Селянин

      8       Солнце ярким оранжевым пятном висело над деревней, на него ещё можно было смотреть без риска спалить глаза, что Кирилл сонно и делал. Таращился на этот огненный грейпфрут, вспоминая, когда наблюдал восход в последний раз. Разве только зимний, который наступает в восемь-девять часов утра, да и то редко ходил к первой паре. В пять утра, как сегодня, он никогда не вставал, зато часто ложился, но пьяным, следовательно, не до рассветов было.       Деревенское утро наполняли крики петухов. В зелёных кронах щебетали птицы, много, на разные голоса — такие звуки природы некоторые ставят на мобильники. Небо за ночь разъяснилось, по бледной лазури плыли лёгкие перистые облака. Температура воздуха едва поднялась до восьми градусов, и выкуренная сигарета не согрела. А Пашка опять где-то там копался. В сарае. Искал инструмент. Из города не взял, говорил, что у бабки есть, а у бабки не оказалось ничего путного.       — Киря, смотри, какая вещь классная!       Кирилл обернулся, кутаясь в адидасовскую олимпийку. Пашкин голос звучал из сарая, но друг тут же вышел, пригибаясь, чтобы не удариться головой о низкую планку дверного проёмчика. В руке у него был серп. Самый обычный серп, как на советском флаге — только там Калякин это орудие труда колхозниц и видел.       — Ржавый немножко, — Пашка демонстрировал находку радостный, как пионер, — но в целом нормально сохранился. Острый, — он потрогал лезвие пальцем. — Хотя нет, туповат.       — Как ты? Ты что, хочешь им коноплю косить?       — А чем ты предлагаешь? — набычился Машнов. — Газонокосилкой? Или ты косой пользоваться умеешь? С косой, во-первых, нас засекут. Бабки сразу спалят, что двое городских с косой вокруг деревни ходят, кому надо доложат. А серп я в рюкзак засуну. По очереди работать будем и зашибись. Тем более небольшие партии за раз унести получится, на машине туда хер подъедешь. Попробовать, конечно, можно, но не знаю, не видел там дорог.       При упоминании необходимости работать на Калякина мгновенно навалилась усталость, а ещё выяснилось, что пешком туда-сюда ходить придётся — хоть сразу отказывайся. Он вздохнул и включил в мозгу маячок «деньги».       Машнов уже вынес с веранды рюкзак, тоже старый советский из плотного тёмно-синего материала с широкими лямками, с какими ходили на рыбалку, охоту или в туристический поход. Серп, полторашка с водой, две пары хозяйственных перчаток и два полотняных мешка в него влезли без проблем, места ещё бы и для пары арбузов хватило.       Пашка повёл огородами. Шли молча, прислушиваясь к пению птиц и запахам трав. Солнце взошло выше, стало ослепляюще ярким, прогнало комарьё, но не высушило росу. Ноги путались в мокрой резучке и повилике, репьи и собачки цеплялись за одежду. Калякин поднял глаза от оставляемого впереди идущим Пашкой следа и залюбовался. Вспомнились школьные уроки литературы, пожилая учительница, при изучении каждого стихотворения вдалбливающая, что русская природа невероятно красива. Тогда Калякину на природу было плевать, а сейчас в душе что-то шевельнулось. Покуда хватало взора простирались поля гречихи и спелой пшеницы, на взгорках зеленели кудрявые берёзовые рощицы, над какой-то ложбинкой клубился туман.       — Там речка, — прочитал его мысли Пашка. — Сходим сегодня?       — Наверно, — Калякин перестал идеализировать русскую природу и взгрустнул о Турции, о ласковом море.       Обойдя первый дом от въезда в деревню, они свернули налево, перешли через щебёночную дорогу и углубились в заросли возле развалин церкви. Здесь каркали и прыгали с ветки на ветку грачи и вороны, куковала кукушка. Поросль американского клёна поглотила всё свободное пространство, за деревьями не было видно крыш, и звуки внешнего мира, кроме тревожного карканья, словно исчезли, стало сумрачнее — листва не пропускала солнца. Над кустами шиповника возвышались руины разрушенной церкви, древняя кладка упорно сопротивлялась натиску растений. Было в этом что-то зловещее.       Засмотревшись, Кирилл споткнулся о поросший мхом валун.       — Блять! Сука! — он перелетел через препятствие, удержал равновесие, схватившись за ветки.       — Осторожно, — запоздало предупредил Паша.       — Обязательно, — огрызнулся Кирилл и, когда развернулся посмотреть, на что наткнулся, сообразил, что это вовсе не обычный камень, а вросшее в землю надгробие, на нём различался выбитый крест и некоторые буквы.       — Тут кладбище было, — пояснил местный краевед Машнов. — Священников всяких хоронили, их жён, детей. Наверно. Здесь кладбище церковное было.       — Кладбище? — поморщился Калякин и пошёл дальше за Пашей, внимательно глядя под ноги. Под нижним ярусом растений валялись куски старинных красных кирпичей, были ещё надгробные плиты, большей частью расколотые, замшелые. Идти по костям и могилам представлялось геройством, если бы не гадские вороны и кукушка.       — Там подальше ещё одно есть, гражданское, сейчас увидишь, — Пашка уверенно шёл впереди сквозь заросли, всё дальше и дальше уводя от развалин. Деревья расступались, меньше хлестали мокрыми листьями. Дышать Кириллу становилось легче, угнетённость испарялась, как влага с травы. Он заметил два мухомора и сбил их ногой, порвал висящую на пути паутинку и едва не воткнулся носом в Пашкин затылок.       — Что такое? — спросил он. Поднял голову и увидел перед собой окутанную туманом низинку, а в низинке беспорядочное нагромождение высоких металлических оградок, памятников. Многие утопали в траве, среди которой яркими пятнами краснели, желтели или синели искусственные и растущие цветы. Искусственные смотрелись особенно жутко.       — Кладбище, — сказал Пашка. — Мы по нему дорогу сократим. Тут моя прабабка и прадед похоронены, хочешь к ним зайти?       — Не хочу, — ответил Калякин. Боязни покойников он за собой не замечал лет с двенадцати, просто не собирался тратить время на посещение неизвестных мертвяков. Ему и живой Пашкиной родни с лихвой хватало.       — Как хочешь. Уже недалеко.       Они пошли по узкой петляющей тропинке между могилками и оградками. Пашка что-то болтал про некоторых из захороненных, Кирилл лишь мельком разглядывал фотографии, читал фамилии. К счастью, кладбище было компактным, не более сотни метров в длину, а дальше дорога шла на взгорок. Оттуда Пашка повёл по краю липовой посадки, по укатанной тракторами грунтовке.       — Сейчас-сейчас, — бормотал он, потом провёл через поросший кустарником овражек, по скользкой тропинке поднялся к другой посадке с берёзовым самосевом, прошёл поперёк, а дальше Калякин увидел сам — в тихом уголке в изгибе посадки густым ковром зеленела конопля. Соток шесть, а то и больше.       Калякин устал от ранней прогулки, но тут он припустил навстречу желанной делянке, спеша поиметь её, как девку лёгкого поведения.       — Ура! — заорал он, вскидывая руки к небу.       — Ну, что я тебе говорил? — подоспел веселящийся Пашка, принялся обнимать доходящие до пояса стебли конопли.       — Пока не увидел собственными глазами, не верил в существование дикорастущих денег!       — Деньги! Денежки!       Парни запрыгали по делянке, приминая крайние побеги. Кажется, солнце засветило в три раза ярче, небо стало голубее, птицы в вышине запели райскими голосами. Перспективы! Перспективы! Горы, горы денег! На них можно слетать не в паршивую Турцию, а в Испанию, и перестать зависеть от милости родителей. Они сами будут вершить свою судьбу! На год денег хватит, а на следующий приедут сюда снова, затем снова и снова.       Первым очнулся Кирилл, вышел на обычную траву. На месте их пляски красовалось вытоптанное пятно.       — Эй, Пахан, хорош урон наносить, — крикнул Кирилл и потрогал растущие веером узкие острые листья и невзрачные коричневатые цветы на макушке ближнего стебля. Друг послушался, сокрушенно осмотрелся и философски махнул рукой.       — Фигня. Засушим и нормально будет, сойдёт.       — Паш, ты уверен, что это та конопля, что надо? Есть ведь техническая и ещё типа сорняка какая-то.       Кирилл задавал вопрос обращённому к нему тощему заду: Машнов скинул рюкзак на землю и развязывал его, стоя раком. Друг, не разгибаясь, повернул голову:       — Я тебе передовик коноплеводства? Я в Интернете смотрел, а так — хрен его знает, вроде та, что нужно. Да и похую, в любом сорте какой-то процент психотропных веществ должен быть — карбаноидов или как их там, не помню. Впарим. Я сбыт на себя беру, не ссы.       Калякин тоже не помнил. Он тупил на покачивающийся Пашкин зад. На мгновенье мелькнула мысль, что у местного пидора половинки будут покруглее, но Пашка уже достал серп и разогнулся.       — Приступаем? Или ты хочешь соскочить? Я пойму, и денег мне больше достанется.       — Приступаем, — ответил Кирилл. — За каким хером я тогда сюда ехал, тебе все бабки отдать?       Нарушение закона его не страшило, ужаснее всего было работать.       Серпом махал в основном Пашка. Он быстро к нему приноровился и шутил про крестьянские корни и память крови, которые не пропьешь. У Кирилла лучше получалось обламывать стебли. Оба мешка набили за считанные минуты. Сильно не утрамбовывали, боясь помять листья, поэтому мешки получились пухлыми, но лёгкими.       — Дольше сюда шли, — обтирая перчаткой пот с лица, сказал Машнов. — Тут ходок на пятнадцать-двадцать. Сейчас, — он поднял взгляд к небу, — ещё одну сделать можно и вечером три-четыре. За три дня управимся.       — На машине бы, — отряхивая штаны, произнёс Кирилл. Комар жужжал у него над ухом и не пугался взмахов рукой. Солнце стало напекать макушку.       — Можно когда-нибудь попробовать, но, понимаешь, у меня не внедорожник.       — Думаешь, «Камри» не пройдёт? Или зажал для дела? Новую потом купишь.       — На своем «Пассате» езди по буеракам, — не поддался Машнов. Он запихнул серп, перчатки и бутылки в заросли конопли, поднял мешок, примерился к весу. Кирилл всё ещё воевал с невидимым комаром, вроде убил одного или двух, растёр их по щеке, но жунденье не прекращалось. Он тоже был не прочь скорее улепётывать с делянки, пока совсем не зажрали и не начался солнцепёк, притом надо распределить силы на вторую ходку, раз уж подельник зажмотил машину.       По примеру Пашки Кир закинул мешок на плечо. Цепким взглядом, несмотря на отказ в транспорте, он осматривал окрестности, ища какие-нибудь пути подъезда к их делянке. Та тропа, по которой они добирались сюда через овраги и кладбище, не годилась. Но дороги не было. Тут вообще всё было заросшим, словно первозданным. Оттого, наверно, и делянку никто не обнаружил.       — Э, Киря, ты что, уже кирнул там что ли? — позвал Паша. — Пойдём давай, цигель, цигель, ай лю-лю.       Кирилл крутанул головой, сдвинулся с места, выходя из задумчивости, но сразу остановился, как упрямый упирающийся ишак. Машнов издал негодующий стон и закатил глаза. Пусть хоть изноется, вопрос был не праздным, и странно, что он возник только сейчас.       — А ты не думал, что это конопля чья-то? Кто-то её посеял для себя? Бандиты какие-нибудь, наркоманы, дилеры? Придут, а тут пусто…       — Их заботы, — буркнул Пашка, однако нахмурился. — Пойдём. Бандиты… Бандиты бы охрану какую-нибудь выставляли, а бабка посторонних не видела. Дикая это, самосев.       Он уже ушёл вперёд, через посадку, сушняк похрустывал под его кедами. Калякин постоял ещё, пока комары снова противно не запищали у самых ушей, и зашагал по проложенной другом тропе, стараясь не натыкаться на муравейники. Определённая логика в Пашкиных словах была, хотя его чёртову бабку он в гробу видел.       9       Возвращаясь со второй прогулки за волшебными растениями, возле развалин они наткнулись на Егора Рахманова. Точнее услышали раскатистое тарахтенье мотоцикла и ринулись обратно в кусты. Присели на корточки под густым американским клёном и замерли, провожая взглядами мелькающий сквозь листву «Юпитер». Сельский байкер в джинсах и джинсовом пиджаке медленно рулил по кочкам, на голове был старый синий шлем с защитой для нижней челюсти и чёрным козырьком. За мотоциклом вздымался столб пыли. Какая-то псина с лаем догнала его и стала кидаться, но Рахманов взмахнул ногой в потёртом ботинке, и собаченция отстала.       — Вроде не заметил, — прошептал Пашка, вытягивая шею, чтобы посмотреть на исчезнувшего за поворотом большака селянина.       — Да похер на него, — отозвался, вставая, Кирилл. Но он сказал лишь часть правды. Пока тихорился и инстинктивно сжимал край завязанного мешка, в тайне надеялся на обратный исход дела. Узнав о цели их приезда в деревню, навозник поймёт, что наткнулся на крутых пацанов и с ними лучше не связываться, отдать деньги и молчать в тряпочку, сидеть и не вякать. Однако Машнов стал бы бухтеть о важности конспирации и незаметности, посоветовал бы засунуть мнение в задницу, поэтому Калякин оставил его при себе.       Паша вылез из кустов, осмотрелся, взвалил мешок на спину и мелкими перебежками добрался до кустов на противоположной стороне улицы. Высунулся, повертел головой и махнул Кириллу рукой. Калякин перебежал дорогу, но не пригибался на открытой безлюдной местности, как шпион-идиот, не гуси же в ментовку заявят.       Пашка разочарованно поджал губы, потом развернулся и пошёл к дому по стёжке примятой ими травы, ориентируясь по забору крайнего дома.       — Так что у вас? — не оборачиваясь, спросил он.       — У кого? — Кирилл ступал за ним след в след. Трава высохла от росы, а колючки никуда не делись, цеплялись за штаны.       — С Егоркой.       — Я его на бабки поставил, — развеселился Кирилл, вспомнив свой подвиг. — Он мне за штаны должен, на которые корова насрала. Три штуки. Круто, да?       — Ты дебил, Киря? Где он такие деньги возьмёт? У него нет нихуя.       — Его проблемы. Пусть корову на мясо сдаст.       — А жить он на что будет, матери лекарства покупать? Он молоко продаёт, чтобы кони не двинуть. Вон, наверно, в город повёз на базар, пока не прокисло. Что он заработает-то, три сотни?       — А ты его опять защищаешь, — Кирилл приноровился и слабенько врезал по Пашкиному ботинку, а когда Пашка споткнулся, чуть не въехал мордой в толстый мешок. — Он пидор. Пусть у бабы своей займёт, не облезет. Эта сука мне вчера не дала.       — Что? — Машнов резко остановился, и Кир всё-таки врезался в мешок, неприятно проехался длинным носом и щекой о бугорчатую мешковину.       — Да, блять! — взревел он, растирая пощипывающее лицо. — Иди уже! Хер ли встал?!       Но Пашка не послушался, мало того он свободной рукой вцепился Калякину в лацкан олимпийки, глаза нашли глаза.       — Ты что же, Калякин, к Лариске ходил? Мы же договаривались — без баб!       — Этой ты разрешил присунуть.       Пашкины глаза двигались туда-сюда, как у кота в ходиках, с полминуты он мерил ожесточённым не по статусу взглядом, потом успокоился.       — Ты хоть не наболтал лишнего?       — Ты меня за дурака считаешь? — спросил Калякин в противоречие своим недавним мыслям. Он ненавидел, когда всякие мелкие сошки указывают, что ему делать.       — А Егору?       — С пидором у меня был жесткий разговор. Не касающийся нашего с тобой дела. Ясно?       — Ясно — не ясно, а бабке моей сообщат и пиздец котёнку, — Машнов пошёл дальше, по кустам вдоль дальней линии засаженных картошкой и бахчой огородов. Кирилл фыркнул, против воли направляясь за ним:       — Ты чего, блять, бабки своей боишься?       — Ты никого не боишься, — огрызнулся Машнов. — Пойми, блять, тут тебе не город, тут все друг за друга горой, и бабка моя тут своя, а ты — чужой. Бабка отцу расскажет, а отец нам шеи свернёт за…       Он не договорил, переложил мешок с одного плеча на другое и замолчал. Кирилл плюнул на него и не стал развивать спор. Над картошкой порхали белые бабочки, в траве стрекотали какие-то насекомые. День разгорался. Слава богу, они шли по тенёчку, и воздух наполняли ароматы луговых трав, а не навоза, как на улочке. Их дом был уже близко, за грушами и яблонями торчала его кирпичная труба. Пашка обещал приготовить завтрак из яичницы, тушёнки и банки пива, а потом десять часов отдыха — неплохо.       В саду, скинув рюкзак и мешок на заскорузлую лавку возле колодца, Машнов сменил так не свойственный ему гнев на милость. Он вообще долго никогда не дулся, просто не мог обиженно не разговаривать, всё равно с кем — с друзьями, родственниками или кассиршами на автозаправке. Его язык должен был постоянно находиться в движении.       — Ладно, — сказал он, — можешь делать с Егором что хочешь, но только чтобы это не навредило нашему делу.       — Да я тоже только прикольнуться, — примирительно объяснил Кирилл, ставя свою ношу рядом. — Больше же заняться нечем. Развлечений никаких. Привёз меня в эту жопу…       — Мне самому интересно, чего ты от него добьёшься, — улыбнулся Пашка. — Как он тебе показался? Глазки не строил? — Машнов заржал, и Кирилл попытался его ударить. В шутку, конечно.       — Ты придурок? — притворно возмутился он, хотя убить был готов за приравнивание себя к гомосекам. — Пусть тебе строит, дебил. Он чокнутый какой-то, с прибабахом. Я на него наезжаю, а он язык в зад засунул. Как баба. Членосос.       — А я говорил тебе, что он замкнутый всегда был, одиночка, — назидательно произнёс Машнов, потом упёр руки в бока и сосредоточился на мешках, слегка поджав губы. — Так, хорош болтать, приятель, давай делом заниматься. Работать, негры, солнце ещё высоко!       Он засучил рукава облепленной собачками кофты и подал пример нездорового энтузиазма. Кириллу пришлось помогать. Место для сушки растений было выбрано заранее — железная, потемневшая от времени крыша сарая, скатом расположенная на южную сторону, деревья почти не заслоняли солнца. Кроме того, днём металл нагревался до состояния раскалённой сковородки.       Наверх полез Пашка. Крыша дышала под ним, того и гляди, провалилась бы, но Пашка был худосочным, раскладывал стебли быстро и аккуратно. Кирилл просто стоял внизу и подавал мешки, не лез с альтруизмом и не мешал, ведь чем быстрее закончится работа, тем скорее сварганится завтрак. 10       К трём часам дня Калякин перепробовал все виды пассивного отдыха: пытался смотреть барахлящий телевизор, спал, чесал пузо и яйца. Было скучно. Пашка дрых, как ни в чём не бывало, даже приставучие мухи, то и дело пикирующие на его тощую голую спину, не мешали, он даже не дёргал плечом, чтобы отогнать их. Ещё бы, он привык жить в таком дерьме, приезжать на выходные к бабке и спать на обоссаных, пропахших хлоркой и нафталином матрасах. Кирилла от этого воротило.       Бросив бесполезный смартфон на диван, он подошёл к окну. Выбрал объектом для изучения «Дом лесной феи» или как его там. Двухэтажная громадина хорошо виднелась сквозь листву, но походила больше на замок спящей принцессы, где после укола веретеном заснули придворные, слуги, звери и птицы. Тяжело, наверно, отопить триста квадратов дровами и углем. Или банкирша на зиму уезжает в городскую резиденцию со всеми удобствами, а летом приезжает за качественной еблей?       Хотя откуда знать, что она качественная?       Мысли второго плана, которые были именно мыслями и не оформлялись в монолог внутреннего голоса, были о сексе. Сексе без обязательств со случайной шкурой. Банкирша не привлекала возрастом и телом Кирилла, но у неё между ног была щель — единственная доступная, не сморщенная и заросшая мхом и паутиной щель в этой деревне. Щель похотливая и ненасытная, раз деньгами заманивала в свои сети пидора, который ей в сыновья годится. Хотя, возможно, стареющим бабам в кайф почпокаться с молодыми петушками. Или у Егора Рахманова огромный агрегат.       Как по заказу на дороге показался сам черногривый альфонс. Он катил перед собой тачку, с верхом нагруженную колотыми дровами. Через стекло доносилось поскрипывание колёс на кочках.       Кирилл чуть отклонился от окна, отгородился тюлевой шторой и продолжил наблюдение. И без этих предосторожностей Егор бы его не заметил, тяжёлая тачка занимала всё его внимание и требовала напряжения сил. Мышцы на руках выделялись заметнее. Да и спина с неровным огородным загаром, прикрытая линялой майкой, стала словно рельефнее. А задница так и осталась с орешек. «Агрегат» спереди Кирилл рассмотреть не успел, и вряд ли бы смог: дешёвые китайские шорты, из швов которых торчали нитки, были селянину широковаты. Рахманов прошёл чуть дальше по дороге и свернул к коттеджу любовницы. Оставил тачку, подошёл к резной калитке, просунул руку через витые прутья и, видимо, отодвинул засов. Затем вернулся к тачке и закатил её во двор. Привёз дровишки. Вот она помощь, под которую маскируются интимные встречи и финансовая поддержка. Приедет Лорик из города, а у неё уже и печка истоплена, и ужин приготовлен, можно и покувыркаться.       Нет, про печку Кирилл, конечно, присочинил, солнце и так жарило лучше всякой печки. Облака были и становились гуще, только мало влияли на творившееся на улице пекло.       Калякин перешёл к другому окну, стараясь разглядеть, что происходит за забором коттеджа, но расстояние и листва сводили его попытки на нет. Стёкла с морковкина заговенья никто не мыл, а от штор шёл запах тлена и разложения, в пору зажимать нос. Кирилл подумывал уйти, заняться чем-нибудь ещё, ведь сейчас порнушки точно не обломится, но оставался на наблюдательном посту. Было в этом ебанутом пидоре что-то притягательное. Что-то неизведанное. Непознанное. Загадочное. Вроде обычное деревенское чмо, а… Нет, Кирилл не мог себе объяснить. Ему хотелось видеть Егора Рахманова и издеваться. Он — идеальная жертва, безобидный пидор. Наверное, объяснение в этом. Другого Кирилл не находил.       Совсем долго пялиться на пустой пейзаж не понадобилось, Егор вывез тачку со двора минут через десять, закрыл калитку и покатил мимо Пашкиной хаты к своему дому, всё так же не заметив хищного взгляда из соседского окна.       Работящий.       Калякин сплюнул на бабкин ковер. Он ненавидел выскочек и мямлей, которые сами усердно работали, жопу на работе рвали и других заставляли. Правда иногда, при умелом манипулировании, от них можно было получить достаточно профита.       Развлечения кончились. Калякин за тонкую лапку подобрал подыхающую муху с подоконника кинул её в паутину, висевшую в углу под занавешенными вышитыми занавесками иконами и лампадкой. Муха встревоженно зажужжала, откуда ни возьмись появившийся паук подбирался к нечаянному подарку с осторожностью. Кирилл последил, как он медленно оползает добычу, потом поднял голову к образам. Строгие лица бородатых святых смотрели на него с укором. Ждали, чтобы он покаялся и стал послушным мальчиком.       — Не дождётесь, — буркнул Кирилл и сдвинул занавески, скрывая лики святых. Лишая их возможности шпионить за ним. Он всегда чувствовал себя неуютно, если в комнате иконы. Это было сродни постоянному видеонаблюдению, которое вёл Бог, становившийся тем самым всевидящим. То же самое было и с фотографиями родственников и даже постерами знаменитостей — как будто на тебя смотрят. Ни подрочить, ни газы выпустить. Нет уж, пусть сидят за занавесками.       А Рахманов, наверно, верующий. В глуши все верующие. И у кого родичи немощные тоже верующие, а уж такие малахольные и подавно. Хотя гомоеблю в Библии не любят, целыми городами пидоров уничтожали и правильно делали, нечего на земле пидорастию сеять.       Калякин ещё разок взглянул в окно, выбирая между продавленным поколениями Пашкиных предков диваном и вторым визитом к Рахманову. Попугать его, спросить, почему дрова выгуливает вместо того, чтобы деньги искать.       В этот момент в чуланчике без окон закряхтел Пашка, заклацала сетка панцирной кровати. Кирилл сразу ухватился за это обстоятельство, ему надоело слоняться по дому одному.       Он раздёрнул шторы спальни, впуская туда солнечный свет.       — Пахан, блять, хорош валяться!       — Так сладко спится, — прошлёпал губами Машнов и не открыл глаза. Не глядя отмахнулся от мух и продолжил спать. Кирилла это не устроило. Он зашёл в комнатку — до кровати там было всего два шага — и со всей дури дёрнул друга за ногу.       — Ай! — заорал, мгновенно просыпаясь, Паша, но было уже поздно: он заскользил по перине и полетел вниз. Калякин проворно отскочил обратно в зал, освобождая место для падения. Удар копчиком о доски вышел знатным, грохот от зацепленной тумбочки стоял такой, что фанерная перегородка затряслась. Ножки кровати взвизгнули по полу, Паша приложился затылком о металлический уголок рамы, на которую натягивалась сетка.       Это было чертовски смешно.       — Да ёб!.. — запричитал Паша, когда, балансируя руками и ногами, сел на задницу. — Калякин, ты нафига это сделал? Блять, ну…       Кирилл никак не мог прекратить смех, слёзы из глаз сыпались.       — Извини, братуха, я не знал, что так круто получится…       — Круто, блять, — рыкнул Паша, он тёр ушибленный затылок. — Себе так круто сделай, больной…       — Не, себе нельзя, — смех понемногу проходил. — Ты не обижайся, я же просил тебя не спать. Мне скучно, блять, делать нехуй. Ты говорил. Тут где-то речка есть, поплаваем?       Снаружи затарахтел мотоцикл. Кирилл словно собака Павлова метнулся к окну, но не увидел, и характерный ижаковский гул уже затихал. Блять, досадно, и Пашка как назло чего-то там копается, котелок чешет и не отвечает. Ладно, будет еще много времени до пидорка докопаться.       Калякин вернулся к чуланчику. Друган ещё сидел на полу, развалив яйца, и щупал затылок.       — Идём или нет? — подогнал Кирилл.       — У меня шишка будет, придурок, — сообщил Машнов.       — Да хер с ней, пройдёт. Пошли на речку, а то я сдохну. Я пиво охладил, тебе свою вторую банку отдам в возмещение.       Пашка оскалился: такую компенсацию он принимал.       11       На речку поехали на машине. Хоть она протекала в непосредственной близости от деревни, но Пашка, как истый знаток местных традиций, обычаев и достопримечательностей, сказал, что лучше место для купания чуть дальше вниз по течению.       — Там дно песчаное и глубоко, — со свойственными ему интонациями гида вещал Пашка. — Раньше там карьер был, песок добывали, поэтому и прозвали «добычка». Когда-то тут вдоль всего русла дома стояли, при помещике и после войны даже. А сама речка называется Орса.       Пашка жал на газ, «Тойота» летела по грунтовке в облаке пыли, подпрыгивала на ухабах, которые горе-водитель не успевал объезжать. Справа спела кукуруза, слева стояла луговая зелень, склоном уходившая вниз, к берегу. Речная гладь иногда поблескивала за окаймляющими её кустами и деревьями.       — Да мне всё равно, — зевнул Кирилл, со скукой рассматривая пейзажи. Его волновала только температура пива, катающегося по заднему сиденью. Кондиционер, конечно, справлялся.       — Равнодушие! — голосом вождя на броневике воскликнул Паша. — Равнодушие делает нас слабее и тупее! С познания родного края начинается всякая наука!       — Деньги можно и без науки делать.       Они переглянулись, подскакивая на очередной кочке, понимающе оскалились, вспоминая слегка поджарившуюся на солнце коноплю. Вдруг Кирилл увидел слева по борту, чуть впереди, знакомый красный мотоцикл с коляской…       — Останови вон там! — закричал он, тыча пальцем на «Юпитер».       — Мы туда и едем, — не понял сначала Паша, но потом заметил брошенный на лугу трехколёсный транспорт. — А, твой новый дружбан!       — Не дружбан он мне! Заткнись и притормози.       Через полминуты они поравнялись с мотоциклом, и Машнов выполнил просьбу, «Тойота», по пороги в густой траве, встала около мотоцикла. Мотоцикл был как мотоцикл, один-одинёшенек, хозяина не наблюдалось. Но ведь он где-то должен быть!       Кирилл, вытягивая шею, осмотрелся. Хотел даже вылезти из машины для лучшего обзора, но этого не потребовалось. Егор Рахманов обнаружился справа от них на склоне, стоял и настороженно ждал, что городская шпана сделает с его техникой. Он опирался на косу, и под ногами рядами стелилась скошенная трава, но, почуяв опасность, бросил работу. Из одежды на нём были только шорты, ну и резиновые сланцы. Тело, под стать лицу, пидору досталось красивое.       Кирилл ухмыльнулся, ему нравилось, что сельский задрот его боится. Нажав на кнопку, опустил стекло. Их взгляды скрестились. Парень прекрасно понимал, что если горожанам вздумается повредить его «ижак», помешать он ничем не сможет. Однако и прогибаться, просить, умолять не станет. Просто примет как испытание, ниспосланное свыше. Смирится.       Дурак.       — Эй, деньги за штаны приготовил? Я вечером приду.       Рядом заржал Пашка. А Рахманов не проронил ни звука, только пристально смотрел, не обращая внимания на треплющий смоляные космы ветерок. Ударить бы его.