Туман

Wonderland Avenue — White Horse

Бокуто нетерпеливо пробирается знакомыми переулками и подворотнями. В них стоит удушливый запах свалки и нагретых дневным солнцем камней домов — сейчас на ощупь влажных и гладких от ночного тумана. Он лежал на земле почти неподвижно, придавленный отяжелевшим воздухом, и только недовольно колыхался, когда Бокуто делал очередной шаг. В такие моменты он мерцал в лунном свете, и парню казалось, будто за ним следят — сразу со всех сторон — глазами тумана. Бокуто на всякий случай оборачивается назад — никого, кроме длинной безобразной тени, неотступно следовавшей за ним. Она увязала в потоках густого тумана, поднимала ноги выше, крутила головой — выхватывала глоток ночного воздуха — и вновь погружалась в объятия тумана и мрака. Бокуто не боится ходить здесь один — он знает эти места вдоль и поперёк. У него было достаточно времени, чтобы тщательно исследовать здесь каждый уголок, каждую проторенную дорожку, каждый гриб, росший на мхе у основания зданий — он не боялся, потому что любил эти места. Бар «Белая лошадь» был уже недалеко — судя по тому, как призывно засветились неоновые отблески на отсыревшей кладке зданий, и как вразвалку шли ему навстречу люди — поодиночке, парами или группами. Все были навеселе, опьянённые темнотой и вседозволенностью. Это был хороший знак — значит, сегодня там происходит что-то очень интересное, и Бокуто ускоряет шаг. Он мог бы добраться до этого бара ещё быстрей — просто представив его за этим зданием, но Бокуто нравилось петлять по тёмным подворотням, касаться тёплыми ладонями прохладных отсыревших камней, щурить глаза в темноте, чтобы вглядеться в лицо очередного случайного прохожего. Ему нравилось ощущение нетерпеливого ожидания — оно щекотало под ложечкой, от него подрагивали кончики пальцев и обострялось зрение — чтобы потом выхватить в голубоватой дымке неоновые ленты вывески — стерильно белые и порочно красные, складывающиеся в единую надпись. Под ней виднелись тонкие провода и крепежи. Иногда вывеска мигала — как в типичных американских фильмах — с тихим треском и гудением сжатого неона, которые перекрывались гулкой музыкой и пьяным смехом. От предвкушения у Бокуто натянулись поджилки, поджались пальцы на ногах, и Бокуто одним широким жестом распахивает двери, встречая лицом душный воздух, нагретый десятками тел и углекислотных выдохов — на очередном зажигательном движении. Противопожарные двери — по логике — должны тяжело поддаваться уверенному жесту Бокуто, который распахивает их по-хозяйски привычно — но это место играет по правилам Бокуто. Если он хочет, чтобы двери открылись резко — так и произойдёт. А если захочет, чтобы они открылись сами – будет то же самое. Здесь желание Бокуто — закон. Бокуто проходит вглубь, вдыхая спёртый воздух, пропитанный неоновыми огнями и энергичными битами музыки, хлопает себя по карманам пиджака, достаёт портсигар и надкусывает толстую кубинскую сигару, поджигая её от тут же подоспевших огоньков зажигалок — ярких, дорогих, дешёвых, бликующих, с колёсиками и кнопками, сжимаемых, по крайней мере, десятком разных рук — изящными, с короткими пальцами, с ожогом на тыльной стороне ладони — и Бокуто сладко затягивается. Курить в этом баре запрещено — но ему можно всё — как завсегдатаю, заядлому посетителю, богатенькому влиятельному сучьему сыну. Зажигалки вмиг исчезают из-под носа, стоит Бокуто лениво махнуть рукой и бросить в абстрактную вереницу лиц скучающий взгляд. Он ловко лавирует между желейной массой рук, ног и улыбок, хаотично трясущейся под громкую музыку — настолько громкую, что закладывает уши и дребезжат кости под слоями мышц и кожи, но Бокуто это устраивает — его здесь устраивает всё, потому что он внёс далеко не последний вклад в развитие этого бара. Бокуто осматривается и отходит к барной стойке, упираясь в неё спиной и локтями. К его руке тут же услужливо подъезжает гранёный стакан с двойным виски и льдом — всё, как любит Бокуто — и парень незамедлительно опрокидывает в себя сразу весь стакан, морщась от пряного алкоголя. Самый дорогой сорт виски, который тут имеется, подают только ему, Бокуто, стоит только подумать об этом — только пожелать, тайно или вслух. Бокуто вновь неспешно затягивается, мерцающими янтарными радужками и топкими зрачками выискивает в толпе непослушные вихры смольно-чёрных волос, но находит взамен тёмный взгляд. Он недвусмысленно упирается ему в лицо, исследует губы, приглашающе смотрит из-за плеча, пока его обладатель растягивается в резком движении руками и телом. Бокуто не знает, откуда здесь появился этот парень — кажется, будто он был здесь всегда — только Бокуто его не замечал. Он чуял его присутствие — приятной дрожью предвкушения, не проходившей даже через пару часов после того, как Бокуто приходил в бар; требовательным взглядом в затылок или ненавязчивыми притирками бедра, пока танцевал рядом — незамеченный. И танцевал он, к слову, как сам Дьявол — искушающе, соблазнительно, не щадя рук, ног, сорванного дыхания и прилипчивых взглядов со стороны. Несомненно, он был звездой здешнего танцпола, которую, кажется, хотели поиметь все, кто здесь был. Или как минимум половина, в головах которых он был ярчайшей и смелейшей эротической фантазией — по-иному и быть не могло. Бокуто отвечает заинтересованным взглядом на очередной загадочный взгляд со стороны этого парня, тушит сигару в тут же материализовавшейся тяжёлой пепельнице, и отталкивается от стойки, разминая лопатки и плечи. Бокуто скидывает пиджак, ослабляет воротник и манжеты, выбрасывая дорогие сверкающие запонки в чьи-то дрожащие трепетные пальцы — и движется по направлению к этому парню, лавируя в толпе. Парень тем временем вскидывает голову, в экстазе поводя руками по телу, чуть подцепляет край майки и ненавязчиво — в танце — тянет её вверх, обнажает небольшой участок взмокшей кожи, раскрывает яркие губы навстречу Бокуто — и тут же разворачивается спиной, отпускает край майки и движет ногами в очередном энергичном па. Похоже, этот парень некогда занимался ирландскими танцами, потому что владел своими ногами идеально, координация была потрясающе точной, а корпус — видимо, по профессиональной привычке — упругим и неподвижным — пока сзади не пристраивается Бокуто, вливаясь в сумасшедше жаркий танец, и не проходится пальцами по напряжённой линии плечевых мышц. Парень тут же становится мягче, порывистей — куда уж больше? — и приступает к следующей партии па, на миг заглядывая через плечо прямо в глаза Бокуто — откровенно приглашает его в свой танец, мол, он для одного — но для тебя сделаю исключение. И Бокуто не игнорирует это приглашение — и не собирался, а даже если бы приглашения не поступило — всё равно втиснулся бы, занял собой всё окружающее пространство и задал свой темп танца — он здесь хозяин положения. Котаро отвечает полным желания взглядом, разминает шею, раскручивает ладони — и скользит ими по телу парня, даже не таясь, притирается бёдрами позади — бесстыдно, беззастенчиво. А чего стыдиться? Они оба — взрослые люди, и игры в прятки ни к чему. Парень был чуть ниже его, и Бокуто находит это очаровательным, пока упирается отяжелевшим дыханием в вихры на затылке. Парень перед ним не говорит ни единого слова — только сорванно дышит в ответ — и тут же разворачивается лицом к Бокуто, теперь уже прямо вперивая голодный взгляд в расплывшиеся зрачки его глаз. Котаро кажется, что в этих глазах столько превосходства и осознания собственной сексуальности, что губы парня невольно растягиваются в улыбке — которой на самом деле нет. Бокуто хочется впиться в эти острые губы требовательным поцелуем, и почти тянется — как брюнет резко отстраняется, запрокидывая голову, и вытягивает своё тело на удивление медленно и плавко — как будто его поставили в замедленную перемотку. Музыка осталась по-прежнему жёсткой, ритмичной, но парень отыскал в ней новый ритм — соблазнительный, дразнящий — и Бокуто следует за этим ритмом, ведя ладонями вверх по взмокшей рубашке, к шее и дальше — по осязаемому воздуху, вдруг потяжелевшему на несколько атмосфер. Парень смотрит одобрительно, но всё его одобрение сводится к удивлению, когда Котаро вмиг притирается грудью, наклоняет шею и заглядывает в тёмные от полумрака и неона глаза, оказывается непозволительно близко — нос к носу, только толкнись — и упрёшься губами в эти запретные яркие губы. Тело парня тут же реагирует на тягучее движение бёдрами — он становится податливым, как расплавленный парафин — реагирует на каждое прикосновение Бокуто — ненавязчивое или бесстыдное, легкое или настойчивое, и отвечает замутнённым взглядом и тихим выдохом удовольствия — в опасной близости от его губ. А этот парень играет с огнём, чёрт побери. И как только Бокуто уже хочет грубо загрести этого парня в крепкий захват, смять его губы в спонтанном и горячем поцелуе — толпа людей пропускает к ним какого-то человека в белом. Что он тут забыл — неизвестно, но Бокуто и не хочет интересоваться — не до него сейчас. Мужчина в белом с сомнением оглядывает полумрак и морщится от спёртого воздуха, а затем смотрит на Бокуто, не обращая внимания на непотребства, которые тут почти устроил не один Котаро — вон, неподалёку, парочка откровенно распускает руки, и тут же, рядом — две девушки неоднозначно переглядываются до странного и страстного близко. Бокуто не выдерживает-таки, и скучающе осматривает назойливо монохромный силуэт мужчины. — Вам что-то нужно? Знаете, вы немного невовремя, я занят, — и кивает головой в сторону парня, который куда-то исчез. Наверное, продолжает свой танец где-то неподалёку. — Ну, думаю, вы поняли. Мужчина смеряет Бокуто нечитаемым взглядом и тихо вздыхает: — Вы снова взялись за старое? — То есть? В каком смысле «снова»? Я же всегда здесь тусуюсь. Или вы о том, что я битый раз пытаюсь затащить этого парня в постель, а вы мне постоянно мешаете? Тогда да, я опять за старое. Впрочем, я не отступлюсь — этот парень слишком хорошо танцует. Наверняка он и в постели слишком хорош, — задумчиво, уже тише добавляет Бокуто и выпрямляется — сводит лопатки вместе и зачёсывает рукой сбившиеся из укладки пряди. — Так что вы хотели? Опять мне всё испортить? Поздравляю, у вас это получилось. Бокуто с досадой хлопает мужчину по плечу и отходит к стене, чтобы отдохнуть и вновь отыскать глазами смольно-чёрную макушку. — Вы в курсе, что уже три часа ночи — а вы опять устроили здесь безобразный танцпол? — Тут, вообще-то, и есть танцпол, алло! — Бокуто зло разводит руками, перекрикивая громкую музыку, и упирается спиной в стену, — Бар как бы для того и существует, чтобы тусить по ночам, невзирая на время! Что вам, в конце концов, от меня нужно? Чтобы я прекратил мутить с этим парнем? Нихуя, не дождётесь. Чтобы я перестал танцевать? В баре, в котором я обожаю тусить каждую ночь и в котором всё для меня? Выкусите, нихрена подобного. Оставьте меня в покое! — Бокуто заканчивает раздражённую тираду, от обиды проглатывая последние слоги, и дуется, скрестив руки на груди. Мужчина не выглядит виноватым или разозлённым — он выглядит уставшим. — Хорошо, я понял вас. Подождите минутку, отдохните пока. Наверняка вы очень устали. Бокуто демонстративно отворачивается, не желая больше видеть этого чудака. Он каждый день неизвестно зачем припирается в самый жаркий момент, весь белый и бесцветный, всё время предъявляет тупые претензии, разговаривает о лекарствах и неизменно устало вздыхает так, будто Бокуто — прекрасный пример непроходимой тупости. Его не могут терпеть даже все эти люди в баре — они укоризненно и насмешливо косятся на него, иногда робко делятся впечатлениями о нём — мол, какой-то спятивший от одиночества старик, который ищет, к кому придраться. И достаётся почему-то всегда Бокуто. Котаро тяжело вздыхает и упирается затылком — в обитую войлоком стену.