Лига

В секретном доме лиги, одном из многих, Бернар провёл два дня. Это было обычным делом: сначала следовало понять, не привёл ли он за собой хвоста. Потом кто-нибудь знающий его в лицо должен был засвидетельствовать его личность. Чего он не ожидал, так это того, что сама мистрис Зами навестит его на закате второго дня. – Дело сделано, мистрис, – тихо проговорил Бернар, пригубив принесённого ею вина. – Ручаюсь сам. – Я знаю, – так же негромко ответила глава лиги. – Скажу тебе больше: о твоих подельниках уже позаботились. Сам понимаешь, с такими секретами не живут. Остался всего один, вернее, одна. Её нам достать не удалось. Она не успела выбраться из дворца, что-то там со здоровьем. Её схватили, допрашивали. Она может выдать тебя, может сказать, что их наняла лига. Её нужно заткнуть раньше, чем она заговорит. Могу поручить это только тебе. Рисковать другим членом лиги не хочу, сам понимаешь. Сделаешь? – Не знаю, мистрис, – Бернар опустил глаза. Браться за такое поручение не хотелось до звериного воя. – Меня во дворце знают многие. Очевидно, ищут. Герцог убит, двое его гвардейцев исчезли. Не нужно быть гениальным дознавателем, чтобы понять, чьих рук это дело. – Её перевезли в Венсенский замок. Там тебя не знают и не ищут. Помолчали. Бернар допил вино, налил себе ещё. Спросил, глядя в тёмную утробу глиняной кружки: – А почему бы не убить меня? Это проще. И тогда я уж точно никого не выдам. А то схватят меня в Венсене, а вдруг я заговорю? Послышался вздох. – Можно было и так. Но ты – наш, а она – нет. Ты дороже нам живым. И я, лично я, верю в то, что ты нас не спалишь. – Спасибо, мистрис... – Значит, договорились? – Конечно... Венсенский замок представлял собою странную смесь величия и убожества. Башни донжона, молочно-белые даже в неярком свете пасмурной осени, поднимались на немыслимую высоту, пронзая низкие тучи острыми шпилями. Вокруг шло строительство, в рыжей грязи ползали люди, похожие на муравьев, такие же муравьиные дорожки двигались вдоль крепостной стены, поднимающейся из земли. К стене лепились убогие хижины, рыжие и грязные. Бернара никто не остановил. Ему пришлось самому отыскать капитана Легранжа, чтобы передать ему колонну приговорённых к работам преступников: дюжину оборванных и измождённых людей возрастом от двенадцати до пятидесяти лет. Лишь прошлым вечером он заставил их прежнего конвоира разговориться. И тот подробно рассказал, куда и зачем ведёт он своих узников, как и кому их положено сдавать, каково устройство крепости Венсен. Помощник конвоира, со сломанной шеей мирно прикорнувший в углу, способствовал красноречию. Потом пришлось распроститься и с милым собеседником, вступив во владение его конём и кольчугой. В кармане усопшего нашлось серебро, часть которого Бернар потратил на хлеб для осуждённых. Похоже, несчастные не ели несколько дней. Бернару было важно довести их до цели живыми. Знания, полученные от покойного, пригодились, когда Бернар лениво бросил: – Если желаете, господин капитан, я сдам их лично господину коменданту. Или же его помощнику, мэтру Деранже. – Лучше Деранже! – обрадовался капитан. Колонна заключённых, уныло плетущихся за одним всадником в кольчуге и сюрко с королевским гербом, не привлекла внимания. Бернару пришлось самому остановить скучающего подростка, несущего куда-то соломенное чучело, утыканное стрелами, и потребовать проводить его к мастеру-тюремщику. Тот оказался нервным немолодым человеком, поспешившим избавиться от Бернара, предоставив ему полную свободу в самом сердце новой тюрьмы, построенной с любовью и размахом. В тюрьме кипела жизнь. По коридорам шагали стражники, вели куда-то заключённых, слуги разносили еду, откуда-то с нижних этажей раздавались вопли. Бернар решил начать оттуда. В трёх хорошо оснащённых пыточных шла работа. Эжени там не было. Противоположная стена была разбита на тесные клети, отгороженные крупной решёткой. Бернар снял со стены чадящий факел, двинулся вдоль решётки. Взгляд скользил по изломанным телам, по разорванной коже, по грязным камням. Он почти пропустил это, двинулся дальше и лишь мгновение спустя обернулся, краем взгляда, краем мысли уловив язычок медного огня на грязной соломе. Но распахнулась дверь одной из пыточных, и Бернар отступил к стене, пропуская двоих, тянущих под руки потерявшего сознание узника. Тюремщики ещё не скрылись за поворотом, когда дрожащая рука обхватила его сапог. Бернар торопливо опустился на колени, отвёл грязные, слипшиеся от крови пряди и не узнал знакомого лица. Разбитые губы прошептали: "Убей..." Рука, лишенная ногтей, скользнула по колену. Будто в кошмарном сне глядел он на кровоподтеки и ожоги на белой коже, на пятна запекшейся крови на бёдрах, на то, во что нельзя было поверить... Снова хриплый шёпот "Убей!" и рука, сквозь прутья решётки протянувшаяся к его кинжалу. Это было проще всего на свете - полоснуть лезвием по тонкому белому горлу с темным рубцом, следом от веревки, сорвавшей кожу. Лига отдала приказ. Лига для него – всё: дом и дело, защита и хлеб на столе. Что же ему это странное существо, дрожащее на грязных камнях в луже крови и нечистот?.. Он обхватил рукоять кинжала. То, что он знал под именем Эжени, прижалось к прутьям решётки, вздохнуло с облегчением, с покорной готовностью к смерти. Бернар окаменел. Через долгое, бесконечное мгновение коснулся пальцами распухшей щеки, сказал так же тихо: – Не могу. Не могу, не проси. Но я вытащу тебя отсюда. Измученное тело сползло по решётке, сжалось в дрожащий комок на каменном полу. Бернар всё ещё мог выполнить приказ. А впрочем, нет, не мог. Восемь лет назад он убил свою семью, единственных людей на свете, которые были ему дороги. Вчера он убил королевского стражника, безымянного и безликого. Между этими событиями пролегла целая жизнь, десятки, а может быть, и сотни смертей, он не считал. Не запоминал ни имён, ни дат, твёрдо зная, что последним звеном этой цепи станет его собственная смерть. Его преданность лиге была абсолютной, ведь у него самого давно уже не было никаких желаний. Наверное, его больше не существовало: память и мечты, привязанности и амбиции, даже имя его исчезло с лица земли. И то, что чувствовал сейчас человек, называвший себя Бернаром, больше всего походило на возрождение из мёртвых, болезненное, опасное и неожиданное. Вновь делающее его живым, а значит, ранимым. Лучший способ спрятаться – остаться на виду. Бернар с факелом в руке встал у стены между железными дверьми пыточных, почти напротив клетки Эжени. Из пыточной двое надзирателей вытащили безвольное тело, один из них стал снимать с пояса связку с ключами, обратился к Бернару: – Эй, стража, помоги! – Не велено! – бросил Бернар, но всё же подошёл, забросил на плечо странно гибкую, будто тряпичную руку узника. Тюремщик нашёл нужный ключ, отворил скрипучую дверцу решётки. Ничего не стоило отнять у него связку ключей, но как найти нужный? Бернар решил ждать. Тянулись долгие минуты, сливались в часы. Ждать становилось все труднее. Узникам подземелья не приносили ни еды, ни воды. Наверное, Эжени хотелось пить. Эжени... Бернар глядел на тонкое тело, неподвижное на каменном полу. Не хватило даже сил доползти до охапки прелой соломы... Перехватывало дыхание, и мир по краям расплывался, подёргивался багровой дымкой. Бернар заставил себя стряхнуть боевое безумие. Оно полезно в битве, когда рассудок только мешает, рисуя жуткие картины неминуемой гибели. Но сейчас ему нужно было оставаться собранным, внимательным и совершенно хладнокровным. Может быть, он никогда не выйдет из этого подземелья, пропахшего кровью, смрадом горящей плоти, мочой и дерьмом. Но если выйдет, то только вместе с Эжени. Даже если это будет последнее, что он сделает в жизни. Он должен был умереть восемь лет назад. Дьяволы преисподней заждались его душу. Наконец, это случилось. Все тот же тюремщик, которому Бернар помог раньше, остановился у клетки Эжени, зазвенел ключами. Бернар подобрался, как зверь, слушая, как ключ поворачивается в замке, как скрипит дверца, как кряхтит немолодой тюремщик, пытаясь поднять с пола неподвижное тело. Бернар тихо скользнул в клетку, проговорив чуть сонно: – Давай помогу, что ли... Лучше было обойтись без крови. Шея тюремщика хрустнула, как сухая ветка. Бернар коснулся плеча Эжени, позвал тихонько: – Эй, проснись! Помоги мне хоть немножко. Это было труднее и опаснее всего: раздеть мертвого и натянуть его одежду на Эжени. Каждую секунду его могли увидеть, и тогда пришлось бы действовать очень быстро – прикончить сначала Эжени, потом разделаться с собой. Бернар обрезал рыжую гриву, разложил приметные пряди у головы мертвого. Одну зачем-то сунул за пазуху. Поднёс к губам Эжени фляжку с коньяком, переждал приступ кашля после нескольких торопливых и жадных глотков. Осторожно поднял Эжени на ноги, убедился в том, что стоять его спутник не может. Крепко обнял за талию, приказал: – Обхвати меня за плечи! – Глупый, глупый... Ничего не выйдет... – Молчи, не накаркай! Каждый шаг давался с трудом. На узкой лестнице, ведущей из подземелья, столкнулся с какими-то, похожими на слуг. Рыкнул грозно: – Прочь с дороги! Совсем распустились! На выходе из тюрьмы его остановили уже двое стражников в таких же, как у него, королевских сюрко, оглядели его подозрительно. Пришлось придерживаться такого же тона: – Совсем распустились смерды! Вот, тащу его к мэтру Деранже. Пьяный в дым, морда разбитая. Гнать таких в шею! – Да, в самом деле... Разит от него, небось и обоссался. Лишь бы только не заметили сорванных ногтей, не пригляделись к лицу, занавешенному неровными грязными прядями... Повезло, стражник брезгливо помахал рукой, пропуская. Бернар услышал сказанное вслед: – Надо же, охота ему возиться. – Видимо, новый, выслуживается перед мэтром. И обидный, унизительный смех. Очень хорошо, смейтесь. Вам обоим повезло. Не иначе, сами ангелы-хранители наградили вас сегодня глупостью и ленью, а не то лежать бы вам с перерезанными глотками.. Выйти из замка оказалось труднее. Там, где возводилась крепостная стена, стражников было едва ли не больше, чем работников, ворота тоже охранялись. Бернар заметил телегу с полудюжиной мертвых тел, кое-как прикрытых мешковиной. Осторожно уложил туда свою ношу. Проговорил, сжав ладонями разбитое лицо: – Притворись покойником. Я приду за тобой, из-под земли достану, если надо. – Лучше добей, благородный граф... На воротах его задержали, пришлось даже показать пергамент, полученный от Деранже, подтверждавший доставку заключённых. Бернар боялся опоздать. Задержка казалась ему досадным недоразумением, будто и вправду был он королевским стражником, честно выполняющим приказ. Он и в самом деле едва не опоздал. Пока он вернулся к крепости, отъехав на приличное расстояние, пока нашёл место, где в неглубоком овражке избавлялись от останков, двое смердов уже заканчивали работу. Подъезжающего всадника они оглядели без удивления: подумаешь, у каждого свой приказ и своя работа. Бернар же засомневался: стоило ли дать им уйти и лишь потом забрать Эжени? Ему пригодилась бы телега. Сомнения решил один из смердов, взявшийся за сапог Эжени. Это была ошибка, конечно, нельзя было оставлять обувь... Могильщик охнул, видимо, обнаружив жизнь в предполагаемо мертвом теле, поднял над головой лопату, но опустить не успел. А вскоре Бернар покинул грустное место, добавив ещё два трупа к тем, что уже гнили в овраге. В телеге тщательно накрытый холстиной лежал Эжени. Впрочем, следовало уже привыкать к тому, чтобы называть его Эженом. Разум отказывался принять то, что стало очевидным ещё в темнице.