокисло. А, нет! Отличное вино! Присядь. Выпей со мной. Расскажи, что произошло. Сэр Бриан де Буагильбер нарушил ежевечерний ритуал, пригласив к столу своего оруженосца. Не так давно Хьюго получил урок, как опасно принимать хмельное угощение от тех, кто выше тебя по положению. Только если жить, все время оглядываясь, то можно пропустить нечто важное впереди. Днем в городе Хьюго показалось, что он заметил одного из сыновей барона Квинси, Роберта, и едва сдержался, чтобы не подойти к нему. — Уже сожалеешь о решении пристать ко мне? Вскорости могу вернуть тебе твою свободу, — потягивая вино, вроде как совсем безразлично, но своеобразно прореагировал Буагильбер на короткий рассказ молодого оруженосца. — Останешься — спокойной жизни и дальше не будет. — Нет! Не пожалел ни разу! — пылко ответил Хьюго, а потом признался — что уж скрывать, раз попался: — Немного тяготит разлука с той, что забрала мое сердце. — Немного? — Буагильбер хмыкнул. — Нет, парень, нельзя пока тебя отпускать в свободный найм. Удар слабоват. Сразу же побежишь к своей даме и сразу же пропадешь. Правду говорил. Несмотря на все хлопоты по сборам, Буагильбер не позволил отложить урок по мастерству защиты и успел во время него изрядно измотать оруженосца. Хьюго ли не понимать, насколько плох он был по сравнению с мастером? И сколько еще предстоит перенять и найти, чтобы стать достойным шпор и его прекрасной Энн. — Не хотелось бы, чтобы она думала обо мне плохо после того, что ей могут сообщить… — Если она умна, как ты говоришь, она услышит главное — ты жив. Вот и выпей за это! Хьюго послушно последовал приказу. Может, и так: невольные враги донесут любимой нужную и главную весть. От вина и от веры, что Энн уже знает, что он жив, и молится за их встречу, стало веселее. — Нет! Даже ради Энн я не желал бы возвращения к барону! Если бы не Энн, то давно уже сбежал бы от его сытой и спокойной жизни. Его бы удар хватил от слов «пленить короля», а не то чтобы совершить такой подвиг. — Подвиг? Какой там подвиг. — Буагильбер допил кружку, Хьюго же поспешил ее снова наполнить. — Всего-то оставалось захлопнуть ловушку, а дело сделали кобыла и дюжина голубей. — Но как вы узнали, что именно жеребец Вильгельма потеряет контроль? Ведь наверняка король гордился его вышколом, — не унимался Хьюго, улучив наконец-то благоприятный момент, чтобы прояснить давно волновавшие детали. — Так-то оно так. Право сильного — забирать лучшее: земли, славу, деньги, женщин. Самоуверенные глупцы. В беззащитных якобы прелестницах и таится коварство, способное свергнуть даже титана. Здесь не подгадаешь, когда страсть лишит разума. Зато боевых коней мы подбираем под стать себе. Понимаешь? Возможно, мастер хлебнул лишнего, раз начал разговаривать загадками, но откровения стоили того, чтобы подлить ему еще. — Не совсем. — Ты не особо охотно путешествовал на кобыле, не так ли? Спокойна, когда нужен азарт, пуглива, когда нужно спокойствие. Кобылы подходят только для женщин. — Хьюго кивнул. В общем-то, он старался не выдавать свое недовольство, но в начале их мероприятия чувствовал себя немного уязвленным и готов был поменяться хоть бы и с Флешем, который ехал пусть на плохеньком, но жеребце. — А вот неверные как раз за это и ценят кобыл. — Я слышал, что защитникам Святой Земли удалось без боя разбить отряд неверных. Кобылы сарацинов испугались лязга оружия и бросились прочь, — припомнил Хьюго одну из историй, после которых хотелось сорваться и мчаться туда, чтобы увидеть все воочию, чтобы не упустить подобный шанс. — Христианским воинам только и осталось, что добить паникующего врага. — Неужели? А я слышал совсем другое. Две армии и правда столкнулись. И доблестные христианские воины, конечно же, были на боевых жеребцах, а сарацины… На то и враги, чтобы все делать наперекор. Отряды не успели сойтись, как в наших рядах началась паника. Это была весна, потому неудивительно, что многие кобылы находились в охоте. И жеребцы это почуяли. Чем благородней был всадник, тем неуправляемей под ним был конь. Потом подоспели их лучники… — Буагильбер потер шрам над бровью, как будто он начал ныть. — Ладно. Поздно уже. Пора спать. После такого разговора, даже несмотря на усталость, заснуть оказалось непросто. «Нет. Нельзя сравнивать животную похоть и страсть тех, кто создан по подобию Господа. Совсем не одно и то же», — рассуждал Хьюго.