Ночь в Барселоне

      Несколько дней пролетело в текущих делах и заботах, но под знаком принятого обоими любовниками решения — в пятницу им надлежало приступить к исполнению ритуала, открывающего для альфы и омеги дорогу к зачатию ребенка.       Ритуал, соблюдаемый парами, решившимися продолжить род, был выработан давным-давно и основывался на определенных действиях, которые требовались от альфы с тем, чтобы запустить гормональную перестройку организма омеги и сделать возможным оплодотворение. Основная проблема и риск для омег, проходящих через это испытание, состояли в том, что процесс был для них от начала и до конца весьма болезненным, и, самое неприятное, что никакими медикаментозными обезболивающими средствами пользоваться было нельзя — чувствительная к любому вмешательству система репродукции мгновенно уходила в отказ, и все мучения омеги оказывались напрасной жертвой…       Естественно, что при таком раскладе желающих подвергнуться длительному физическому кошмару было немного, что и сказывалось на численном перевесе бет в нынешней человеческой популяции. Отняв у них лет 20-30 жизни, природа существенно упростила им процесс зачатия и деторождения, правда, отяготив его по своему и не дав никакой дополнительной защиты от врожденных заболеваний и уродств.       Альфы и омеги были избавлены от подобных рисков — словно в награду за трудности самой процедуры…       Ради успеха предприятия, Моран перестал курить и пить спиртное четыре дня назад, и потому заметно нервничал еще с самого утра того дня, когда им предстояло приступить к ритуалу.       Обыкновенно, он проводился в специальных домах или даже в клинике под наблюдением медиков, готовых вмешаться на любом этапе и прервать ритуал не только в критическом случае риска гибели омеги от болевого шока. Но, по желанию и возможностям некоторых пар, мог совершиться и на квартире или в частном доме — если медицинская страховка, покупаемая специально на такой случай, имела покрытие свыше миллиона евро. И даже в этом случае им с Джимом пришлось подписать кучу бумажек, освобождающих медика, взявшегося дистанционно вести наблюдение, от ответственности за невмештельство, пока его специально об этом не попросит один из партнеров. Не то, чтобы Моран и Джим были готовы вообще обойтись без медицинской помощи, но таким путем участие кого-либо третьего в интимном ритуале сводилось к действительно необходимому минимуму, который мог и не наступить.       Чтобы чувствовать себя свободно и находиться в достаточном уединении, они сняли на неделю виллу, выходящую большими панорамными окнами на парк Гуэль, и окруженную своим собственным садом. Себастьян хотел первоначально вообще уйти на яхте в открытое море, но Джим категорически воспротивился такому решению — при всей своей любви к морю, он не выносил морскую качку и делался ни на что не годен даже при самом легком волнении.       В итоге, вилла с видом на чудесный парк устроила их обоих, и, отправив туда еще утром водителя, горничную и пару чемоданов с самым необходимым, они приехали по новому адресу на «ягуаре» Морана ближе к вечеру и нашли дом полностью готовым к их затворничеству.       Войдя в просторную светлую спальню, посреди которой возвышалась пышная кровать, Моран вздохнул и, присев на ее край, стиснул слегка подрагивающие без привычных расслабляющих веществ пальцы:       — А здесь довольно уютно. И никакой прослушки, по счастью, даже никогда никто не устанавливал, что по нынешним временам можно счесть редкой удачей. Надеюсь, агенты Интерпола как-то переживут это разочарование… — чувствуя, как с каждой минутой его покидает решимость подвергнуть себя добровольной пытке, он нервно шутил на отвлеченные темы, и очень жалел о том, что в жертву дурацкому ритуалу пришлось принести еще и его многолетние вредные привычки к хорошему табаку и выпивке. Без них и без таблеток, которые так же пришлось заранее исключить из рациона, продержаться эти несколько дней будет совсем непросто…       Стоя на пороге спальни, Джим с отвращением оглядел комнату с белыми стенами, занавесками цвета морской волны и светло-ореховой мебелью, и покачал головой:       — Тюремный госпиталь от модного дизайнера, за восемьсот евро в сутки, к вашим услугам… Бастьен, ты уверен, что действительно этого хочешь?.. Еще есть время передумать.       За прошедшие четыре дня Мориарти, со свойственной ему методичностью, перелопатил гору медицинской литературы и просмотрел несколько десятков обучающих видео, посвященных ритуалу зачатия.       Прочитанное и увиденное впечатлило его до такой степени, что при одной мысли о предстоящей процедуре к горлу подкатывала тошнота. Бастьен клялся, что не боится, что он умеет терпеть боль, и никакие телесные муки ему нипочем, если результатом станет желанная беременность, но Джим, в чьей крови не бушевали гормоны, оценивал ситуацию здраво и понимал: его любимый понятия не имеет, на что подписывается.       Деторождение не давалось легко даже бетам, с их четким разделением на ХХ- и ХУ-особи (1), и ни одна самая лучшая клиника не могла гарантировать беременной ХХ-бете стопроцентное вынашивание здорового плода, и тем паче не могла застраховать от родовых рисков — кровотечения, аритмии, гипоксии, разрывов промежности или самой матки… Что уж говорить об омегах, с их особым репродуктивным аппаратом и нетренированной маткой?..       Дебора, благодаря отменному здоровью и шикарной итальянской заднице, удачно произвела на свет близнецов, но ее муж, присутствовавший при родах, рухнул в обморок, а сама Дебби, в доверительных беседах за бокалом вина, не раз и не два говорила Мориарти, что ни за что не станет повторять этот опыт.       «Вот и не сбивала бы с толку Себастьяна, проклятая дура!» — со злостью подумал Джеймс; он понимал, что несправедлив к своей преданной помощнице, но ничего не мог поделать со страхом за омегу, так что ему просто необходимо было назначить виновного.       Мориарти снял пиджак, не глядя, бросил его на кресло, порывисто подошел к Морану, застывшему на кровати, и опустился перед ним на колени:       — Любовь моя… Мой единственный… Умоляю тебя, прошу: брось эту затею. Давай вернемся домой. Если ты хочешь возиться с ребенком, возьмем кого-нибудь на воспитание, я дам тебе метку, но обойдемся без пыток!..       Себастьян вздохнул и покачал головой. Он уже принял решение, и Джим тоже. Идти на попятный и потом мучиться угрызениями совести и втайне обвинять партнера и самого себя в трусливом малодушии было стократ хуже, чем перетерпеть несколько дней мучительной метаморфозы омежьего организма.       Он открыто посмотрел Джиму в глаза и постарался быть как можно убедительнее:       — Ты преувеличиваешь серьезность этого испытания для моего здоровья. Когда под Кандагаром я сутки валялся рядом со взорванным хаммером, с осколком горячего металла в спине и парой сквозных пулевых, вот это была натуральная пытка, поверь. А здесь… ты сам сказал, практически госпиталь, все стерильно, и, в самом крайнем случае врач с обезболиванием будет у нас в течение десяти минут.       Себастьян заключил лицо любовника в свои ладони и, притянув его к себе, нежно поцеловал, потом усадил рядом с собой и, сплетя пальцы с пальцами Джима, поставил точку в любых сомнениях:       — Я хочу именно нашего ребенка, мне не нужен какой-то чужой, просто чтобы был. Ценность того, что мы будем здесь делать — это твои и мои гены, которые будут воплощены в новом существе. Именно ради этого я готов рискнуть и готов все это пережить. Но… если у нас не выйдет, я смирюсь, обещаю.       — Если все дело в том, чтобы получить коктейль из определенных генов, мы могли бы попробовать суррогатную мать, — не сдавался Джим. — это было бы намного легче и безопаснее… Никогда прежде не замечал в тебе склонности к мазохизму, но может, я тебя просто поколочу или плетками постегаю?       Моран усмехнулся, давая понять, что не принимает слова альфы всерьез, и тогда Мориарти просто повалил его на кровать и прижал сверху своим телом:       — Ты напрасно отказываешься. Заодно проверим твой болевой порог, вдруг он не настолько высокий, как ты предполагаешь?       Рука Джима скользнула по бедру любовника, потом по животу, пробралась под ремень и принялась расстегивать пуговицы на брюках.       — В любом случае я не готов начинать обед с основного блюда. Мне нужен настрой, да и тебя следует хорошо подготовить… Ты ведь и сам всегда говоришь, что пятница — святой день, никто не начинает важных дел в пятницу.       — Pardieu!(2) Под святыми я имел в виду те пятницы, которые использую в качестве своих выходных, иначе ты бы меня вовсе не отпускал развеяться! — со смехом ответил Моран и, закинув руки на спину Джима, притянул его к себе поближе. — Но ты прав, нужно как следует подготовиться. Что там советовал доктор? Предварить ритуал чем-нибудь полезным для здоровья и… необременительным? Жаль, что алкоголь и травку из этого списка пришлось убрать… Хм… и что же нам тогда остается? Массаж… легкий ужин… прогулка под Луной по парку… совместный душ, а лучше — джакузи… или просто секс… много секса… — перечислял он, опираясь вовсе не на унылые врачебные рекомендации вроде свежевыжатых соков из сырых овощей и медитации под звуки природы, а на их с Мориарти личные предпочтения, куда более эффективные.       Ему самому хотелось бы расслабиться и отвлечься от предстоящего действа, результат которого, к тому же не был гарантированно успешным. Его тело, еще не подозревающее о скорых испытаниях, уже загорелось привычным желанием, а запах омеги стал чуть сильнее и ярче, поддразнивая и призывая альфу воспользоваться интимной ситуацией ради взаимного удовольствия. Тем паче, что обычный партнерский секс, по счастью, не значился в ряду строгих и нестрогих противопоказаний для ритуальной подготовки.       — Мне нравится все в твоем списке… — промурлыкал Джим в шею любовника, глубоко вдохнул знакомый запах — терпкую смесь морской соли, осенних фруктов и вишневого табака — и принялся вылизывать теплую ямку над ключицей долгими, чувственными движениями. Останавливался, слегка прикусывал кожу, не оставляя на ней следов, потом впечатывал глубокий поцелуй и снова вылизывал доверчиво подставленную шею.       Этот способ любви, называемый между ними «кошачьи приветы», заводил Себастьяна с полоборота; и для ушей Джима не было более сладкой музыки, чем требовательные стоны любовника, в то время как напряженный член омеги упирался альфе в живот или в бедро.       Руки Мориарти тоже времени не теряли и продолжали расстегивать на Моране рубашку, ремень и брюки.       — Давай начнем с массажа… а после выберемся наружу, поужинаем где-нибудь на свежем воздухе.       — Хорошо… — покорно согласился Моран, наслаждаясь томлением, которое будили в нем чувственные кошачьи ласки Джима. — твои волшебные пальцы — моя лучшая анестезия на сегодня, mon cher amie(3)…       Массаж в исполнении Мориарти или Морана мог иметь разные вариации, и почему-то всегда завершался обоюдным оргазмом любовников, даже если они не ставили перед собой подобную цель. Но удовольствие от умелого и чувственного растягивания, щипков, шлепков, стискивания, растирания, выкручивания, постукивания, разглаживания, погружения и венчающих все поцелуев, и было тем самым желанным глубоким расслаблением всего тела, каковое наступает в результате страстного любовного соития альфы с омегой.       Себастьян доверился рукам Джима, и позволил любовнику последовательно освободить себя от части неформального пятничного наряда, который отличался от обычного дресс-кода руководителя службы безопасности лишь более легким и светлым пиджаком да отсутствием галстука. Но кобура, в которой покоился верный глок(4), была все там же, на месте, и ее Моран снял самостоятельно и аккуратно убрал под подушку.       Жалюзи на панорамном окне были предусмотрительно задернуты, так что если за ними кто и следил, то в его распоряжении оставался лишь инфракрасный тепловизор, передающий на монитор лишь танец красно-синих теней, и не более того.       Чтобы удовольствие и расслабление было полным и взаимным, массажисту-Мориарти так же предстояло расстаться со всей своей одеждой. Но, прежде чем Себастьян помог ему с этим, его рука поймала босса за галстук, щекочущий живот:       — Попался, котик… — шепнул он и, притянув голову Джима к себе, нашел его губы и выдохнул в них перед долгим поцелуем — ты мой… только мой…       Мориарти не стал церемониться и жадно прильнул ко рту Себастьяна, очень довольный, что ему удалось вовлечь любимого в свою игру, и тот наконец-то перестал быть серьезным, как дурак на свадьбе.       Хороший секс замечательно расслаблял и разгонял кровь перед сложными переговорами или опасной поездкой, а еще усыплял бдительность… не повредит и теперь. Будь у омеги течка, Джим вовсе бы не тревожился, потому что в благословенные дни цветения для Морана не существовало ни боли, ни усталости, постоянное желание близости вытесняло все прочие потребности, и он отпускал альфу из постели не дальше кухни или ванной комнаты.       Кошмар предстоящего ритуала как раз и заключался в запрете проводить его во время течки, когда, казалось бы, сама Природа должна находиться на стороне желающих продлить род. Но нет- какие-то злобные шутники из глубокого Космоса поиграли с генетикой в эволюционной цепочке гуманоидов, закрепив и сделав нормой странную мутацию, позволявшую включить репродуктивный механизм омеги не иначе, как через тяжелейшую физическую боль. «Сухая» вязка с узлом и при обыкновенном анальном сексе годилась только для БДСМ-порно, а уж рвать таким изуверским способом тайный вход омеги, предназначенный для зачатия…       Мориарти приводил самому себе сотни рациональных аргументов, напоминал о метке, ответственной не только за старт гормональной перестройки, но и за естественную анестезию процесса — но так и не сумел договориться со своей совестью. Если бы он мог избавить Себастьяна от сорока восьми часов мучений за счет жизни сорока восьми человек, то, не задумываясь, принес бы эту жертву; к счастью или к сожалению, заключить такую сделку было не с кем. И, целуясь с любовником все жарче и жарче, Джим одновременно ласкал его напряженный член, и мысленно просил прощения.       Все больше распаляясь, они, похоже, позабыли про намерение ограничиться невинным массажем, и Моран прекрасно чувствовал ответное возбуждение Джима, когда тот прижимался к нему бедрами. Взаимная мастурбация была даже лучше и честнее массажа, и Себастьян заключил твердый член любовника в свою ладонь, так что теперь они оказались на равных — в сладком плену друг у друга…       Конечно, было бы лучше, если бы Джим не медлил и не оттягивал, как мог, неизбежное. Но Моран слишком хорошо знал его, чтобы видеть и чувствовать, что в партнере еще не созрела решимость поставить ему метку и тем самым обречь на многочасовые муки.       Надо отметить, что Себастьян не был прирожденным мазохистом, как Джим не был садистом, несмотря на то, что ему-то это извращение неоднократно приписывали злые языки. В их практике познания друг друга встречалось всякое — к примеру, однажды Мориарти был настолько не в духе после какого-то трудного дня и мелкого косяка, допущенного Мораном, что в бешенстве сорвал с него пиджак, и, связав галстуком руки начальника службы безопасности, попросту грубо оттрахал его прямо на кожаном диване в своем кабинете. Но потом они оба вспоминали этот эпизод, как один из самых ярких и крышесносных. Или быстрый секс в общественном месте — будь то танцпол в ночном клубе, туалет делового центра или даже салон для пассажиров первого класса трансатлантического авиалайнера…       Было всякое, за исключением одного — откровенного насилия альфы над омегой. А ритуал уж больно подозрительно напоминал именно его по своим моральным и физиологическим последствиям, и Моран понимал, отчего Джиму так хочется уклониться от его исполнения или, по крайней мере, отсрочить его.       Но в этом вопросе он был как раз сторонником другой тактики: быстрое решение — быстрая реализация. Для него, профессионального снайпера и киллера, т.е. человека очень терпеливого и умеющего ждать по много часов, если того требовала задача, конкретно это ожидание сделалось пыткой, еще худшей, чем само испытание. И он внутренне уже немного злился на нерешительность Джима, обычно не склонного к колебаниям и сантиментам в других вопросах.       Потому, когда они, наконец, прервали поцелуи, чтобы отдышаться, Моран положил руку на затылок Джима и требовательно спустил его к своей груди, задрав борцовку и подставляя под зубы альфы темный затвердевший сосок:       — К черту ужин! Если ты голоден, у меня есть, чем накормить тебя… — он попытался пошутить, но вышло плохо, и тогда в его голосе неожиданно проявилось истинное страдание — Сделай это, прошу! Избавь меня от пытки ожиданием, она для меня намного хуже того, что будет происходить с моим телом после того как ты поставишь метку…       Джим замер над телом любовника, не принимая предложенной ему чести, но уже вполне сознавая, что отвертеться не сможет. Укус-метка был точкой невозврата: после него тело омеги сразу же начнет перестраиваться, готовясь принять живоносное семя альфы-отца, и в распоряжении пары будет очень короткий промежуток времени, чтобы подготовиться к «сухой» вязке и занять правильную позу.       Яркая картина с подробными деталями мгновенно нарисовалась перед внутренним взором Мориарти… и вызвала отвращение, сходное с тем, что порождали в нем шизофренические творения Брейгеля или Босха, с их неизменными скелетами, уродцами-полумеханизмами, ободранными животными, вопящими безумцами и смердящими телами грешников на дыбе. (5)       Он выпустил Себастьяна из объятий, отвернулся, сел и, обхватив голову руками, глухо проговорил:       — Подожди, не загоняй меня в угол… Я сделаю, сделаю, что ты хочешь, но не так, не так… словно ты не оставляешь мне выбора.       — Выбора? Ах, так ты хочешь, чтобы у тебя был выбор? Прекрасно! — раздражение, вызванное новым увиливанием Джима и коктейлем из гормонов, плещущимся в сосудах омеги, толкнуло Морана на поступок, который он сам бы ни за что не одобрил при иных обстоятельствах, и вряд ли сам себе простил.       Потянувшись рукой под подушку, он нашарил там шершавую рукоять пистолета. Вытащив его из кобуры, он вскочил с постели и, отойдя к окну, дернул жалюзи вверх. Матовое стекло, за которым лежал темный в наступивших сумерках палисадник, услужливо превратилось в зеркальную панель, и Себастьян отразился в ней в полный рост.       Из одежды на нем все еще кое-что оставалось: черные брюки и джоки(6) были спущены любовником на бедра, и он нервно вздернул их обратно, пряча возбужденный член в узкую полоску эластичной ткани. Белая борцовка обтягивала мускулистый торс, и сквозь легкую ткань все так же дразняще-зазывно проступали два затвердевших соска, но ни один из них, выходит, не был достаточно хорош, чтобы соблазнить Мориарти на метку.       — Хорошо же, Джимми, я тебе обеспечу выбор, если тебе так важно его иметь! — сердито пробормотал Себастьян, придирчиво разглядывая себя в стекле и прокручивая в голове разные последствия того, что намеревался предпринять, чтобы поторопить нерешительного любовника. И тут скривился, как от зубной боли, заметив в отражении настороженный взгляд Джима, прикованный к глоку в его руке.       — Что? О, нет… ты подумал, я буду тебя вынуждать, приставив пушку к твоей башке? Неееет, Джим, конечно нет! — поспешил он отмести все самые черные подозрения, но пистолет так и прыгал в его руке, выдавая то нервно-взвинченное состояние, которое омега тщетно пытался обуздать еще с самого утра, а Джим явно ждал объяснений — какого дьявола Морану вздумалось нависать над ним с грозным боевым оружием?       Бастьен всплеснул руками, удивляясь недогадливости босса, и нервно усмехнулся:       — Ты сам сказал, что я не оставляю тебе выбора! О’кей, вот он! — дуло уперлось в его собственное колено, и он с вызовом взглянул в черные глаза Мориарти — Выбирай, мать твою омегу, чем мы будем заниматься в следующие сорок восемь часов — торчать тут и проходить чертов ебаный ритуал или же торчать в больнице, где твоего, блядь, начальника службы безопасности будут оперировать лучшие, мать их бета, хирурги-травматологи, после того, как он случайно выстрелил себе в ногу! Надеюсь, такой альтернативы тебе достаточно, а? — последние фразы он уже почти кричал, теряя остатки здравомыслия под напором принятого ими обоими, но все откладываемого Джимом решения.       — Да… да… Мне достаточно. Тихо! Успокойся, моя любовь, пожалуйста, успокойся. Не надо так.       Мориарти встал с кровати и, подняв руки ладонями вверх, точно сдаваясь в плен, медленно пошел к Морану. Он предвидел разногласия и обоюдные психологические сложности на каждом этапе ритуала, начиная с подготовки, но бурная реакция омеги на задержку, вкупе с полусуицидальным шантажом, оказались неприятным сюрпризом.       — Положи пистолет. Пожалуйста. Меня пугает, когда ты такой… Положи пистолет, и мы сразу же начнем ритуал. Я обещаю.       Ласково уговаривая Себастьяна, Джим в душе очень жалел, что успел снять пиджак, где во внутреннем кармане всегда лежали два-три блистера с таблетками, и пара одноразовых шприцев — с антидотом и с успокоительным. Терапевтическая доза лоразепама(7) в инъекционной форме сейчас была бы как раз тем, что доктор прописал (в прямом смысле слова, согласно рецепту доктора Смита).       Моран впился жадным взглядом в лицо своего альфы, в ожидании подвоха или очередной ловушки, но Мориарти оставался спокойным и серьезным, как будто ставил подпись на контракте в финале переговоров — и Себастьян поверил. Он медленно положил глок на журнальный столик, потом закатал вверх края борцовки и подставил Джиму открытую грудь…       При вечернем свете, на фоне огромного окна, за которым в лиловых сумерках еще мерцали последние всполохи яркого осеннего заката, полуголый и растрепанный любовник смотрелся до безумия эротично, и это неожиданно подогрело решимость Мориарти. Обхватив омегу за бедра, Джим рывком притянул Себастьяна к себе, склонил голову и с хриплым рычанием впился зубами в левый сосок…