Время. Сотри меня

В стопах с каждой минутой все больше усиливалось жжение. Обнаженные колени впитывали холод каменного пола. Туника из грубого льна, больше похожего на мешковину, не спасала от сырости, пропитавшей темную келью. Присцилла не страдала астмой только потому, что ее пребывание здесь ограничивалось четвертью года. Но, возможно, другой причиной была ее ненормальность. Ненормальность, которая таилась в ней с момента появления на свет слабого, недоношенного младенца. В келье было так тихо, что девушка могла слышать слабое потрескивание свечи. Но ее собственные мысли оказались в разы громче. "Прости меня, Пресвятая Дева. Я не должна была..." Со стены, сложив ладони, на нее смотрело каменное изваяние. Присцилла редко решалась заглянуть в ее глаза, лишенные зрачков. Боялась усугубить подобной наглостью свое проклятье. Молчаливую молитву нарушил требовательный стук в дверь. Девушка вздрогнула, но осталась в прежнем положении. Через несколько мгновений она услышала, как сдвинулся тяжелый засов. Дверь отворилась, царапнув пол. На какое-то время снова воцарилась тишина. Глаза Присциллы были закрыты, и веки подрагивали от напряжения. - Молитвы это, конечно, хорошо, но сыт ими не будешь, - сказал отец Гарет, - Я поговорил с девочками. Сегодня они не против, чтобы ты позавтракала с ними. - Не думаю, что это хорошая идея, святой отец, - не отрываясь от своего занятия произнесла Присцилла. Мужчина неопределенного возраста прислонился плечом к стене, словно обдумывая ее слова. - Ты должна попытаться. Если хочешь быть, как все. Спокойный и мягкий голос Гарета умел убеждать больше, чем сами слова, но было в нем и что-то такое, что порой заставляло съежиться, словно от сквозняка, неожиданно просочившегося в само сознание. Девушка выдохнула и, ухватившись за край тумбы, медленно выпрямилась во весь рост. Кровь в ногах снова стала свободно циркулировать, вызвав тем самым колющее ощущение. - Я буду ждать тебя наверху, - сказал святой отец и покинул келью, в надежде, что ее обитательница догадается переодеться. Как только Присцилла снова осталась одна, она стянула с себя тунику и сняла со спинки стула длинное шерстяное платье синего цвета с высоким белым воротом и пуговками на груди. У подножья кровати стояли дежурные сапоги, а под подушкой... Из-под подушки девушка достала пару шелковых перчаток, белых, как ненавистные ею волосы. Прицилла с любовью прислонила их к щеке, а затем с ненавистью сжала в руке, борясь с желанием отбросить их как можно дальше. *** Выйдя на поверхность, Присцила убедилась в том, что на дворе уже, действительно, позднее утро. Под землей трудно следить за ходом времени. Отец Гарет ждал ее снаружи. Увидев, что девушка, все таки, привела себя в порядок, мужчина одобрительно кивнул и, не сказав ни слова, зашагал по узкой тропинке к соседнему зданию. Погода в тот день была серая, и серые сами по себе стены казались еще более мрачными и еще менее приветливыми, словно те не были частью святого места. Изнутри же пусть и не шибко уютом веяло, все же лучше, чем в келье. Когда они вошли в трапезную, на Присциллу неприязненно уставились девять пар глаз. Два стула все еще оставались свободны. Девушка со всей ясностью осознала, что не хочет быть здесь и есть за одним столом с другими послушницами церкви, но рука Гарета на ее плече не позволила развернуться и уйти. Присцилла заняла место на углу стола, стараясь не пересекаться взглядами с остальными девушками. Долгое время все просто молчали, но, к сожалению, это не могло длиться вечно. Ты опоздала, - голос, пропитанный отвращением, расколол всеобщее молчание, словно камень, брошенный в воду. Гарет, который мог немного сгладить ситуацию, ушел по своим делам, едва Присцилла уселась за стол. - Не знала, что для завтраков назначено особое время, - бесцветным голосом ответила девушка, - Я ведь не так часто ем в чьей-либо компании. - Значит, ты также не знала, что никто не начнет есть, пока все не соберутся? Еще громче затрещал все тот же голос, и на этот раз Присцилла подняла голову, чтоб увидеть говорившую. - Так почему же ты не ешь теперь? - Потому что мы ждем еще одну нашу сестру, - ответила Химена, сидевшая во главе стола, но ответ ее предназначался девушке, что начала дискуссию. Остальные восемь послушниц церкви потупились. Химена слыла местным авторитетом и пользовалась уважением не только среди ровесниц. Молчание, словно невидимый подавляющий купол, снова нависло над присутствующими. Атмосфера всеобщего напряжения сгущалась, грозясь превратиться в нечто осязаемое. Присцилла умело притворялась безразличной к происходящему, хотя, по сути, так и было. Тем не менее, девушка перебирала пальцами по складкам платья, идентичного нарядам других послушниц. От скуки. Неожиданно для всех в одно из многочисленных арочных окон залетела ворона и пронзительно закричала под сводчатым потолком. Глупая птица билась крыльями о стены, и большинство девушек повскакивали со своих мест, кто из страха перед демоническим существом, а кто из нежелания отстирывать с одежды липкие белые пятна. За столом остались только Присцилла, Химена и Лючия. Та самая любительница брызгать ядом. Мраморное лицо Химены оставалось непроницаемым (и от природы немного ожесточенным), словно вокруг ничего не происходило. Пока другие девушки толпились и ворчали в углу трапезной, она одними зрачками следила за хаотичными трепыханиями вороны. В конце концов, та уселась на перекладину люстры и завертела головой, мигая своими черными глазами-бусинками. - Дурной знак, - произнесла Лючия, глядя на Присциллу, - Они своих чуют. С улицы в трапезную забежала одиннадцатая девушка. Ее щеки разрумянились, а волосы, схваченные в косу, растрепались, словно она бежала марафон. Наверняка послушница успела приготовить целый ряд извинений, но увидев, что всеобщее внимание обращено не к ней, приосанилась и приблизилась к столу. - Всем доброе утро, - пропела она. Ее появление мало кого взволновало, и девушка просто заняла свое место, не заметив пернатую гостью. - Я не стану есть, пока это существо сидит над моей головой, - продолжила сетовать Лючия, когда ее сестры постепенно стали возвращаться за стол. - Тогда не ешь, - инфантильно ответила Химена и сложила руки в молитве. Все остальные, как по команде, последовали ее примеру. Все, но не Лючия. Она продолжила буравить взглядом Присциллу, будто та была самой большой проблемой в ее жизни. *** Завтрак дался нелегко, но он был меньшей из возможных проблем. Мрачное утро сменилось солнечным и довольно теплым для того времени суток полуднем. Присцилла стояла у входа в главное здание церкви, держа руки внизу, перед собой. Просто стояла и разглядывала барельеф Пресвятой Марии, испещренный множеством трещин и сколов. Изнутри доносилось красивое пение десяти сопрано. Репетиция. В дверях из тени показался отец Гарет. Он направлялся к ней. Узкая черная сутана расходилась в ногах, скользя по коленям, при каждом неторопливом шаге. Увесистый крест покачивался на груди из стороны в сторону, а само лицо мужчины казалось приветливым и в то же время далеким от реальности. - Они будут репетировать еще минимум час, - сообщил святой отец. Немногословная Присцилла обреченно кивнула. *** На участке земли, отведенной под церковь, около века назад стояло поместье. Его последние хозяева давно умерли, не оставив за собой наследников. Здание разобрали по кирпичику, но пожалели оранжерею. Конечно, за столько лет от нее мало что осталось, но Гарет, как мог, старался поддерживать ее в относительно нормальном состоянии. "Это только ради девочек", - говорил он, то и дело заколачивая гвозди в прогнившие деревянные рамы. Но святой отец ничего не мог сделать с разбитым стеклом в потолке, сквозь которое проникали капли дождя и задувал холодный зимний ветер, убивая теплолюбивые растения. - Как долго мне еще нужно будет это делать? - спросила Присцилла, приблизившись к узкому и длинному столу, заставленному горшками с землей, но без цветов. Под столом находилась клетка, а в клетке - заяц. Гарет достал его, схватив за уши, и опустил на кусок тряпки, лежавшей между горшками. Животное очень быстро дышало. - Пока не получим нужный нам результат, - наконец ответил мужчина, как всегда, непринужденно улыбнувшись, - Представь, сколько судеб ты могла бы спасти, овладев своим даром. - А до тех пор это всего лишь проклятье, - с грусть произнесла Присцилла, снимая свои белые перчатки. Она не испытывала жалости к зверьку. Она не корила себя за то, что всегда происходило и произойдет в этот раз.Единственным, что она чувствовала, было отвращение. Но ей не удавалось понять, отвращение к чему: к себе, или к тому, что приходилось делать. И может ли одно быть отдельно от другого? - Давай. Я отпускаю, - сказал Гарет, проигнорировав ее замечание. Присцилла кивнула и опустила руку на загривок зайца. Тот вздрогнул от ее нежного, почти невесомого, прикосновения, сравнимого с поцелуем Иуды. Обычно зайцы, кошки, собаки и любые живые существа, включая людей, ничего не чувствовали в этот момент. Так и теперь, животное сперва начало менять оттенок шерсти, затем стало усыхать, как-будто внутри не оставалось крови, пока не превратилось в скелет, обтянутый шкурой. А после этого уже голый каркас обернулся горсткой праха. Присцилла отряхнула руки о юбку платья. - Всегда одно и то же. Она не была разочарована, потому что знала, что так и будет. Гарет потер подбородок, а затем вдруг спросил. - Что ты почувствовала? Прежде чем ответить, девушка внимательно посмотрела на священника. - Ничего. - Ни за что не поверю, что ты не чувствуешь, как забираешь жизнь. Присцилла снова надела перчатки. - Я правда ничего не чувствую. Совсем ничего. - Ты должна понять, что делаешь не так, - настаивал Гарет. - О каком "так" может идти речь, когда я убиваю все, к чему прикасаюсь? Гарет покачал головой. - Не все. Он указал на соседний стол с парой цветочных горшков. В отличие от других, они служили домами для чайной розы. Одна, лимонная, еще не распустилась, но кремовые лепестки другой уже второй день ловили преломляющиеся под стеклом лучи солнца. Присцила задумчиво посмотрела на цветы. Те остались еще от хозяев поместья и давно отжили свое, оставив лишь потрескавшиеся горшки. И это был единственный случай, когда ей удалось вернуть жизнь, вместо того, чтобы отнять. Словно заставив себя очнуться, девушка сказала. - В любом случае, я не хочу больше экспериментировать. Это противоречит законам святой церкви. - Ты предашь меня? - вдруг спросил Гарет, вложив долю упрека в интонацию, - Предашь мою веру в тебя? И любовь. Присцилла внимательно посмотрела в светло-карие глаза мужчины. В их уголках можно было заметить неглубокие морщинки. - Вы очень странный священник, отец Гарет, - честно сказала она. - Прежде всего я человек, а потом уже священник. - Мы не рождаемся святыми, как думают многие. Это ваши слова, - заметила Присцилла. - Совершенно верно. - Но мы можем родится грешниками. На этот раз Гарет ничего не ответил. Он прижал к себе девушку и провел рукой по ее белым, точно паутина, волосам. - А к нам ворона залетела. После того, как вы вышли из трапезной, - как-то по-детски сказала Присцилла, уткнувшись носом в белый квадратик на воротнике Гарета. Каждый раз, когда он так делал, она чувствовала себя слабой. А иногда даже хотелось заплакать, но не смела. - Правда? Представляю, какой шум подняли девочки, - улыбнулся мужчина. - Угу. - Они тебя обижали? Он гладил ее большим пальцем возле уха. - Нет, - еле-слышно ответила девушка. Гарет заставил ее поднять лицо. В бледно-голубых глазах Присциллы сверкнуло солнце. Отразилась пролетающая на его фоне птица. Черный, крошечный силуэт. Губы ощутили прикосновение чужих губ. Требовательное, но в то же время аккуратное, как кнут и пряник. А дальше все пошло своим чередом. Он никогда не раздевал ее полностью и не раздевался сам. Он не пытался доставить ей удовольствие. А Присцилла? Она не знала, что можно по-другому. Девушка, словно будучи совершенно безразличной к происходящему, продолжала следить за плывущему по небу облаками.