Селянин

      Молчаливое противостояние взглядов продолжалось ещё с полминуты. Калякин ухмылялся и подумывал выйти, прокатиться на чужом мотоцикле, подонимать пидора из вредности. Но исход дела решил Пашка, запустивший мотор и со своей кнопки поднявший стекло:       — Поехали. Нехер жару впускать. Потом намилуетесь, голубки…       — Блять! Да иди ты на хуй с подъёбками! — взревел Калякин, однако сразу остыл, показал большим пальцем назад, где оставался селянин. — Здорово я его, да? Видал, как испугался? Чуть в штаны не наложил.       — Боится - значит уважает, — изрёк Паша. — Мы уже приехали.       Грунтовка разветвлялась. Одна дорога шла дальше вдоль берега, вторая сворачивала, резко спускалась к реке. Пашка повернул руль вправо, машина накренилась капотом вниз, заковыляла по неровностям местности, алюминиевые банки на заднем сиденье стукнулись боками, две упали на коврик.       Дорога выводила на широкую пологую поляну с примятой травой и несколькими кострищами. Кое-где поблескивал в лучах солнца мусор — упаковки от чипсов, пластиковые и стеклянные бутылки.       — Здесь иногда из города отдыхают, — пояснил Пашка, заглушая двигатель, — или из больших сёл. Загадили всё, мудаки.       Однако на самом деле место было относительно чистым, Кирилл и позагаженнее видел, не в Турции, правда. Близость освежающего водоёма и вовсе отставляла на задний план все экологические вопросы суши. Он выскочил из машины, на ходу снимая футболку, устремился к берегу. Речка из себя ничего интересного не представляла: серая, искрящаяся лента шириной метров двенадцать, с умеренным течением, примерно посередине — вытянутый песчаный островок с редкими кустиками. Вдоль берегов тоже тянулись кусты и деревья. Летали стрекозы, квакали квакушки.       — Вода прозрачная, — подошёл Пашка, снял шлёпанец и сунул в реку пальцы. — И тёплая. Ныряем?       На мелководье плавали какие-то совсем мелкие тёмные рыбёшки, коту на зуб и то малы.       — Ныряем, — сказал Кирилл. Повесил футболку и шорты на ветку ивняка, скинул шлёпки, и, оглянувшись на Машнова, который одевал в свои шмотки соседний куст, ступил в воду.       — Блять! — ледяная вода окутала ступни по щиколотку. — Ты говорил она тёплая!       — Ничего, привыкнешь, — засмеялся Пашка и размашисто пробежал мимо него, на ходу хлопнув мокрой холодной ладонью по спине. Забежал по пояс, развернулся к берегу, охая-ахая, принялся плескать на себя и на кореша. Брызги обжигали разгорячённую кожу. Кирилл бросил мяться и побежал к другу, повалил его в воду и упал вместе с ним, ушёл с головой и быстро вынырнул. Тело мгновенно привыкло, тёплый ветерок приятно ласкал, жара уже не казалась такой удушающей.       Только из ума не выходил оставшийся на бугре Егор Рахманов.       — Поплыли на остров? — предложил вынырнувший Машнов. Его волосы распрямились и прилипли, с них ручьями текла вода.       — Я первый, — подначил Кирилл и оттолкнулся от дна, лёг на воду, заработал руками. Пашка едва успевал за ним.       На островке была благодать. Жара здесь не так сильно чувствовалась. Ноги тонули в горячем белом, почти южном песке, стоять было невозможно. Пашка сразу плюхнулся на спину, раскинул руки.       — Лепота!       Над ним в голубом небе застыло редкое белое кружево перистых облаков, оводы почти не докучали.       Кирилл не спешил к нему присоединяться: он нашёл взглядом крошечную фигурку косаря на высоком берегу и следил за его размеренными движениями. Солнце палило, а он работал вместо того, чтобы принимать водные процедуры. Больной.       — Эй, Киря, тебе голову напекло? Чего застыл-то как неродной? Падай сюда.       — На пидора смотрю, — отозвался Кирилл и наконец лёг, подложил руки под голову, закрыл глаза от слепящих лучей. Песок сразу налип на кожу, набился под мокрые плавки. Ну и пусть.       — А что на него смотреть? — лениво хмыкнул Паша.       — Ничего, — отмахнулся Калякин, полежал, но ему всё-таки хотелось говорить. — Никогда не видел пидоров. А ты видел?       — По телеку.       — По телеку и я видел. По телеку их сразу отличишь — размалёванные, кривляются, одеваются, как бабы.       — Манерные, — подсказал Пашка. — И «пра-ативный» любимое словечко.       — Да. А этот… мальчик с коровой не такой. От нормального не отличишь. С прибабахом, конечно, но не манерный. И вообще, не думал как-то, что в деревнях пидоры бывают.       — Так может он не пидор вовсе? Вдруг у моей бабки на почве мыльных опер кукушечка съехала?       — Да нет, он пидор. Зуб даю.       Пашка не ответил. Кирилл тоже замолчал. После купания, на пляжике, под плеск воды им обуяла сонливость. В голову лезли всякие дремотные мысли. Например, с какой силой надо дёргать корову за соски, чтобы лилось молоко, и в каком порядке.       Пашка пошевелился, перевернулся на живот.       — Как ты думаешь, в чём прикол быть пидором? Давать себя в очко трахать?       — Не знаю, — не открывая глаз, пожал плечами Калякин. — Чмыри потому что.       — Говорят, они кайф от этого ловят. От трения простаты. Типа доказанный медицинский факт, как у баб точка «джи».       — Похуй.       — Ну, а ты… хотел бы попробовать? Всего один раз, если бы случай представился, и никто бы не узнал.       — Нет, — отрезал Кирилл. Такого он точно никогда бы не хотел пробовать, ни при каких обстоятельствах. Он не пидор.       — А, — Машнов даже приподнялся на локтях, — по-другому? Не все же пидоры в жопу долбятся, есть же которые сверху.       — Сверху на хуй садятся? — специально не понял Калякин, тоже перевернулся, подставляя солнцу спину, положил кисти рук под щёку и опять закрыл глаза.       — Нет! Которые трахают нижних! Они же вроде как выше в иерархии.       — Они все пидоры.       — Ох ты господи! Как будто ты баб никогда в зад не чпокал! Не поверю! Это же одно и то же!       — Это баба, а это мужик — разные вещи. Тебе невтерпёж, так иди и долбись. И вообще, достал своими тупыми вопросами.       — Ладно, что ты завёлся?       — Ничего, — Кирилл сел, разговор разбередил что-то в груди, что требовалось унять. — Назад поплывём?       — Я ещё хочу полежать, — пробормотал Паша и устроился удобнее в позу сна. Вот козлиная рожа!       Кирилл встал, вытряхнул песок из плавок и поплыл один. Вода уже не казалась холодной и наслаждение прожаренным косточкам доставляла невероятное. Правда, в самом глубоком месте было по шейку, но всё равно замечательно. Речка Орса радовала, отодвигая тоску по турецким курортам на второй план.       Наплававшись и нанырявшись вдоволь, Кирилл вышел на берег. Мышцы приятно ломило, ветерок обдувал с кожи влагу.       Он поднял оставленное Пашкой полотенце, промокнул волосы и накинул его на плечи, чтобы не обгорели. Машнов валялся без движения на островке, подставив солнцу и небу пятую точку.       По-прежнему в прибрежном рогозе квакали лягушки, над головой и в траве стрекотали всякие насекомые, над водой носились ласточки и стрижи, и к этим звукам примешивалось близкое жужжание косы: «вжик» и через секунду снова «вжик».       Волнение в груди ещё бродило: чокнутый пидор заставляет о себе думать. Влез в голову и не выходит.       Кирилл уверенным шагом… вернее, чуть вприпрыжку, словно по горной тропе, направился вверх по поросшему колкой травой склону. Наверху трава была зеленее и, наверно, сочнее, по крайней мере, запах от скошенных кучек шёл восхитительный, какой-то изначально натуральный, не испорченный антропогенными факторами.       Егор косил. Размахивался и подрезал тугие зелёные стебли. Вжик, и трава упала округлым рядком. Вжик, и ещё один участок луга лёг под косой. Руки с проступающими бицепсами крепко держали деревянный самодельный черенок, обнажённая взмокшая спина была напряжена, движения сосредоточены. Но как только Рахманов увидел приближающегося вымогателя, он остановился. Словно дикую собаку перед собой увидел — замер и не выказывал страха.       Калякин остановился метрах в двух, сорвал сочную травинку, сунул стебелёк в рот. Он отметил напряжённую скованность селянина и обрадовался. Но начал издалека.       — Чего не купаешься?       Мирный вопрос не ввёл Рахманова в заблуждение. Он не спускал с обидчика глаз. Однако ответил. Так же осторожно, как при встрече с той же собакой или подозрительным типом в тёмной глухой подворотне:       — Косить надо.       — Протух весь, наверно? От тебя несет, как от бочки с дерьмом.       Это была неправда. Кирилл не чувствовал никаких дурных запахов от парня, только ароматы свежей травы и луга, а они были очень приятными. Но докопаться было до чего-то надо.       Рахманов молчал. Должно быть, он и собирался освежиться после работы, но пришли двое уродов и заняли выгодное место.       — Или тебе не в кайф в речке купаться? Может, ты предпочитаешь ванну, джакузи? А? Есть у тебя дома джакузи?       Кирилл был доволен удачной издёвкой. Он прекрасно знал, что в халупах типа Пашкиной, в деревне без водопровода и газа в сортир ходили на улицу и мылись в корыте, поливая себя из ковшика.       — Чего тебе надо? — спросил Рахманов, опираясь на косу. На его лбу и висках выступили прозрачные капельки, растрёпанные на ветру волосы сбились прядями. От поджарого живота к паху на шортах темнела влажная клинообразная полоска от стекающего туда пота. Грудь была гладкой с маленькими ореолами сосков, загоревшая кожа блестела.       Калякин усмехнулся: наконец-то объект насмешек заговорил!       — Как, у пидоров память короткая? Ты, Егор, мне три штуки должен.       — Не должен.       — Должен-должен. А если у тебя их нет — найди. Советую тебе бросить свою косу и топать искать. Иначе сено тебе не понадобится, я корову твою на колбасу пущу.       — Такого не будет.       Надо же, прыщ дрожит, а сопротивляется!       — Ты мне, что ли, помешаешь?       Егор молчал. Сжимал губы и рукоять косы. Конечно, он не смог бы помешать Калякину прыгнуть в машину и домчаться вперёд допотопного мотоцикла до деревни и перерезать, например, глотку корове. Кирилл и сам понимал, что этого не сделает, по крайней мере пока. Кишка не тонка, но тогда пропадёт повод доёбывать пидорка, и возникнут реальные проблемы в виде мусоров.       Калякин выплюнул сжёванную в мочало травинку, обошёл вокруг Егора, раскидывая ногой полоски скошенной травы. Порхали бабочки, летали пчёлы. Солнце начинало припекать в высохшую макушку. Организм снова просился в воду, но Кирилл не до конца удовлетворил своё эго.       — Ладно, — снисходительно сказал он, вновь встав перед селянином, — у тебя ещё есть часа четыре до вечера. Видишь, я держу слово, не требую денег раньше срока?       Егор снова не проронил ни слова. Это было весело и скучно одновременно. Что боялся — это хорошо, только лучше бы стал или умолять, или угрожать, или выпендриваться. Хоть что-нибудь, кроме этого пронзительного взгляда!       Кирилл не выдержал, отвёл глаза, тут же усмехнулся и, сплюнув в траву, пошёл к речке. Неясные чувства, призывающие глумиться над парнем, ещё обуревали им.       Калякин остановился, подошёл к черте, за которой начинался спуск с бугра: Пашка валялся на песочке, закинув ногу за ногу и, кажется, чесал волосатое пузико или — фу — волосатые яйца. Речка спокойно катила воды, огибая островок. Ласточки ловили мошек высоко над землёй. Одним словом, спешить было некуда.       Кирилл развернулся к Рахманову. Тот продолжил косьбу, сопровождаемую мерным «вжик-вжик». Волосы почти закрывали его беспристрастное, обманчиво равнодушное лицо.       — Эй! — окликнул Кирилл. Косец посмотрел на него, но в этот раз не прервал работу. — Мы тут с друганом Пашкой поспорили. Он говорит, что вы, пидоры, ловите кайф от долбёжки в жопу, а я говорю, что вы просто дебилы. Кто из нас прав?       Под косой не оставалось ни одной прямостоящей травинки, все падали чуть искривлёнными рядами. Парень предсказуемо молчал и не обращал внимания.       — Я уверен, что ты нижний, или как это у вас называется, — крикнул Кирилл. Реакцию получил точно такую же. — Эй, чего язык проглотил? Мужиков увидел, слюной захлебнулся? В дыре вашей ни одного члена, а тут сразу два, да не про твою честь.       — Я бы тебя трахать даже под дулом пистолета не стал, быдлота, — проговорил Егор себе под нос, однако, чтобы слышно было. Продолжая всё так же мерно косить.       — Что ты сказал, ублюдок? — Калякин кинулся к нему, чтобы проучить, остановился, узрев привычного смиренного селянина. — Я вас, пидоров, в сортире мочить буду, с тебя начну, — сообщил он и, не получив ответа, пошёл к машине. В груди бурлило ещё пуще, чем при выходе на берег. Ёбаный пидор! Дождётся!       Руки чесались отхуярить этого полудурка! За… за то, что пидор. За то, что быдлом назвал. За то, что боится дать отпор и молчит.       За ёбаные бездонные глаза!       Кирилл вынул из машины пиво. Банки были прохладными на ощупь. Хотел приложиться к своей, выпить с досады, но передумал. Сгрёб в охапку и понёс к Пашке — в компании пить всегда веселее.       Егор всё косил и изображал безразличие к происходящему.       Кирилл спустился к реке, снял шлёпки, бросил полотенце и вошёл в воду. Это было словно снова в первый раз — холодная вода кровожадно вцепилась в поджаренную солнцем кожу. Мелкие рыбёшки тотчас, виляя хвостиками, бросились наутёк, только лягушки в рогозе не паниковали, квакали себе да квакали.       Дно карьера ожидаемо было песчаным, Кирилл аккуратно ступал по нему, шёл напрямик, хотя течение пыталось увлечь его за собой. На глубине пришлось держать банки над головой, исхитряясь не уронить. Пашка на островке веселился:       — Давай, Кирюха, давай! У тебя получится! Я болею за тебя! Оле-оле-оле, Кирюха вперёд! Пиво! Моё любимое пиво!       — Да заебал ты уже, — буркнул Калякин, выходя на песок, кинул банки рядом с другом. — На, держи.       Пашка уже и сам тянул руки за хмельным напитком. Подцепил ногтем ушко на крышке, с жуткой гримасой надавил. Банка с шипением открылась, Пашка мигом приник к отверстию и десяток секунд слышались только его смачные глотки.       Кирилл открыл банку неторопливо, глотнул. Терпкий вкус тёмного омыл пересохшее горло, но пиво всё-таки превратилось в помои. Однако альтернативы не имелось. Сунуть в реку и ждать, пока охладится, слишком долго.       — Хорошо тут, да? — спросил Машнов, его, по-видимому, проблема тёплого пива не волновала.       — Да, — буркнул Кирилл, чтоб отстал.       — Может, деревню из-за этого острова Островком назвали?       — Похую.       Пашка замолчал. Сидел, вытянув испачканные песком ноги, смотрел в голубое небо, на берег, где стояла машина, на кустах висела одежда и косил траву Рахманов.       Зашвырнув пустую банку под куст и откупорив вторую, он повернулся к Калякину:       — Зачем к Егору подходил? Опять бабло выбивал?       — Нет, — огрызнулся Кирилл, с неохотой глотая прогорклую отраву. — На отсос договаривался.       — Ну ты даёшь, — Пашка засмеялся, потом вдруг возбуждённо подскочил с задницы на колени. — А что, если правда к нему с этим делом подкатить? Ну отсосёт разок, никто же не узнает! Тут деревня. Я не выдам, ты меня тоже, зато профит! А? Как я придумал? Калякин поднял на его довольную рожу глаза:       — Ты ебанулся, Паш?       — Да какая разница, кто у тебя в рот возьмёт?       — Ага, думай… С пидором свяжешься, сам пидором станешь, — осадил Кирилл. Разбалтывая в банке остатки пива, вспомнил, с каким достоинством и презрением Рахманов назвал быдлом и заявил, что не будет трахать.       Именно так: не будет трахать.       Вслед за воспоминанием появилась другая мысль: значит, пидорок может оказаться «верхним»? А что, он красивый, неплохо сложен. Только затюканный не в меру, разве верхние не альфа-самцы? Впрочем, Кирилл этого не знал, о гомосексуалистах он раньше не задумывался. Ну, то, что мусора, гаишники все пидоры, это все знают, и это для красного словца, а не настоящая их ориентация. Что пидоры — это фу и их гасить всех надо — это тоже каждый нормальный пацан в курсе. Но в повседневной жизни он никогда с гомосеками не сталкивался. Реальность оказалась не совсем похожей на стереотипы и личные представления. А Машнов пусть идёт на хуй со своей клёвой придумкой.       Пашка это понял и не лез, отмахивался от приставучих оводов. Он уже высосал вторую банку и облизывался на третью.       — Ты обещал мне свою отдать, — напомнил, когда терпеть присутствие полной банки пива стало невмоготу.       — Бери, — разрешил Кирилл, смял и запулил пустую тару в реку. Течение радостно приняло её и понесло в неведомые дали.       Они позагорали ещё, пока Пашка не прикончил последнее пиво, затем поплавали и стали собираться домой. Выжали, не стесняясь друг друга, трусы, обсохли. Солнце клонилось к вечеру, мошкара опустилась к земле, жалила и мельтешила перед глазами. Рахманов к этому времени погрузил траву в люльку мотоцикла и уехал. Они тоже направились в деревню. Пьяный Пашка гнал, не замечая кочек, «Тойота» летела в клубе дорожной пыли, музыка в салоне орала на всю катушку. Настроение у Кирилла улучшилось.       12       К вечеру погода испоганилась. Поднялся ветер, небо затянули серые тучи, правда, плывшие высоко, но Пашка опасался, что ночью пойдёт дождь и квохтал над увядшими, слегка подсушенными стеблями, которые они нарвали утром. Кириллу пришлось помогать переносить их в сарай под крышу. Ещё Кирилл видел, как его новый приятель снова отвёз тачку дров в дом банкирши. Лариска к тому времени вернулась с работы, и не отпускала альфонса подозрительно долго.       При думах о сексе, который только что получил его должник, у Калякина встал. Тонкая шкурка едва не лопалась от распирающей член крови. Не помогало даже курение. Хотя, возможно, Рахманов зарабатывал взыскиваемые с него три тысячи. Или просто просил их.       По-любому, трахаться хотелось так, что хоть на стену лезь. Хоть пеки американский яблочный пирог и тыкай в него. У Пашки как-то всё либидо сублимировалось в жажду окучивать коноплю, он не страдал от пудовых яиц.       Выбросив окурок в росшие во дворе одичавшие лилии, Калякин пошёл искать друга.       — Паш! Ты где? Паш!       Машнов обнаружился на огороде. Топчась по грядкам со щавелем, он рвал вишни со старого приземистого дерева и тут же съедал. Его подбородок, пальцы были малиновыми от сока, на футболке тоже розовели пятна. На колченогом стуле рядом стояла литровая эмалированная кружка из бабкиных запасов, и, что не съедал, Пашка ссыпал туда.       — Компот хочу замутить. В чулане сахара пол-мешка нашёл. Слипшегося, но это фигня, ножом отколю.       Кулинарные подробности Кирилла не интересовали.       — Пойдёшь со мной? — спросил он, усаживаясь на перевёрнутое железное ведро, валявшееся тут с незапамятных времён, погнутое и проржавевшее. Ведро под его весом накренилось и на пару сантиметров вошло в землю.       — Куда?       — К пидору.       Пашка, жуя, засмеялся. Кивнул на выпирающий из трико стояк:       — Всё-таки решился, да? Компания нужна? Понимаю!       — Иди на хуй, я за деньгами тебя зову, — Кирилл залез ладонью в штаны, попробовал разместить толстую колбаску, чтобы не выделялась. Ему почти удалось, да и напряжение спадало.       — Да нет у него денег, сколько раз повторять?       — А вдруг? Он сейчас к банкирше поебаться ходил, вдруг у неё взял?       Машнов перестал рвать вишни, скорчил недовольную рожу.       — Вот сдался он тебе! Нам сейчас идти сам знаешь за чем.       — Ещё почти час, успею. Прикольнусь хотя бы.       — Давай-давай, топай, — смилостивился Пашка. — А я пока компот варить буду. Зови, если что.       Он подмигнул и принялся за вишни, а Кирилл направился в знакомый дом на другой стороне улицы.       На Островок опускались серые унылые сумерки. В деревне как всегда стояла тишина. Вороны вдалеке каркали, ласточки, проносясь над головой, стрекотали, чья-то собачара хрипло лаяла.       Ближе к дому Рахмановых Кирилл услышал ещё несколько повторяющихся звуков, но идентифицировать их смог, только когда нагло открыл калитку. Егор колол дрова — вот что это были за звуки. На большой чурбан ставил чурбаны поменьше и мощным ударом топора разбивал их на части. Оставшиеся кругляши, в основном берёзовые, штук десять-пятнадцать были свалены по его правую руку прямо посередине двора, поленья горкой окружали чурбак-подставку.       Увидев незваного гостя, Рахманов остановился, не всадив топор в очередную чурку, просто опустил. Его волосы были собраны в хвост, лишь несколько прядей выбивались и обрамляли худое серьёзное лицо. По дешёвой застиранной футболке бордового цвета сверху вниз тянулась влажная полоса. Глаза… блять, в них так хотелось смотреть!.. выдавали испуг. Он как обычно сжался, молчал, лишь настороженный взгляд следил за передвижениями горожанина.       — Ну привет тебе снова, — Кирилл по-хозяйски прошёлся по двору, поддел ногой несколько крайних поленьев, рассыпав часть пирамиды, и уселся на сиденье «ижака», как на лавочку, сложил руки на груди — холодало.       Егор повернулся в его сторону и не проронил ни слова. Так и не набрался смелости выгнать вторженца. А всё потому что без яиц — пидоры, они хуже баб.       Загремела металлическая цепь: из конуры между сарайками вылезла собака и пару раз тявкнула. Некрупная лохматая дворняжка, рыжая с белым воротником. Так, у них есть ещё шавка. Где она пряталась вчера? Спала? Глупая псина.       Собака не собиралась брехать на чужого человека, и Кирилл забыл про неё.       — Где мои деньги? — спросил он.       — Твои деньги у тебя, — на этот раз ответил Рахманов, опять абсолютно ровным тоном, как на переговорах с психопатом.       — Значит отказываешься мне платить за изгаженные твоей коровенцией штаны?       — Они в порядке, — Егор кивнул на ноги Калякина. На них действительно были те самые брюки, Кирилл оттёр навозные пятна с них найденной в доме бабкиной щёткой, замочил, постирал, высушил и набрызгал одеколоном, чтобы наверняка перебить запах. Впрочем, запах исчез уже после замачивания.       — Моральный ущерб, — быстро сориентировался Калякин.       — Нет, — ответил Рахманов, твёрдо, но без безрассудной отваги. В драку с обидчиком он бы не пустился. Верил в свою правду, при этом не веря во вселенское торжество справедливости. Холод ему был нипочём, колка дров здорово разгоняла кровь.       Калякин слез с мотоцикла:       — Ну как хочешь. Пойду за твоей скотиной.       Конечно, он блефовал. Он даже приближаться к рогатой дуре боялся и тем более не знал, что с ней дальше делать. А если опять обосрёт? К счастью, пидор об этом не подозревал и замер в ожидании дальнейшего. Возможно, судорожно решал, что делать, но внешне оставался невозмутимым. Красивый, ладный и только что трахавшийся.       Кирилл сделал обманный шаг к калитке, за которой находились закуты для скота и птицы, и сразу вернулся обратно, будто передумав. Егор не шелохнулся, на ветру трепетали только не удержавшиеся в хвосте пряди.       — Ладно, — сказал Кирилл, — если тебе дорога корова, можем поступить другим образом. Я прощаю тебе долг, а ты… ты договариваешься, чтобы банкирша дала мне.       Что именно банкирша должна дать, уточнять было не нужно. Ухмылка Кирилла красноречиво говорила об этом. Он ожидал новой волны страха, растерянности, так тешившей чувство собственной важности, но…       Странно, на лице Егора расцвело тоже что-то наподобие ухмылки, из глаз ушёл испуг.       — А ты не боишься ставить условия человеку с топором? — спросил он и покрепче перехватил отполированное его сильными ладонями топорище.       Кирилл опешил, перевёл взгляд с посветлевшего лица селянина на тёмное лезвие инструмента. При определённой сноровке оно может послужить отличным оружием, а пидор явно упражняется с ним часто. Почему-то такую вероятность исхода торга Калякин раньше не принимал во внимание, вообще не учитывал топор.       — И когда я с косой, тоже ко мне не подходи, — мстительно добавил Егор. Он заметил замешательство и испуг, и теперь Кириллу надо было как-то выкручиваться, чтобы снова стать царём положения.