Селянин

      Кирилл не умел хорошо читать по лицам, но сейчас видел, как услышавший цену Егор теряет настрой, как опускаются у него руки, как бегают его глаза, продумывая иной вариант решения проблемы. Видел, что иных вариантов у Егора и не было.       — Нет, — Егор замотал головой и повернулся к калитке, — я лучше на мотоцикле. Или такси дождусь.       Сознавая свою подлую натуру, Кирилл схватил его за руку, обогнул его.       — Всего один раз.       Егор затравленно смотрел ему в глаза, прикусывал губу.       — Один раз, большего я не прошу, — повторил Кирилл, понимая, что ещё может взять верх. — Куда ты на мотоцикле поедешь? Вдруг брата домой сейчас отпустят, растрясёшь его! А таксисты больных возить не любят. А я с комфортом доставлю, куда скажешь! У меня и климат-контроль, и сиденья удобные! Бензина полный бак! И днём я выспался, могу вас хоть всю ночь катать, куда скажешь. Егор, соглашайся! Всего один раз. Без извращений. Поедем? Я только за ключами сбегаю и всё.       Егор колебался. А потом сдался, посмотрел на часы в вынутом из кармана телефоне, и побеждённо кивнул.       — Поехали.       — Спасибо, — сказал Кирилл. Первый раз поблагодарил даже не за секс, а за простое обещание секса, которое благородный селянин, конечно, сдержит. Ему стало радостно-радостно, хоть прыгай до небес: секс, и сейчас несколько часов поездки! Калякин побежал в дом за ключами и документами, а заодно обулся нормально.       32       Дорожное покрытие однозначно было хреновым, в этом Егор не соврал, только Кирилл и не думал жаловаться. Он гнал, где успевая заметить и объехать колдобины, где не успевая. Машину трясло и кидало из стороны в сторону, благо встречных почти не попадалось. Стрелка спидометра взлетала до ста десяти, на что навигатор укоризненно пищал. Егор сидел рядом, сосредоточенно вглядываясь в темноту, погрузившись в свои думы. Иногда, при особо резких виляниях и торможении, упирался ладонью в переднюю панель.       — Тут есть подушки безопасности, если что, — сказал Калякин. Ему очень хотелось говорить с Егором, однако он боялся снова ляпнуть что-нибудь не то. Тема машины ему тоже не очень нравилась: если раньше тянуло хвалиться новенькой иномаркой, то теперь было стыдно иметь купленную за родительские бабки тачку.       Рахманов естественно промолчал. Лишь вежливо тряхнул копной густых волос, подтверждая, что услышал его слова. Блять.       Проехали ещё три километра под негромкую музыку по радио.       — Сколько лет твоему брату? — не выдержал тишины между ними Кирилл, как ни призывал себя к терпению. Близость Егора, их перемирие, будоражили.       — Двенадцать.       — Его Андреем зовут?       — Да.       — А что там в лагере случилось? Как он руку сломал? Воспитатели не доглядели?       — Упал с лестницы на спортивной площадке. В шесть часов ещё, а мне только сейчас сообщили.       — Козлы, — поддержал Кирилл, а его пассажир опять замолчал и замкнулся в своих мыслях. Конечно, переживал за брата, которому заменял отца. Хорошо, наверно, жить в семье, где все друг за друга беспокоятся, заботятся, стеной стоят.       Кирилл поглядывал на Егора сквозь темноту, от чего пропускал некоторые ямы, машина прыгала, задевала днищем. Расстояние съедалось невероятно быстро, поэтому Калякин вообще не хотел смотреть на дорогу, а только на своего возлюбленного. Думал, что бы ещё сказать или спросить, чтобы прервать молчание. И наконец придумал. С этого надо было и начинать.       — Всё будет хорошо. Рука заживёт. Переломы быстро у маленьких срастаются.       — Я знаю, спасибо, — ответил Егор, и лицо его чуть разгладилось. А у Кирилла посветлело на душе оттого, что он смог хоть разбавить его тревогу. Но внезапно он подумал о вещи, которую сам всю дорогу культивировал, но в отношении Егора не применял. Вдруг Егор сейчас о сексе с ним переживает, а не из-за брата с ума сходит? Как бы ни терзали угрызения совести, отказываться от намеченного Кирилл не собирался.       Они въехали в посёлок городского типа. Маленькая районная больница располагалась на окраине посреди частной застройки. За решётчатым забором меж деревьев, высоченных поскрипывающих тополей, виднелись серые кирпичные здания разной этажности. Свет горел лишь в нескольких окнах, возможно, в вестибюлях, ординаторских, санузлах да палатах тяжёлых пациентов. На улице не было ни души, два фонаря на территории медучреждения зловеще мерцали с разными интервалами.       Егор окинул эту картину тяжёлым взглядом и отщёлкнул ремень безопасности.       — Кирилл, я не знаю, сколько времени потребуется…       — Давай я пойду с тобой?       — Нет, — Егор покачал головой, всё так же глядя на тёмный архипелаг больницы. Потом открыл дверцу, опустил ногу.       — Ты бывал здесь раньше?       — Нет, — Егор вылез из салона, Кирилл поспешно сделал то же самое, опёрся предплечьями о крышу.       — Тогда, может, мне лучше пойти с тобой? Я могу пригодиться. Имя моего отца-депутата может подействовать, если что.       Егор махнул головой:       — Не надо.       — Ладно, — Кирилл заставил себя не настаивать. — Но позвони мне, если понадоблюсь, хорошо? Сохранился мой номер?       — Да.       Егор глубоко вдохнул, обводя глазами тёмные здания, и свернул с обочины на тротуар, с него прошёл в открытые ворота больницы, скоро его силуэт растворился в отбрасываемых деревьями тенях.       — Я буду ждать, сколько влезет, — сказал Кирилл тихо, больше самому себе, чем ушедшему парню, — можешь не волноваться.       Он повернулся, прислонился спиной к кузову, от нечего делать разглядывая незнакомый посёлок. Интересного и примечательного в нём не было: неширокая прямая улица, приземистые частные дома полускрытые деревьями, кустами и темнотой, три или четыре фонаря на всё видимое расстояние, разбитая дорога со слоем пыли, похожий на ларёк магазинчик «Продукты», над дверями которого горела лампочка. Люди живут и в таком захолустье, не все же едут в большие города, а если бы ехали, то страна состояла бы только из мегаполисов.       Стало зябко. Кирилл отвлекся от тоскливого созерцания провинциального пейзажа и сел в машину. Закрывая дверь, он отметил радующий факт — здесь не водились комары, ну или они уже спали. Он пока спать не хотел, мысленно похвалил себя за дневной сон. А ещё его мысли возвращались к невероятному грядущему событию — сексу с Егором: каким он будет? Кирилл очень хотел сделать его фантастическим, таким, чтобы Егор захотел повторения. Правда, по принуждению доставить удовольствие вряд ли получится, это плохо.       Всю дорогу предвкушение будоражило, разливаясь тёплой истомой внизу живота, теперь у Кирилла встал, и он запустил руку в бельё и крепко сжал член. Глухой стон вырвался из горла. Калякин сильнее раздвинул колени, сполз на сиденье и провёл по стволу ещё. Он не собирался доводить себя до конца и спускать в кулак — только немного снять напряжение. Завтра вечером они с членом получат желаемое, о котором грезили несколько последних недель. Он переспит с Егором, с парнем — сейчас Кириллу эта мысль не казалась противоестественной и противной до блевоты. Наоборот, он был одержим этой мыслью, она каплями смазки выступала на чувствительной коже головки… на хуй Кипр!..       Сквозь заложившее уши наслаждение дрочки, Кирилл услышал голоса и открыл глаза. Из ворот выходили братья Рахмановы. Калякин жадно впился в младшего взглядом. Мальчик доходил Егору до плеча, был таким же тонким и черноволосым, только коротко стриженным. Он был одет в тёмные спортивки и футболку. Загипсованная правая рука висела на верёвке из бинта. Егор нёс в руках пакет, скорее всего, с вещами брата.       — …помогать тебе левой рукой, — пообещал Андрей и засмеялся. — Одной левой, прикольно, да, Егор?       Кирилл молниеносно вытянул руку из штанов и сел нормально, поправил ширинку.       — Прикольно, — согласился Егор, и в его голосе Кириллу послышалась огромная любовь к младшему брату, позволявшая не ругать его за перелом, не отчитывать за пережитые волнения, и за то, что скоро за поездку придётся расплачиваться собственным телом, как кабальному рабу. Егор и здесь вёл себя как взрослый ответственный глава семейства.       — А теперь давай, садись в машину, — добавил он, подводя к «Пассату», — и аккуратнее.       Но мальчик остановился, выпучив глаза.       — Ого, какая тачка! — он не послушался и с чисто детским любопытством обежал машину. — «Фольксваген Пассат»! Вот это да!       — Садись, — подогнал Егор и бросил извиняющийся взгляд на Кирилла. Он явно не вводил брата в курс дела о водителе и назначенной им цене, поэтому Андрей вёл себя раскованно. Калякина это устраивало. Он опустил стекло.       — Привет, малой! Давай, залезай. Руку только смотри не повреди.       — Привет, — откликнулся Андрей, не стесняясь рассматривать его. Егор открыл перед ним заднюю левую дверь.       — Садись, нам ещё в лагерь ехать. Времени два часа ночи.       Кирилл взглянул на часы — всё верно. Андрей уже залез в машину, переместился на правую сторону, а Егор, к сожалению, устроился рядом с ним, пакет бросил под ноги. В жёлтом свете загоревшейся при открытии двери лампочки Кирилл увидел, что братья не так сильно похожи на лицо, как по телосложению. Егор походил на мать, а Андрюшка тогда — на отца?       — Как руку умудрился сломать, малой? — спросил Кирилл до нельзя весело и дружелюбно: подружиться с младшим братишкой входило в план покорения старшего Рахманова.       Егор закрыл дверь, лампочка погасла, разноцветными огоньками подсвечивалась панель приборов. Калякин завёл мотор, глянул в зеркало заднего вида на дорогу и на Егора, и сдвинул машину с места.       — В пионерлагерь, — попросил Егор.       — Сделаем! — сообщил Кирилл. — Как называется?       — «Ёлочки», база отдыха.       Кирилл повторил название навигатору, тот быстро выстроил маршрут. Андрей просунулся между передними сиденьями и с любопытством следил за чудом техники, понимающим человеческую речь. Да и у Егора, как подозревал Кирилл, это вызвало не меньший интерес, просто он умел скрывать лишние эмоции.       — Да так… с лесенки упал. С пацанами соревновались, — очень запоздало ответил Андрюшка, наверно, решал, стоит ли незнакомый чувак за рулём доверия.       — Соревновались, кто больше костей переломает?       Андрей рассмеялся и спросил у брата:       — А кто он такой?       Ничуть не стесняясь присутствия человека, о котором спрашивает. Да, характеры у ребят тоже разные. Егор устремил взгляд в зеркало заднего вида, Кирилл тоже смотрел туда. Их глаза встретились.       — Я — Кирилл, — Калякин обернулся и протянул руку, не забывая следить за испещрённой ямами дорогой и вовремя выворачивать руль. Андрюшка коротко пожал ладонь здоровой левой рукой. Он был рад, даже горд знакомством. Егор тут же добавил:       — Кирилл приехал на лето в нашу деревню, живёт в доме бабы Нюры.       — Здорово, — отозвался Андрей, хотя его брат считал совершенно противоположное. Кирилл опять посмотрел на него через зеркало, гадая, думает ли Егор, глядя ему в затылок, о сексе. Наверняка думает, и наверняка это его тревожит.       До «Ёлочек» было всего семь километров. По безлюдным улицам они быстро пересекли посёлок и по асфальтовому покрытию въехали в хвойный лесок, который несомненно и дал название базе отдыха. Вокруг было темно, но над металлическими, покрашенными зелёной краской воротами горели два фонаря, ещё несколько светили на территории. Когда остановилась машина из-под забора выскочили две шавки и принялись тявкать.       — Жутковатое местечко для детей, — констатировал Кирилл.       — Сойдёт, — с царской снисходительностью протянул Андрей. Егор уже выходил.       — А как ты пойдёшь? — открыв дверцу, спросил, перекрикивая дворняжек, Кирилл, — Ворота закрыты, все спят. Утра не надо дождаться?       — Позвоню воспитательнице, она вынесет вещи.       Егор отошёл к воротам и, переминаясь с ноги на ногу, кружа на одном месте, стал звонить, фигура отбрасывала две постоянно движущиеся тени. В тонкой футболке с глубоким вырезом ему было холодно, он потирал ладонью свободной руки предплечье другой.       — Ох и проблем ты брату доставил, — укоризненно проговорил Кирилл и тоже выскользнул из машины в прохладную ночь. Ему хотелось согреть Егора, подойдя сзади, обняв, взяв его ладони в свои, прижав к себе всем телом. С любой девкой бы такой номер вышел, будь она даже чужой девкой, а Егор такое фамильярство не позволит. К тому же на глазах у посторонних.       Природа здесь была потрясающая. Лучше, чем в Островке. Звуки леса, вкусный хвойный воздух, ароматы трав — сюда стоило приехать только за этим.       Егор уже отзвонился. И третьим к ним подбежал Андрюшка, весёлый, будто в гипсе золото-брильянты, а не сломанные кости. Для него всё случившееся было приключением.       — Сидел бы в машине, — сказал ему Егор.       — Не-а, я воздухом подышать хочу. Егор, я по тебе соскучился! И по маме тоже!       — Мама не спит, волнуется, — укорил Егор.       — Я же не специально! Я тебе всё равно помогать буду!       — Андрей, я не про это, — Егору явно было неохота обсуждать эти моменты при парне, которого он недолюбливал. Кирилл поэтому не лез, тихо курил в сторонке под ёлкой, ему хватало функции наблюдателя, ведь теперь главное в их отношениях произойдёт скоро, можно ждать, не рыпаться.       Когда братья замолчали, Кирилл всё же задал вопрос:       — Андрея не оставили в больнице даже на ночь, сразу выгнали?       Ответа он не получил, потому что загромыхали ворота, и на пятачок перед ними вышла немолодая заспанная женщина в сопровождении молодого мужчины в форме охранника. Женщина нервничала. В руках она держала чёрную дорожную сумку средней величины.       — Здравствуйте, Капитолина Геннадиевна, — сразу поприветствовал вышедший на передний план Андрей. И ещё ближе, как трофей, он выставил свою загипсованную руку.       — Здравствуй, — на отъебись проговорила воспитательница, шаря взглядом по сопровождающим парням. — Кто из вас?..       — Я, — сказал Егор, выдвигаясь вперёд и забирая сумку.       — Здесь всё. Мы всё собрали, ничего не забыли, проверили пять раз.       — Спасибо, — ответил Рахманов. — От меня расписка нужна, что забираю Андрея раньше срока?       — Нет, — Капитолина покачала головой. — До конца смены два дня, многих забирают. Не знаю, как произошло… Они всегда на площадке играли, всё спокойно было… Мы «скорую» сразу вызвали, не думайте. Врачи не стали вас, значит, держать?       — Нет. Сказали наблюдаться по месту жительства. Перелом не сложный.       Кирилл не мог спокойно смотреть, как Егор невозмутимо разговаривает с этой каргой. Не мог смотреть, как та оправдывается, невинно складывая ручки и переваливает ответственность с себя на детей. Он бы её уже на клочки порвал, заяву в прокуратуру накатал, а Егор-добрячок только что-то мямлит, рассказывает ей что да как. Но он не вмешивался, докуривал под скучающим взором охранника, тоже дымящего сигаретой. Поведение Егора вовсе не значило, что он рохля или слабак, оно говорило лишь, что он воспитанный неконфликтный человек. Будь все такими, этот мир стал бы лучше. Кирилл не понимал его, но восхищался.       — Мы поедем, — сообщил Рахманов воспитательнице и пошёл к машине. Андрей попрощался и направился за братом. Воспитательница ещё стояла, смотрела, как они кладут сумку, усаживаются. Кирилл, не спеша, бросил сигарету на землю, наступил кроссовком, кинул взгляд на безучастного уставшего охранника и, проходя мимо Капитолины Геннадиевны, язвительно обронил:       — Не стойте, мамаша, идите, пока остальные дети себе руки-ноги не переломали.       Воспитательница скривилась, но Кириллу было насрать, он отвёл душу.       Сев в машину, Калякин прокомментировал:       — Вот стерва! Хоть бы извинилась для приличия!       Егор как обычно промолчал, и Кирилл вдруг подумал, что его снедают другие мысли, нежели разборки с воспиталкой: это он секс воспринимает как радостное событие, а для Егора это дамоклов меч. Но Кирилл не собирался ничего отменять.       — Капитошка нормальная баба вообще-то, — заступился пацан, за что мгновенно получил лёгкий подзатыльник от брата:       — Андрей! Ты как разговариваешь?!       — Ай! — Андрей закрылся от него двумя руками. — Я понял! Не буду больше!       Кирилл рассмеялся, в основном оттого, что впервые видел Егора строгим. И это показалось ему очень возбуждающим.       Пока братья шёпотом вели воспитательную беседу, Кирилл настроил навигатор на обратный путь и поехал. Автомобиль снова затрясся на кочках. Пассажиры сзади успокоились, Калякин в зеркало различил, как малой устроился на плече старшего брата и закрыл глаза. Он сделал музыку тише и пытался поймать взгляд Егора, но тот опустил его на спинку переднего сиденья и о чём-то думал. В пальцах перебирал матерчатые ручки стоявшей в ногах сумки.       — Егор…       Рахманов поднял вопросительный взгляд. Его почти не было видно в темноте.       — Давай остановлюсь, сумку в багажник кину?       — Она не мешает.       — Тогда, может, ты тоже поспишь немножко? — предложил Кирилл. — Ты устал, а завтра тебе снова ехать в город. Кстати, давай я отвезу? И с молоком, и в больницу?       Андрей обрадованно открыл глаза, но брат его обломал:       — Не надо, теперь сам справлюсь.       Андрей снова прикрыл веки, а через минуту и Егор тоже. Возможно, его укачало, ведь машину трясло, как люльку младенца, или сморила усталость, но вероятнее всего он избрал такой оптимальный способ ухода от ненужных расспросов и случайных встреч в зеркале заднего вида. Кирилл всё равно его рассматривал, мча по пустой дороге. Месяц светил с их стороны, позволяя видеть точёные черты лица, изгиб шеи. Кирилл не мог поверить, что уже сегодня, в крайнем случае завтра, сможет их целовать и делать с недоступным селянином всё, что захочет.       У него снова мощно стоял.       Населённые пункты, в которых бы приходилось сбавлять скорость, по трассе располагались редко. Два соединяемых ею райцентра не пользовались популярностью крупных торговых городов, из-за этого мало кто курсировал по этому шоссе. Рейсовый автобус наверняка ходил несколько раз в неделю да из деревень народ ездил на рынок. Как Егор. Посему власти и не занимались ремонтом, даже ямочным. Кирилл подумал, что обязательно тыкнет папашу носом в эту дорогу, мол, так-то вы, депутаты, об электорате печётесь, ночей не спите. Если сначала папаша не разорвёт его за выброшенную в мусор путёвку на Кипр и за пидорские мыслишки.       Кирилл боялся, что его проделки скоро всплывут наружу. Боялся отца и мать, не способных понять его. Боялся, что его упекут в психушку или в армию. Страхи бормашиной впивались в мозг, внутренний голос шептал, что всё ещё можно повернуть вспять: и сам позора избежит, и Егору не придётся вступать в связь против воли.       Но присутствие рядом Егора Рахманова делало Кирилла счастливым. Он не только в зеркало разглядывал его безмятежное лицо, густые ресницы, губы, которые через несколько часов поцелует, он спиной через пружины и поролон сиденья чувствовал его тепло. Кирилл не хотел заканчивать эту поездку, но она неминуемо подходила к концу.       Небо посерело, а на востоке окрасилось розовой пеленой, звёзды поблёкли. Время близилось к четырём часам. Впереди наплывал массив деревьев, за которыми прятался Островок. Рахмановы спали, склонив головы друг к дружке. У Кирилла тоже начали слипаться глаза.       Он свернул с большака на щебёночную дорогу, оставил позади указатель, и поехал медленно, экономя каждую минуту с Егором. Почти на всех подворьях хрипло, спросонья кричали петухи. Больше никаких звуков не было, и ветви не качались — безветрие. Машина бесшумно проехала мимо домов бабы Липы, банкирши, Пашкиной бабки. Возле Рахмановых Кирилл нажал на тормоз. На их дворе тоже запел петух.       Вот и закончилась поездка.       Калякин, опираясь на спинку кресла, повернулся назад.       — Егор.       Потом просунул руку между сидений и потряс Егора за предплечье. Прикосновение к желанному парню наполнило Кирилла не бывалой для него нежностью. Так бы и держал его руку всегда, терпеливо ждал, когда он выспится, хранил бы его покой, но братья заворочались. Егор открыл глаза и мгновенно вспомнил, где находится, выпрямился и с места в карьер стал серьёзен, будто его не выдернули из сладкого сна. Взглянул на водителя, сразу убравшего руку, он переключился на зевающего брата.       — Беги домой, Андрей.       — Сумку взять?       — Я сам возьму.       Андрей сложнее перенёс пробуждение. Потирая глаза, даже не попрощавшись, он выполз из машины и, ссутулившись, поплёлся к дому. К гипсу он ещё не привык.       Егор и Кирилл одновременно вышли на зябкий рассветный воздух. Ощущение грядущего за этим разговора не покидало, и почему-то казалось, что провести его лучше в вертикальном положении, стоя, когда зубы стучат от холода, маскируя волнение. Была ещё возможность отказаться от получения назначенной платы, но как бы Кирилл ни хотел поступить благородно, он знал, что не поступит.       Егор держал сумку и пакет в руке. Смотрел опять куда-то мимо.       — Спасибо, Кирилл. Я тебе должен…       — Ну не сейчас же! — перебил Калякин. — Иди спать, — он хотел быть благородным хотя бы в такой мелочи.       — Следующей ночью. Управлюсь с хозяйством и отдам долг. Устроит?       — Можешь ещё один день взять.       — Лучше сразу, — ответил Егор и будто забыл добавить «отмучиться». Он почти не поднимал глаз, но при этом держался с королевским достоинством.       — Я могу помочь тебе днём, — сказал Кирилл, не особо надеясь на положительный ответ. Или, наоборот, надеясь на него, ведь лень вперёд него родилась.       — У меня теперь есть помощник. Извини, Кирилл, мне пора. Вечером я приду к тебе.       — Гондоны у меня есть, — сообщил Калякин, чтобы Егор не заморачивался по этому поводу, и поздно сообразил, что замечание неуместно, что надо было хотя бы другое название использовать «презики» или «резинки». «Гондон» же, как и «пидор», — словечки быдло-лексикона. Но Рахманов скользнул по нему безразличным затравленным взглядом и пошёл к дому, постарался не звякнуть щеколдой.       — Спокойной ночи! — крикнул Кирилл.       К петухам присоединились всякие птицы, громко чирикали в кронах. Небо набирало голубизны. День будет жарким. И окончится жаркой ночью.       У Кирилла опять возникла эрекция. Он лишь сжал член через штаны, зашипел, и сел в машину. Дрочить хотелось, не отходя от кассы, однако он собрался потерпеть до дома, а доехав и коснувшись головой подушки, мигом уснул.       33       Кирилл проспал до обеда. Проснулся с эйфорией, подстёгнутой бьющим в окна солнцем. Скрипучая бабкина кровать и убогие интерьеры портили впечатление, но если лежать с закрытыми глазами и думать о хорошем, было сносно. Правда, нежиться в кровати не давали мухи. Они жужжа летали по комнате, садились на открытые части тела, высунувшаяся из-под одеяла нога автоматически превращалась в аэродром, а под одеялом было жарко.       Мысли, что сегодня, всего через несколько часов, он заполучит Егора, забилась в висках и в доли секунды привела член в работоспособное состояние. Кирилл стал фантазировать, где и как это случится, в каких позах, какие слова при этом будут шептать друг другу. Вдруг он вспомнил, что гандоны у него есть, а смазки вот нет! Кирилл моментом подскочил с кровати и понёсся к бабкиным шкафам, искать какой-нибудь крем. Распахивал дверцы, выдвигал ящики, рылся и среди лекарств наткнулся на металлическую, похожую на большущую таблетку, баночку вазелина. Подцепив ногтем крышечку, открыл её. Содержимое оказалось нетронутым — значит, смазка у них теперь есть.       В кровать Калякин не вернулся. Оделся и пошёл во двор. Свои дела справил в кусты, и это вызвало у него стыд. Сколько можно гадить, как животное? Дымя сигаретой возле разваленного сортира, Кирилл решил, что нельзя так жить. Раз взялся равняться на Егора, надо равняться во всём. Ну хотя бы начинать с чего-то. С собственного дерьма, чтобы перестать быть дерьмовым человеком. Кирилл решил построить сортир, пусть участок был не его, но Пашкины родичи только «спасибо» скажут за исправление нанесённого ущерба. Но прежде Кирилл приготовил себе поесть. Ничего замысловатого — колбаса, помидоры с солью, хлеб, «дошик». Пока на старой электроплитке вкрутую варились яйца, он набрал номер матери. Голос сделал поприветливей. Было бы где взять, включил бы фоном плеск волн и крики чаек. Отцу звонить не стал: тот мог и раскусить.       — Кирюша? — спросила мать, будто с его номера мог звонить кто-то другой. — Ты долетел?       — Долетел, мам, — бодро отрапортовал сын. — В отель заселился и в море уже окунулся. Вода — класс! Сервис — суперский! Спасибо за путёвку. Вам с отцом надо тоже сюда двигать.       — Ой, как-нибудь в следующий раз, — уклонилась мать. — Как кормят?       — От пуза, мам. Обожрался. Загорать сейчас пойду, с ребятами познакомился. Ну ладно, всё, ко мне стучат… Пока!       — Только не обгори! — донеслось в трубке, но Кирилл нажал «отбой» и тяжело выдохнул: фух, пронесло. Пронесло сейчас. Потом, через две недели всё равно придётся «возвращаться». Быть загорелым, отдохнувшим, натрахавшимся, в меру проспиртованным. Загореть и имитировать хорошее настроение не сложно, но как быть с фотками, которые предки и друзья захотят посмотреть? Как быть с самим «возвращением» — домой, в город? А после учёба, институт. Егор останется в деревне приглядывать за матерью и братом. Кирилл боялся заглядывать так далеко, не умел. Он всегда плыл по течению, никогда не согласовывал свои действия с действиями других людей, не считая совместных походов в клубы или поездок на вписки. Те люди хотя бы считали его клёвым чуваком.       Кирилл решил и сейчас поступить по старому принципу, каким руководствовались и миллионы, миллиарды землян, — думать над проблемами по мере их поступления. А первой проблемой, очень приятной, сводящей с ума ожиданием, проблемой была ночь с Егором. И было ещё одно дело, Калякин назвал его «проблемой номер ноль», за которое он собрался взяться — строительство туалета.       После лёгкого перекуса потянуло прилечь на диване, впялиться в телевизор — времени ещё много. Но Кирилл невероятным усилием воли заставил себя выйти во двор и приняться за сортир. Уговаривал себя тем, что Егор целыми днями крутится, как заведённый, один и сеет, и пашет, и скотину держит, надо равняться на Егора, чтобы увеличить шансы ему понравиться. Сколотить домик о четырёх стенах и одной дырке — плёвое дело.       Уже скоро Кирилл убедился, что не такое уж плёвое. Все его архитектурные, плотницкие навыки ограничивались уроками черчения и труда в школе, и он забыл их ещё до получения аттестата. Но упорство взяло своё. Найденной в сарае тупой штыковой лопатой он вырыл яму посреди кустов смородины. Не яму, а скорее ямку, полметра на полметра шириной и почти метр глубиной — больше ему на месяц пребывания в деревне и не надо. Вокруг ямы вкопал два толстых бруса и два тонких кривоватых бревна — эти посеревшие от времени, обросшие паутиной и гнилью сокровища Калякин обнаружил, пройдясь по участку и покопавшись в сваленном под грушей строительном мусоре, оставшемся при разборе каких-то других построек. Оттуда же приволок старых серых, изъеденных тлёй досок. Те, что покрепче, пустил на «полы» — просто положил поверх ямы, оставив прогалок для летящих «снарядов». Остальные доски пустил на стены. Правда, с гвоздями вышел облом — видимо, Пашкина бабка испытывала неприязнь к сим девайсам, или Кирилл плохо искал. Перепачкавшись в пыли, пока при свете телефонного фонарика обшаривал закутки сараев, он собирался плюнуть на затею, разломать всё, что уже построил, но… Егор…       — Егор. Егор. Егор. Егор, — монотонно повторял Калякин, глядя на груду досок в траве под смородиной, а сам усиленно думал. Наконец, придумал — его взгляд упал на торчащие из досок ржавые, гнутые гвозди разных размеров. Гвоздодёр он в сарае видел и с радостным воплем побежал за ним. Притащил ещё и топор со сломанным топорищем. Солнце даже под ветками жарило нещадно, Кирилл снял футболку, пот катился ручьями, промокая и шорты, но он терпеливо вытащил из трухлявых досок гвоздь за гвоздём. Распрямил их обухом топора на железной, тоже ржавой, пластине и взялся сколачивать стены. Вместо молотка использовал топор — тяжеленный и неудобный, как зараза! Досок чуть-чуть не хватило. Верх, в качестве крыши, Кирилл накрыл большим листом целлофана, на котором они с Пашкой сушили коноплю, и который его родичи поленились выкинуть. Тоже прибил гвоздями, чтобы ветром не сдуло. Вместо двери повесил старую дырявую дерюжку с веранды.       Закончив, Кирилл отбросил инструменты, вытер предплечьем лицо и отошёл на несколько шагов — оценить свою первую постройку целиком.       Получилось заебись. Вот поднатореет и станет королём строительства, разбогатеет на рынке недвижимости, гы-гы.       На самом деле получилось полное говно.       Кирилл сплюнул, не в силах смотреть на перекошенное уёбище. Убил на него весь день! Мастер-ломастер, блять! Руки из жопы! Этим уродством не то что хвалиться, о нём Егору даже заикаться нельзя. Сортир авангардиста, мать его!       Кириллу захотелось его сломать, но он осадил себя: во-первых, устал, как чёрт, а, во-вторых, гадить в кусты ему надоело, в-третьих, работа помогла скоротать время, солнце было уже низко. А то, что получилось говно, так оно для того и предназначено.       Кирилл тут же обновил своё строение, потом собрался немного отдохнуть и заняться подготовкой к встрече с Егором. За парнем и его братом он сегодня не следил, зная, что и так увидит при очень интимных обстоятельствах.       Наводить порядок прямо сейчас Калякин не захотел, бросил всё так, как валялось — топор в одной стороне, доски — в другой, гвозди — в третьей. Оставил на завтра. Он устал как собака. Так, как Егор устаёт каждый день. Потрудившись, набив на ладонях мозоли, разодрав пару раз кожу до крови, еле держась на ногах, он стал лучше понимать селянина, его измотанность и апатию, отсутствие любопытства, нежелание совать нос ещё и в чужие дела.       Кирилл пошёл в дом, на кухню, отрезал колбасы, сыра, хлеба, взял помидоров с горкой соли, на тарелке отнёс всё это в зал и там развалился, вытянув ножки, на диване. Рассказываемое дикторшей постоянно уплывало, растворялось за усталостью. Тело гудело, будто Кириллу было не двадцать лет, а все шестьдесят пять. Он не воспринимал ничего вокруг. Вставать и куда-то идти, бегать, суетиться было влом. Но шёл десятый час вечера, на улице стемнело, и суетиться было надо. Если, конечно, он ещё не передумал насчёт секса.       Хоть предвкушение секса служило хорошим стимулом, Кирилл с сожалением оторвал задницу от дивана и разложил этого древнего советского монстра. Да, будут трахаться тут, потому что кровати очень малы и неудобны. Тоска.       Отнеся тарелку на кухню, Кирилл вернулся и принялся копаться в бабкиных комодах и шкафах. Выдвигаемые ящики скрипели, в нос била нафталиновая вонь. Внутренности заполняло тряпьё, цветастые халаты, пуховые платки, штопанные носки, ночные рубахи. Проверив всё, Кирилл всё же выкопал два шерстяных одеяла и постелил их на диван, чтобы выскочившие пружины не впивались в голые рёбра и зады. Сверху постелил ещё одеяло с Пашкиной кровати и найденную в бабкиных закромах чистую простыню в синий цветочек. Принёс подушку и одеяло со своей кровати. Пристойного покрывала не нашлось, поэтому ничем накрывать не стал.       Да… тоска…       Кирилл вздохнул, глядя на это убожество. Самый желанный секс, кроме первого и второго раза в жизни, должен был пройти на старушечьем приданном. «Скатываешься в пропасть, Кирилл», — пропел внутренний голос, Калякин отогнал его, как назойливую муху, и положил на кровать вазелин, презервативы и влажные салфетки.       Один этап подготовки был пройден, оставался второй и последний — помыться. Превозмогая лень, Кирилл наносил воды из колодца, поставил греть в большой кастрюле. Пожалел, что не сделал этого заранее, потому что старая электроплитка не фурычила, вода теплела по градусу в год. За это время Кирилл почистил зубы, сбрил щетину на лице, а после плюнул и снял кастрюлю с плитки. Отнёс в сад и там, поливая на себя из кружки и стоя на куске целлофана, смыл с себя трудовой пот. Волосы подмышками и в паху тоже сбрил, насколько получилось. По крайней мере, заросли исчезли. Небо уже окончательно потемнело и покрылось яркими звёздами, звуки деревни, кроме лягушачьего хора и трелей сверчков, стихли.       Обернувшись полотенцем, Кирилл стоял на порожках у крыльца, чтобы волосы немного обветрили. Над его головой светила лампочка в тусклом плафоне, и все мошки летели туда.       Он прислушивался. В теле гуляла дрожь мандража. Секса он хотел, только секс был гейским. Месяц назад он ненавидел геев. Пидоров. А увидел Егора и пропал. Пропал в ту же секунду. Ещё до того, как узнал, что он… нетрадиционный. Сейчас Кирилл это вспоминал и понимал. Наверно, и придирался к Егору из-за того, что подсознательно пытался отрицать запретную влюблённость. И тонул в чёрных омутах глаз…       За мыслями, Калякин пропустил глухие шаги по притоптанной земле. Вздрогнул, когда щеколда с металлическим лязгом приподнялась. Выровнялся, пока открывалась дверь. Не ожидавший его увидеть прям сразу Егор замер, не закончив шага. Его взгляд уткнулся в повязанное на бёдра Кирилла полотенце и мгновенно ушёл в сторону. Сам он был одет по-домашнему — в футболку, шорты и сланцы. Волосы только струились мягче обычного, будто их тоже только что вымыли, высушили и причесали.       — Привет, — сказал Кирилл, когда Егор не произнёс ни слова. — Проходи. Там, правда, всё убого.       Кирилл вдруг понял, что растерялся, и не знает, как себя вести, с чего начать, о чём говорить. Однако Рахманов с привычной маской невозмутимости приблизился к порожкам и остановился, давая право хозяину показывать путь. Кирилл это понял и, придерживая полотенце, повёл в дом, сняв шлёпки на веранде. Люстру в горнице зажигать не стал — оставил незашторенными выходящие во двор два окна, и света от месяца и дворового фонаря хватало, чтобы тьма не была кромешной. Телевизор тоже работал, беззвучно. Можно было хорошо видеть друг друга, почти до подробностей.       — Вот здесь, — сказал Кирилл, указывая на диван, где лежали презики и баночка вазелина.       Егор кивнул, не проявляя никаких эмоций, кроме сосредоточенной решимости.       — Пиво будешь, чтобы расслабиться? — спохватился Кирилл, стоя истуканом. Он бы выпил, чтобы снять скованность.       — Нет, мне утром ехать.       — А как сегодня, — опять спохватился Кирилл, — всё успел? Андрей как?       — Нормально, — ответил он, качнул головой, и резко повернулся к Кириллу. — Мы так и будем попусту разговаривать?       У Калякина затряслись поджилки, он не понял отчего, и вообще предпочёл не подавать виду, что волнуется, быть собой. Собой прежним. Он отпустил полотенце, ощутив, как оно скользнуло по ногам на пол, и шагнул к Егору, проговорил игриво, нараспев:       — Разве этот вопрос произносят так тривиально? — и обнял за плечи, соприкоснулся лбами, заглядывая в цепкие глаза, и, пока снова не потонул, скользнул взглядом к губам… и, наконец, — всё ещё колеблясь, — поцеловал. В тот же миг его обдало будто кипятком, влажный жар возник в середине живота, разлился по нему и дружно ухнул в пах, поднимая заждавшийся детородный орган. Ещё через несколько мгновений он понял, что Егор никак ему не помогает. Губы приоткрыл, но не шевелится.       Кирилл отодвинулся, не снимая рук с плеч Егора.       — Так и будешь ломаться?       — Целоваться мы не договаривались. Я соглашался только на секс.       — А это не одно и то же? — съязвил Калякин.       — Нет, — Егор убрал его руки, глаз ниже груди не опускал. — Поцелуй — нечто большее.       — Так, может, у меня к тебе нечто большее?       — Я не думаю, что у тебя ко мне вообще что-то может быть. Давай уже я расплачусь с долгом и пойду.       Кириллу стало обидно, но он знал, что это обида заслуженная. Проглотил её.       Егор отвернулся к дивану и стал раздеваться — футболка, шорты, плавки полетели на кресло. Фигурка вещь за вещью открывалась достойная. Белела на фоне тёмной стены. Впадинка позвоночника, лопатки, поясница, две округлые ягодицы и крепкие ноги — Кирилл сглотнул, у него стояло до боли.       — У меня к тебе есть, — хрипло сказал он. — Многое есть.       — Тогда иди сюда, — сказал Егор и лёг головой на подушку, согнув и расставив ноги. У Кирилла затеплилась надежда. Он забрался на диван, стоял на четвереньках.       — У тебя не стоит? Я же симпатичный парень. У тебя должно вставать на парней, если ты гей.       — Ты разбираешься неплохо для гомофоба.       — Я не гомофоб! Сейчас я пройду обряд посвящения в педики.       — Тебе это нужно?       — Я хочу тебя! Егор, давай я помогу тебе рукой? Я хочу, чтобы удовольствие было обоюдным.       Рахманов лишь сильнее раздвинул колени, разрешая действовать. Кирилл, как во сне, протянул руку и взял в кулак его член. Нежная кожица заструилась под его пальцами, уже через секунду мягкая плоть начала твердеть и увеличиваться. Кирилл ласкал её как себе, медленно перебирая, обнажая и стискивая головку. Не испытывал брезгливости и только сейчас понял, что от Егора приятно пахнет, что он тоже мылся. Затвердевшая плоть была ровной, почти без изгиба, имела нормальный размер и цвет. Никак не отталкивала. Словно Кирилл знал этот член с самого детства. Хотя он впервые держался за чужой пенис.       — Можно я возьму в рот?       Кирилл не готовил этот вопрос заранее. Он не знал, как у него вырвались эти слова. Но да, он хотел взять в рот. Ему важно было доставить Егору удовольствие. Но Егор нахмурил брови, вроде как удивлённо, и покачал головой.       — Переходи к главному.       — Лучше бы не спрашивал, — буркнул Калякин и опять, постарался не зацикливаться на обиде. Подал Егору руку, тот не понял, в чём дело, но ухватился. Кирилл помог ему подняться и улёгся на его место.       — Давай, ты переходи к главному.       На лице Рахманова на миг проявился испуг. Он решил, что его приглашают сесть на член сверху и поскакать. Кирилл заметил это и поспешил уточнить:       — Переходи к главному — трахни меня.       — Тебя? Я думал… — Егор не поверил. Конечно, он ждал иного. Кириллу понравилось это выражение растерянности в его глазах, он даже рассмеялся.       — Меня-меня! А ты что думал? Что я тебя буду жарить? Нет! Я хочу, чтобы ты меня трахнул, — добавил он уже нежнее. — Давай.       Егор не двигался в нерешительности. Вопрос «почему?» застыл в его глазах.       — Потому что ты сказал, что не будешь трахать меня даже под дулом пистолета, вот я и хочу посмотреть, как ты меня без пистолета трахаешь, — весело пояснил Кирилл и, взяв за руку, подтолкнул к себе. — Вазелин там. Смажь получше, а то я боюсь в первый раз: говорят, больно.       Рахманов не улыбнулся, но зашевелился. Отвернулся за тюбиком, снял крышечку. Кирилл наблюдал за его сосредоточенными действиями, рассматривал лицо, на котором лежали тени, за ловкими длинными пальцами, набирающими странно пахнущую субстанцию. Сейчас эти пальцы войдут в его неприкосновенное место. Кирилл раздвинул ноги и закусил губу.       — Точно? — ещё раз удостоверился Егор. Кирилл, не раскусывая губы, кивнул и закрыл глаза. Егор чуть отвёл его ягодицу, и холодный вазелин коснулся промежности. Пальцы заскользили, размазывая, помассировали анальное отверстие. Ощущения оказались терпимыми, даже когда один надавил и протиснулся внутрь.       — Не зажимай, — сказал Егор, и Кирилл расслабил мышцы. То есть понял, что они были напряжены. Палец уже продвинулся на всю длину, Кирилл чувствовал, как в мягкие ткани упираются другие поджатые пальцы, а этот, средний, вертится внутри. И ещё Кирилл понял, что сдерживает вздох, и отпустил его. Получилось что-то похожее на стон облегчения. А Егор вытащил палец и вставил два. Кирилл зашипел и чуть не крикнул: «Хватит!» Но поймал взгляд Егора, обычный сосредоточенный взгляд, и заткнулся. К третьему пальцу он уже приготовился, сжал одеяло и зубы, однако хватанул воздуха. Пальцы вторгались в него, растягивали, всовывались на всю длину. Иногда Кириллу казалось, что Егор специально издевается, но это было не так.       Егор вытащил пальцы и обтёр о салфетку.       — Мне продолжать?       — Конечно! — Кирилл попытался улыбнуться, хотя в заднице саднило. — Думаешь, легко отделаешься? Нет! У тебя сегодня будет хороший секс! Только скажи, в какую позу мне лечь? В какой лучше?       — В любой. Если секса хотят двое.       — Я хочу! — поспешно воскликнул Кирилл и вдруг понял, что Егор вовсе не про него. Но промолчал, чтобы случайно не разрешить ему уйти.       — Перевернись задом ко мне, — сказал Егор, несомненно, прочитав его мысли, — тебе так будет комфортнее. Первый раз?       — Первый, — буркнул Калякин, переворачиваясь. — Видишь, как я тебя люблю?       Егор уже надел презерватив и потом помазал вазелином член и разработанное анальное отверстие. Головка в латексе коснулась кольца мышц, поводила немного, примериваясь… Калякин зажмурил глаза, упёрся лбом в скрещенные руки и попрощался со своей натуральностью… Плавно его разорвало пополам.       — Ах!.. — он снова хватанул воздуха, выгнулся, уходя от распирающего ощущения, но ладони Егора сжали его бёдра и толкнули на себя. Затем на миг ощущение пропало… и появилось вновь. Член входил неглубоко, шлепков тела о тело не было, но казалось, что он пронзает насквозь. Куча одеял скомкалась, пружины давили в колени. Кирилл шипел, издавал ещё какие-то звуки, прикусывал кожу на тыльной стороне ладоней, вроде привыкал… заставлял себя думать о Егоре, о том, как мечтал об этом сексе, только это не помогало.       До тех пор как…       Егор наклонился и плотно обхватил его член. Кирилл застонал — это прикосновение было тем, чего ему не хватало. Член заскользил в пальцах, на которых остался вазелин. Головка пихалась в них, рассылая импульсы наслаждения. Егор толкал его сзади, а он толкался в кулак — вот теперь стало хорошо, и предоргазменная дрожь нагрянула почти сразу.       — Егор, — кое-как сухими губами, сухим языком прошептал он, — а… простата? Враньё?       Егор не ответил. Он просто шевельнулся сильнее и изменил угол проникновения. Кирилл почувствовал, что не враньё, вдохнул и ртом, и носом одновременно, и тяжело задышал, спуская накопившееся семя. Ноги сжались и расслабились. Член пульсировал в кулаке, а Егор не разжимал пальцев.       Выплывая из ватных облаков, Кирилл заметил, что темп замедлился, хотя, по идее, должен был ускориться.       — Ты тоже… кончи, — попросил он сипло, не вынимая лицо из подушки, которой раньше брезговал, — в меня…       Егор всё так же молча выполнил его просьбу. Ускорился, подталкивая за бёдра. Кирилл терпел дискомфорт, мотанье себя, как тряпичной куклы. Глаза смыкались и хотелось промочить горло. Егор не издавал ни звука, аритмично натягивал и вдруг остановился. Только по такой же, как у него пульсации, Кирилл понял, что тот кончил.       — Всё, — сказал Рахманов и вытащил член. У Кирилла болели все косточки, он перевернулся, вытянулся, впился взглядом в то, как его секс-партнёр аккуратно снимает презерватив. Член под ним чуть уменьшился, блестел.       — Я не жалею, — прошептал Кирилл.       Егор кивнул, вытирая гениталии салфеткой.       — Тебе не понравилось? — спросил Кирилл. — Ты не издал ни звука за всё время, даже, когда кончал. Я думал, ты давно не был с парнем…       — Не был, — Егор встал, устремил взгляд на кресло, где лежала его одежда. Кирилл поймал его за ладонь. Та была влажной и немного скользкой. А в заднице неприятно отдалось резкое движение.       — Переночуй здесь, Егор! Пожалуйста! Тут места хватит! А утром пойдёшь!       Он вложил в эти несколько предложений всю мольбу, на которую был способен. Смотрел в чёрные, особенно ночью, глаза. Но Егор остался глух к крику его души.       — Мне надо домой. Я просто заплатил за поездку.       Он стал одеваться, быстро. В принципе, там было всего три вещи.       — Егор, — Кирилл сделал паузу и дождался, когда Рахманов на него посмотрит, — я люблю тебя. Я не шучу.       Егор смотрел на него с секунду, затем быстро опустил глаза, поправил футболку.       — Извини, мне пора. Спасибо, что отвёз нас вчера.       И ушёл. Хлопнула сначала одна дверь, потом вторая, звякнула щеколда.       Кирилл откинулся на подушку и закрыл лицо руками.