Селянин

      Блядский участковый как будто специально тянул время. Он открыл водительскую дверь своей занюханной «Гранты», влез туловищем в салон, выставив наружу объёмистый зад, так что плотная материя форменных штанов на нём натянулась, обозначая края трусов, а высунувшись обратно, извлёк с пассажирского сиденья чёрную папку из кожзаменителя. Деловито расстегнул на ней молнию, являя на свет блокноты и какие-то распечатки, ксерокопии.       Кирилл и Рахмановы, скованные нехорошими мыслями, следили за его неторопливыми движениями. Наконец мент, для пущей важности пролистнув углы распечаток, поднял взгляд на Кирилла.       — Так что молчим, гражданин?       — А что я должен говорить? — возмутился Калякин. — Это я вам вопрос задал!       — Здесь вопросы задаю я, Кирилл Александрович. Рассказывайте всё. Зачем вы вернулись в Островок? А вы, Егор Михайлович, оставьте нас пока. Вашему брату тем более нечего тут делать.       Егор с тревогой, долгим взглядом посмотрел на Кирилла, обернулся на торчащее из багажника сено, на синеющую грозой половину неба и сделал знак Андрею идти домой. Сам забрал косы, прислонённые косовищами к кузову машины, пошёл к калитке. В голове Калякина сейчас витала только одна мысль, совершенно ненужная и неважная — теперь он знает отчество Егора. Дальше в голове было пусто, какая-то прострация усталости и безысходности, но он настроился отбиваться.       Едва за братьями захлопнулась калитка, и всполошённые куры, успокоившись, улеглись на разрытой ими земле, Басов в третий раз взглянул на Кирилла.       — Ну!       — Что «ну»? — Все шестерёнки в голове Кирилла вмиг встали на место. — Что я сделал? Эта сука вас подослала? Лариса? Ну, признайтесь уж! Это она на меня настучала?       — А есть о чём стучать? — поймал на слове мент, открыл блокнотик, что-то черканул карандашом. Был он мужиком ещё молодым, но рыхлым. Однако мусорской властностью он кичился, а глазки стреляли метко, как снайперские винтовки, обшаривали каждый сантиметр. Скользкий тип, и недооценивать его не стоило. Но Кирилла несло, как бы он ни контролировал себя.       — Нет! — заявил он, зло жестикулируя. — Нет! Ей просто не нравится, что я в деревне!       — Значит, ты утверждаешь, что чист, Кирилл? — Мент опять что-то пометил в блокноте. Говорил вкрадчиво, по-доброму. Но не был он, конечно, добрым! Бдительность он усыплял. Да только не по адресу пришёл — скрывать и бояться Кириллу было нечего.       — А в чём меня, собственно, обвиняют? Живу, никого не трогаю… чего вы мне покою не даёте? Все преступники кончились?       — А ты не бушуй, не ори, как потерпевший, — растягивая слова, невозмутимо выговорил участковый, положил карандаш, закрыл блокнот и затем папку. — Если закон не нарушаешь, то никаких претензий к тебе. Но понимаешь, Кирилл, ты недавно попался в этой деревне. На чём, не подскажешь?       — Коноплю сушил, — складывая руки на груди, с вызовом ответил Кирилл и опёрся задницей о «Фольксваген».       — Вот! — нараспев протянул Басов. — Коноплю. А сегодня поступает сигнал, что ты опять явился в деревню. Возникает резонный вопрос — зачем? У тебя здесь ни родственников, ни знакомых. Подельник твой, у бабки которого тут дом, с тобой не появлялся. А, Кирилл, расскажешь, зачем ты вернулся? Ещё и живёшь у парня, который о ваших с другом противоправных делишках в дежурную часть сообщил. Ты его запугал? Признавайся во всём честно, Кирилл.       Кирилл охуевал от таких заявлений. Не знал то ли плакать, то ли смеяться. Слов не хватало, а мент сверлил его самодовольным взглядом.       — Вы что, охренели там все, в ментовке вашей? — наконец нашёл он слова, мягкие, потому что хотелось покрыть мусора матом. — Нашли до чего докопаться! Конопля та техническая была, меня отпустили! Не знаешь, у наркоконтроля спроси! Здесь коноплю скосили, так что не беспокойтесь, что я снова за неё возьмусь! Не за что браться! Да и на хер она мне не нужна: я осознал! Я исправился! А жить я могу, где хочу! Имею право по закону!       Тирада, конечно, прозвучала пламенно, из глубины души, но мента не проняло. Или от природы был тупой, или профессия мусорская из людей бессердечных гнид делала. Или Лариска его подкупила, чтобы не отставал. В любом случае участковый не расчувствовался, а, положив на капот «Гранты» папку, служившую скорее для солидности, сделал три шага к иномарке, вытащил пучок торчащей из-под крышки багажника травы.       — А это что у тебя?       Кирилл замученно застонал, воздевая очи к небу, и огрызнулся:       — Конопля.       — Ты что, шутник? — надменно спросил участковый и, разжав пальцы, пошевелив ими, чтобы стряхнуть все до единой травинки, направился вдоль левой стороны машины, заглядывая в окна — задние были тонированными, а передние нет.       — Ну давайте, давайте, ищите! — взвился Кирилл, поворачиваясь к нему лицом. — Что вы хотите найти? Пакеты с кокаином? У меня там даже обычных сигарет нет! Я курить бросил! Я спокойно живу, чего вы ко мне пристали?       — Это профилактикой называется. У нас обязанность отслеживать лиц, совершивших противоправные деяния. Тебе повезло, ты отмазался, да и то только из-за твоей глупости, а вот была бы конопля настоящая… Так что умысел на совершение преступления у тебя был.       — Не доказано, — отмахнулся Кирилл. Мент всё кружил и кружил вокруг его тачки, открывал двери, заглядывал внутрь, и ему показалось, что Басов не рыщет там в поисках улик, а беспалевно пользуется возможностью поближе разглядеть и пощупать дорогую иномарку. Речи его при этом становились просто заученной шарманкой, нацеленной на запугивание дурачков, язык работал отдельно от мозга, сам по себе.       — Доказали бы, если бы надо было, — меланхолично промолвил участковый из недр салона. Как раз лапал руками задний диван, на котором ещё лежало постеленное Егором покрывало. Пакет с остатками еды, оставленный рядом на полу, тоже заинтересовал Басова, но вскользь — отодвинул край, увидел попки огурцов и закрыл обратно. Затем вылез, сунул руки в карманы, укоризненно посмотрел на Калякина. Сказать ничего не успел: позади хлопнула калитка. Синхронно обернувшись, они увидели Андрея. Тот, переодевшись в сухое, встревоженно, но с нескрываемым детским любопытством прошёл мимо на дорогу, стараясь двигаться у самой кромки растений, будто пытаясь прошмыгнуть незаметно. Направился к околице, наверно, за коровой. А куда дальше, если синие грозовые тучи заволокли уже полнеба, и поднялся ветер? А Егор чем занимается? Только бы не стоял во дворе у забора и не подслушивал!       Кирилл понимал, что надо заканчивать этот разговор. Менту было нечего ему предъявить, кроме «профилактики». Даже такая сука как Лариска не может повлиять на закон.       — Ну так что, Кирилл, расскажешь, наконец, о настоящей цели приезда в Островок? — опередил его мысли участковый, тоже посматривающий на приближающуюся грозу.       Кирилл вдруг испугался, что мусор знает эту «настоящую» цель, но тот после паузы добавил:       — Или мне оперов вызвать, дом перевернуть?       Теперь Кирилла бросило в жар. Наглые реплики, которыми он уже полчаса плевался, застряли в горле. Он представил, как в дом Рахмановых врываются… или с ухмылочками входят опера и криминалисты, как вытряхивают всё из шкафов, как хмуро за всем этим безобразием наблюдают Егор и его мама, а в глазах Егора всё тот же немой вопрос: «Во что ты нас впутал?» После обыска их отношения закончатся навсегда.       — Не надо оперов, — унизился до мольбы Калякин, оглянулся на окна. — Это не мой дом, я здесь в гостях.       — Ты и в прошлый раз в гостях был.       — Так то у Пашки! Это Пашка про ту коноплю от бабки узнал и меня уговорил с ним поехать. Это Пашка задумал дело с травкой провернуть! А Егор не такой! Вы же его знаете! Вы его знаете, я по вашему разговору понял…       — Знаю, — подтвердил Басов. — Именно, что знаю. Поэтому ещё страннее, что ты живёшь у него. Не верю я, что он тебя пригласил. Скорее поверю, что ты его запугал.       — Да не запугивал я никого! — снова не выдержал Кирилл, взмахнул руками. — Мы подружились, вот я и приехал.       — Врёшь. Отсюда тебя забрали в ИВС после его сообщения.       Блять, да что же такое — никак не удаётся выпутаться! На одно оправдание два обвинения сыплются! У Кирилла терпение лопалось, хотелось наорать, пригрозить папой-депутатом, но, сука, нельзя, чтобы хуже не было.       — Я вам правду говорю! Ну да, не совсем сразу мы подружились. Я приехал, чтобы… — Кириллу пришлось сочинять отдельные моменты, он вертел головой, наскоро фантазируя, — чтобы, да, отомстить ему. Но потом мы подружились. Я его за братом в пионерский лагерь возил. Ночью, когда Андрюха руку сломал. Денег не взял, вот и подружились. А потом Пашка-козёл явился с дружками, бухал всю ночь, мы с ним поругались, и он меня из дома выставил. Вот Егор и позвал меня к себе. А я ему помогаю по дому. Видите, траву ездили косить. — Кирилл резко рванул вверх крышку багажника, демонстрируя правдивость своих слов. — Я, по-вашему, запугал его, чтобы траву его корове косить? У меня вон, мозоли! — Он повернул руки ладонями вверх, мозолей на них не было, но натруженные покраснения имелись.       Кирилл надеялся, что после таких логичных вроде и достаточно правдивых объяснений мент от него отвяжется, тем более его заботила надвигающаяся непогода, ветер так и хлестал ветвями деревьев, пригибал кусты и высокую траву, развевал волосы.       — Ладно, — скосив глаза на отсутствующие мозоли, смилостивился Басов, — если Егор подтвердит твои слова… Зови его.       — Что? Зачем? Не надо звать! — закричал Калякин, шарахаясь в сторону, у него мороз по коже прошёл от воспоминания настороженного взгляда Егора: «Во что ты нас впутываешь?» Этот взгляд и так будет преследовать в кошмарных снах, а доставить ему ещё больше неприятностей, значит, не выполнить главную просьбу, значит, потерять доверие. Но под взглядом участкового, который вот-вот собирался снова уличить во лжи и продолжить задавать новые вопросы, Кирилл сдался. Но попытался ещё раз объяснить, втолковать, надавить на жалость, в конце концов.       — Понимаете… — он хотел назвать участкового по имени-отчеству, но забыл, как его зовут. — Поймите… Ну зачем Егора звать? У него мама больная, вы же знаете. Он занят всё время, минуты свободной нет. У него много дел.       — Ничего, оторвётся на одну минуту… — сказал безжалостно мент и, повысив голос, крикнул: — Егор! Рахманов! — А потом пошёл, разгоняя кур, к окну и забарабанил костяшками пальцев по стеклу, продолжая выкрикивать имя на случай, если парень находился во дворе или огороде. Стекло дребезжало, стук разносился по всей округе и способен был, наверно, мёртвого поднять, не то что потревожить больную женщину. Но Кирилл не мог остановить Басова — его самого словно парализовало. Парализовало чувством вины и безысходностью. Он стоял, опустил голову и руки, длинная чёлка била по глазам. Егор во всём обвинит его, а не Ларису, и будет прав. Недотраханная сука!       Очень скоро дверь на веранде скрипнула, послышался торопливый бег по деревянным ступенькам, шлёпанье сланцев о босые пятки, и потом Егор вышел из калитки. Остановился, бросил взгляд на Калякина, а затем повернул лицо к прекратившему барабанить участковому. И это был прежний Егор — безучастный, сжатый в пружину, ушедший глубоко в себя. Он молчал и покорно ждал вопросов. Кирилл не мог ему ничего объяснить: в горле стоял комок. Ему было проще убить мента, потому что вряд ли получится найти слова, которые смогут спасти их отношения.       Басов приблизился, ступая туфлями по куриному помёту и не замечая этого. Не замечал он и завораживающей красоты поднятых на него чёрных глаз, на которые то и дело падали сдуваемые ветром пряди. И всё же голос зазвучал несколько мягче. Быть может, из-за того, что Лариса ратовала защитить её любовника.       — Егор, ты подтверждаешь, что сам позвал Кирилла жить к себе?       — Да.       — Хорошо, — протянул Басов, дёрнул бровями, теряя всякий интерес к выполненному заданию, посмотрел на синюю часть неба, где уже полыхали зарницы. — А ты ручаешься, что Кирилл не занимается больше противоправными вещами?       — Да, — с той же беспристрастностью ответил Егор. Он даже не шелохнулся ни разу за эти пять минут.       — Ага… — мент повернул голову и пристально посмотрел на Кирилла, обращался, однако, к Рахманову. — Но если займётся, сообщи. — Ответа он не дождался, а может, и не ждал. — Ладно, иди, Егор, я с твоим другом закончу.       Кирилл чисто интуитивно уловил на себе короткий взгляд Егора, потому что уже опустил глаза. Он злился на полицая, злился! И на Лариску злился! И на весь мир! И на себя! Только всё наладилось! Теперь ни сдвинутых кроватей, ничего! Блять, ну что за жизнь?       Басов молча развернулся и пошёл к своей машине. Кирилл мог бы спокойно юркнуть во двор, запереть засов. В других обстоятельствах со своими прежними дружками он так бы и сделал, гогоча и поливая мусоров матами. Но навлечь ещё больше неприятностей на голову Егора он не желал. Поэтому не оставалось ничего иного, как последовать за ментом.       Ветер поднимал пыль с обочин, нёс её по дороге. Деревья клонились под порывами. Похолодало. Вдали раздался раскат грома. Кирилл обрадовался, когда увидел возвращающегося Андрея. Зорька бойко переставляла копыта, видимо, чувствовала надвигающийся ливень или боялась грозы. Вымя, молотившееся об ноги, ещё не было заполненным до отказа, как обычно. Если бы не дождь, ей бы ещё часа три пастись.       — Ну что, Кирилл, — сказал участковый, следя за приближением коровы, — то, что ты чист, это хорошо. Но я буду наблюдать за тобой, пока ты на моём участке. В целях профилактики.       — Да наблюдайте, — огрызнулся Кирилл, зная, что уже к вечеру уедет с его участка. Пыль летела ему в лицо. — Это всё? А то надо траву из багажника выгрузить, чтобы не намокла. Мы её два часа косили, между прочим.       — Высохнет. А теперь послушай меня внимательно, — Басов взял запылившуюся папку с капота, тон был воспитательским. — Я на этом участке уже пять лет и знаю про эту семью многое. В том числе, какие слухи ходят про Егора, и о том знаю, что это не слухи.       Кирилл побледнел, перестал строить недовольную рожу. Значит, Басов всё же в курсе «настоящей цели», или опять о другом? Язвительные выпады типа «Знаешь, и что?» или «Откуда знаешь, что не слухи? На собственном опыте?» он оставил при себе, ждал продолжения.       — Если ты тоже гомосек, то вам лучше…       — Я не гомосек! — не выдержал, прошипел Кирилл. — И Егор не гомосек, ясно?! Следи за выражениями! За пять лет только до старлея дорос, можешь и помереть им! Я устрою, у меня отец депутат облсовета!       Андрей с коровой протиснулись между качающимися кустами и бампером «Пассата» и прошествовали к калитке. Пацан глазел. Он завёл Зорьку во двор и вышел обратно, стал загонять кур, хлопая в ладоши для острастки.       — В доме несовершеннолетний. Статей пришить можно, сколько влезет, — Басов выдал это как информацию для размышления, затем влез за руль, кинул папку на пассажирское, завёл мотор…       Кирилл ждал, пока он уедет, пока осядет поднятый его машиной шлейф пыли, пока рассеется облачко выхлопных газов. Ждал, не зная, идти ли ему к Рахмановым или уже не стоит. Не знал, как смотреть Егору в глаза. Ветер усилился, погромыхивало. Тучи заслонили солнце, и сразу стало темно, как поздним вечером. Андрей загнал кур во двор и нашёл себе там другое занятие — приготовления к дождю.       Кирилл остался на улице один. На обочине возле набитой травой машины. И никто не шёл ни за ним, ни за результатом их двухчасовых усилий. Обидно, блять. Он ведь не виноват, что на него настучали в полицию.       Как назло, требовалось отлить. Но поссать можно и в кусты. Чуть отойти от дома и там справить нужду.       — Кирилл…       Погружённый в раздумья Калякин вздрогнул, узнал голос Андрея, но, обернувшись, лишь увидел, как его голова с тёмными волосами исчезает за калиткой. Кирилл развернулся, минуту сверлил взглядом старые некрашеные доски, но продолжения так и не последовало.       — Андрюх… зачем звал? — спросил он в пустоту и быстро зашагал к дому. У него появился повод войти, и это радовало.       Во дворе, ограждённом со всех четырёх сторон строениями и заборами, стихия не имела такой силы, как на открытом пространстве улицы. Братьев на переднем дворе не было, только Найда высунула из конуры свою морду и нюхала пахнущий грозой воздух. Дверь на веранду была распахнута. Неясные звуки, позвякивание вёдер, визгливое хрюканье доносились с заднего двора.       — Андрей! — не слишком громко позвал Кирилл и направился к хлеву, а заодно и к туалету. Навстречу с горящими глазами, запыхавшийся вырулил искомый мальчишка собственной персоной. В здоровой руке, наклонив туловище для равновесия, он нёс полное пластмассовое ведро огурцов. Килограммов десять-двенадцать точно. Он наткнулся на Калякина и остановился, отступил на шаг. Его взгляд загорелся ещё ярче.       — Кирилл, ты траву выгрузил? — затараторил пацан. — Сейчас дождь польёт, её надо укрыть! Иди быстрее делай, пока сухо! Егор скотину кормит, ему некогда, а мне ещё помидоры и перец собрать надо! Одной рукой неудобно, капец! Ты справишься?       — А куда её надо складывать? — опешив от неожиданного задания, спросил Кирилл. Взгляд его упирался в покачивающееся ведро, в пупырышки на зелёных бочках мелких, как переросшие корнишоны, огурцов.       — Куда-куда… да куда-нибудь! Там на улице под деревьями сложи. Под вишнями и плёнкой накрой. И это… камнями прижми, чтобы плёнка не улетела!       — Ага, хорошо. Только сначала в сортир схожу.       — Иди, только побыстрее! — сказав, Андрей потащил ведро дальше, свернул с ним на веранду.       — И откуда ты такой умный? — усмехнулся Кирилл и поспешил в туалет. Мимо сараев для скотины проходил почти на цыпочках. В них хрюкало, кудахтало, мычало и звякало, стукало: Егор кормил будущее мясо и молоко и сейчас находился, скорее всего, в свинарнике. Ну и пусть пока там посидит — Кирилл оттягивал момент встречи.       Он зашёл в туалет, с облегчением помочился, потому что компот просился наружу ещё у реки, а когда покинул деревянный домик с намерением бегом бежать вытаскивать сено из машины, увидел Егора. Тот закрывал дверь свинарника на вертушку. Закрыл и в то же мгновение повернулся, прошёл несколько шагов по направлению к туалету, видимо, собираясь посетить его. При этом в задумчивости смотрел в противоположную сторону и на небо, не отворачивался, конечно, а просто оценивал погоду и планировал другие неотложные дела. Но в двух метрах до цели Егор повернул-таки голову и, заметив замершего у туалета Калякина, забыл про все дела и вообще, куда шёл. Расстояние между ними стало ничтожным. Их глаза встретились, Кирилл опустил взгляд.       — Егор, я… — неловко переминаясь, облизывая губы, заговорил он и понял, что не знает, как продолжить. Что за чёрт?!       — У тебя всё нормально? — ровным, даже участливым тоном спросил Рахманов. От него несло навозом. Шлёпанцы покрывала бурая воняющая жижа.       Гром прогремел совсем близко.       — Да, нормально, — буркнул Кирилл. Потёр нос, глядя, как в саду качаются яблони. Хмыкнул на своё ёбаное косноязычие. А ведь в каких-то вопросах его хуй заткнёшь! — Егор, я… Я ни во что тебя не впутываю!       — Я ничего такого не говорил.       Не говорил, но думал! Кирилл нашёл нужную волну. Он скользнул взглядом по кособоким сараям и решился, наконец, посмотреть на Егора.       — Я ничего не совершал. Участковый пришёл по старому делу о конопле. Проверить меня, профилактическую беседу повести. Это Лариска сообщила в полицию, что я вернулся в деревню. Сука драная! — у него было много эпитетов для этой стервы, но при Егоре он удержался употреблять нецензурные. — Это Лариска, ей больше всего надо. Она ещё днём приходила со мной разговаривать, выгоняла… Ну я её послал, конечно, а она на меня в ментовку заявила. Участковый этого прямо не сказал, но и так ясно как день! Якобы я собираюсь опять готовить травку, а тебя запугал и в подельники взял. Змея!       Кирилл замолчал. Чувствовал себя так, будто поднялась температура. Поздно понял, что его рассказ больше похож на трусливо-истеричные жалобы ябеды. Со страхом ждал вердикта Егора. Не смотрел на него, как не смотрят на иглу медсестры, которая через секунду неминуемо причинит боль.       — Это похоже на Ларису, — услышал он ответ. Обрадовался, что с ним согласились.       — Она хочет нас поссорить, Егор, — сказал Кирилл уже гораздо спокойнее, потянул руку к его свисающей вниз ладони и, не встретив сопротивления, переплёл пальцы, как они всегда делали. — Она бесится, что ты со мной. Хочет разлучить. Она считает тебя своим, Егор.       — Я не её, — ответил Рахманов, обвивая свободной рукой талию Кирилла, сокращая дистанцию до минимума. У Калякина груз с души упал. Всё-таки его возлюбленный — здравомыслящий человек, не поддающийся гневу. Трудно быть таким добрым и справедливым, но Егор такой. Егор удивительный.       — Простишь меня?       Егор на секунду ушёл в себя. На одну единственную короткую секунду. Чтобы вытащить оттуда всё, что наболело.       — Кирилл… сегодня ты ни при чём, но теперь ты понял, каких неожиданностей я боюсь? Нашу семью и так часто посещают все, кому не лень — пожарные, опека, социальный патруль, этот участковый. Нас причислили к группе социального риска, незащищённым слоям населения, ведь тут живут инвалид первой группы, парень с сомнительной ориентацией и несовершеннолетний. Опека так и ждёт, как бы Андрея в приют забрать. А мне приходится терпеть и зарабатывать, поддерживать дом в порядке, одевать и обувать, чтобы им не к чему было придраться. Но если они узнают, что к нам стала наведываться полиция…       Кириллу нечего было ответить. Смог только кивнуть. О подобном надзоре компетентных служб он тоже раньше не подозревал. Андрея могут отобрать, поместить в приют — ужас какой! Вспомнились слова участкового про несовершеннолетнего, геев и статьи. Но он не стал рассказывать о них Егору. Если Егор разрешил ему поселиться у них дома, значит, опасности совместное проживание не несёт. И всё же — как страшно жить на свете, когда у тебя нет отца-депутата, когда ты один на один с миром. Нет, теперь не один, теперь их двое. Они будут осторожны, очень осторожны.       Калякин кивнул, теребя рукой лежавшую на плече прядь Егора.       — Я всё понимаю. Понял уже давно, не дурак. Извини, что так вышло сегодня.       — Я рад, что всё обошлось. У участковых такая работа — реагировать на заявления жителей. Не ввязывайся больше ни во что, ладно?       — Естественно! Но ту коноплю мне ещё долго припоминать будут, — хмыкнул Кирилл. Стоять, обнявшись, объясняясь, понимая друг друга, было так замечательно! Высшее счастье на земле!       На нос упала капля. Потом на щеку. Потом на взлохмаченные волосы Егора. Из калитки со стороны огорода появился Андрей, наверно, проскочил туда, когда Кирилл сидел в туалете. На этот раз он тащил ведро красных и жёлтых помидоров. Увидел брата и его парня, обнимающихся под усиливающимся дождём, сделал круглые разгневанные глаза:       — Вы чего стоите? Бегите в дом! Кир, ты сено убрал? Егор, принесёшь перец? Я его собрал и там оставил, рядом с парником…       Кирилл отскочил от Егора как ужаленный.       — Блять, сено! Забыл! Сейчас уберу!       Дождь уже зарядил нитями. К счастью, был тёплым. Футболки, штаны, волосы стали намокать. В небе сверкнула молния, за ней последовал грохочущий раскат.       — Поздно таскать траву! — поймал за руку мечущегося Калякина Егор. — Ничего, что она в багажнике останется?       — Ничего! — перекрикивая следующий удар грома, проорал Кирилл.       — Тогда накрой багажник плёнкой. Плёнка в том сарае. — Егор указал на сарай, и Кирилл сразу погнал туда. Он уже весь вымок, но эйфория от не случившейся ссоры давала адреналин. В тёмном, без окон, затхлом сарае, распахнув настежь дверь, Кирилл быстро нашёл свёрнутый в несколько раз кусок полиэтиленовой плёнки, каким накрывают парники. Потемневший, грязноватый, видимо, многократно использованный, он лежал на металлической бочке, накрытой широкой доской. Схватив свёрток, Калякин снова выбежал в дождь. Егор спешил с огорода с ведром зеленовато-жёлтого перца. Нёс его не тяжело, как брат, а словно пустое. Он был весь мокрым, прилизанным, как сегодня на речке, только там он был голым, а здесь футболка и трико облепили стройный торс и тощие коленки. На земле образовались лужи, и ноги в шлёпках погружались в воду.       Кирилл не мог взгляда от него оторвать, точно ему не лились за шиворот тёплые потоки. Вспоминал, как ненавидел этого деревенского пидорка и как отчаянно хотел его.       — Кирилл, не стой!       — Да-да, иду! — сказал Калякин и, обогнав, открыл перед Рахмановым калитку в передний двор, коварно оскалился, когда тот проходил в сантиметрах от него, немного наклонился к его уху: — А ведь это ты сдал меня ментам, Егор.       Егор непонимающе повернулся.       — Может, поиграем об этом в ролевые игры? — тут же с невинным видом добавил Кирилл. — Преступник и добропорядочный гражданин…       Егор ничего на это не ответил, но улыбнулся шутке и напомнил:       — Сено намокнет.       — Уже лечу! — отрапортовал Кирилл и ринулся на улицу, по пути замечая, что кто-то из братьев накрыл большим брезентом мотоцикл. Плёнку он разворачивал на ходу. Перед домом к этому времени образовалось маленькое озеро, кончики травинок торчали из воды, по ним били тугие крупные капли. Землю раскиселило, превратило в скользкую грязь. Кирилл не глядя шлёпал по лужам, только пригнул голову, чтобы дождь не хлестал в лицо. Здесь, на улице, он заметил шум — монотонный шум льющегося дождя, шелест капель в листве — и тишину всего остального мира: ни птиц, ни лягушек, ни собак. А ещё от намокшей травы и пыли исходил вкусный запах озона.       Раскинутая поверх багажника плёнка мгновенно прилипла к эмалированному металлу, но Кирилл положил сверху ещё найденные на обочине камни, чтобы не улетела от порывов ветра. Края плёнки свешивались почти до земли, высовывающаяся из багажника трава теперь не должна была пострадать. Правда, она уже давно намокла. Намокла ли та, что находилась внутри, они посмотрят завтра.       Закончив пристраивать камни, Кирилл выпрямился, посмотрел на дом, на деревню, вдруг ставшую такой чистой, что, казалось, старая краска на стенах, крышах, заборах сделалась ярче. Красиво. Радостно. Как в детстве.       Кирилл себя не узнавал: дождь вымочил его до нитки, заливает глаза, стучит по макушке, плечам и спине, а он не злится, а порхает аки пчела и чувствует невероятное воодушевление, лёгкость. Вот что любовь с людьми делает! Какое счастье, что Егор его понял. Егор — золото!       Гроза давно сместилась к северу. Дождь стал тише и холоднее. На юге и западе виднелась полоска голубого неба. Кирилл, стряхивая, подобно собаке, воду с волос, пошёл всё-таки в дом.       50       Наступил вечер, и Кирилл втайне надеялся, что Егор не пойдёт к банкирше, учитывая дневное происшествие. Дождь почти закончился: лил мелко, а на западе оранжево-розовыми лучами светило умытое солнце. Мама Галя смотрела телевизор, а они втроём под яркой лампочкой в простецком стеклянном абажуре сидели на кухне. Егор готовил суп, потом занялся консервированием огурцов: мыл содой двухлитровые банки, готовил маринад со специями. Андрей и Кирилл помогали по мелочи — чистили морковку и картошку, полоскали в маленьком пластмассовом тазу огурцы, раскладывали их по банкам, добавляли чеснок, эстрагон, смородиновые листочки и кружочки моркови. Было весело. По кухне плыли щекочущие обонятельные рецепторы запахи картофельной похлёбки и пряностей.       — Всё, теперь я сам, — сказал Егор, разгоняя помощников по местам. Взял прокипячённые жестяные крышки золотистого цвета и устройство с чёрной пластмассовой ручкой, которое называлось «закаткой» или «закруткой». Положил их на кухонный стол и с половником повернулся к кастрюле с кипевшим на медленном огне маринадом. Зачерпнул и осторожно, высунув от усердия язык, стал наливать в ближайшую банку. Стеклянные стенки мигом запотели.       Кирилл и Андрей опустились позади него на стулья у обеденного стола.       — Чем займёмся? — глядя в покрытое рябью мокрых дорожек окно, спросил малец.— Чаю попьём?       — Плита занята, — кивнул на просившего не мешать повара и холодный чайник Кирилл. Прикинул, чем ещё заняться, и в голову пришла отличная мысль. — А фотографии у вас есть? Фотоальбом?       — Альбом? Есть! Сейчас притащу! — загорелся интересом Андрейка и рванул со стула через прихожую прямиком в горницу. Чуть сместившись, чтобы видеть через расположенные друг напротив друга дверные проёмы, Кирилл заметил, как пацан юркнул в их с братом спаленку. Спустя пару минут он вынырнул оттуда с двумя альбомами в руках и ещё через мгновение приземлился на стул, а альбомы плюхнул на стол.       — Вот.       Егор ничего на их забаву не сказал, даже не повернулся — он закатывал банку. Механизм издавал металлическо-шуршащие звуки. Огурцы уже начали менять цвет с зелёного на буро-болотный.       Один альбом был современным, с прозрачной обложкой поверх цветной картинки, изображающей водопад в тропических зарослях. Маленького формата — по одной фотографии на странице. Другой явно купили в советские времена. Снимки тогда ещё не помещали под специальную плёнку, а приклеивали «уголочками» или вкладывали между страниц. У бабушек Кирилла имелись такие.       Он начал с современного, подозревая, что Виталика надо искать именно в нём. На первой фотографии были парадно одетые Егор и Андрей на фоне двухэтажного панельного здания и других людей.       — Это мой первый звонок, — пояснил Андрей. — После линейки нас мамка фотографировала. А это наша школа, только сейчас на ней крышу другую сделали, та протекала.       Фотография была нечёткой, с датой в углу. Наверняка на обратной стороне идёт надпись «Кодак» или «Коника». Такие раньше печатали в салонах с плёночных фотоаппаратов. Но это было сто лет назад. Вернее, если судить по дате — почти шесть лет назад.       На следующем развороте был только Егор. Совсем мальчик. Оба почти одинаковых снимка с какого-то школьного мероприятия, проводившегося в спортивном зале. Егор и ещё двое учеников в костюмах стоят на фоне шведской стенки, выкрашенной, как и стены, в голубой цвет.       — Это не помню, что.       Дальше— снова Егор в спортзале, но на нём триколорная лента выпускника, в руках почётная грамота, аттестат и коробочка с медалью. Правда, Кирилл его еле узнал из-за короткой стрижки. Будто другой человек. Узнал только благодаря глазам, красивым и в том возрасте.       — Это выпускной, — продолжил комментировать Андрей, который уже практически залез целиком на стол и навис над альбомом. — Егор золотую медаль получил. Он вообще у нас башковитый. И в институте первый курс с отличием окончил. И второй бы окончил, да бросил из-за нас с мамкой. Там дальше он в институте будет…       Егор тем временем поставил, перевернув донышком вверх, третью банку огурцов на пол возле двери и заглянул Кириллу через плечо. Калякин подождал, пока он насмотрится на себя мелкого и вернётся к маринаду, и быстро перелистал несколько фотографий школьного периода.       — Вот она! — остановил его Андрей.       Кирилла постигло разочарование: на фотографии Егор был один. В пиджаке, галстуке и белой рубашке, всё с теми же короткими волосами, наверно, тоже первого сентября после поступления. Но служивший фоном вуз он узнал — очень престижный институт при правительстве России. Туда берут только избранных, конкурс высокий, попасть на бюджет нереально. Сам он туда не рыпался, потому что там надо учиться.       — Егор, ты на юридическом учился?       — Да, — не отрываясь от закатывания четвёртой банки, кивнул тот.       — Адвокатом собирался стать? Или просто юристом?       — Нет.       — Егор хотел стать прокурором или судьёй, — услужливо пояснил за брата Андрей. Мальчишка был настоящей находкой для шпиона, в отличие от своего старшого. Егор на это и ухом не повёл, с помощью полотенца относил горячую банку к двери. А у Кирилла вырвался непроизвольный возглас:       — Ого! Ты — прокурором или судьёй?       Егор поставил перевернутую банку, разогнулся и как-то по-особенному, с прищуром, посмотрел на Калякина. «Что в этом невероятного?» — как бы спрашивал его взгляд, и Кирилл подавил вознамерившийся раздаться за собственным вопросом смех. Да, предположение об адвокатской карьере лежит прямо на поверхности и кажется оправданным — Егор добренький, захочет всех защищать. Но Егор не только добрый — прежде всего он справедливый, и справедливость — единственное, что он хочет отстаивать и защищать. Проживший много лет в прогнившем обществе, угнетаемый со всех сторон, Егор не даст спуску злу.       Кирилл не просто понял помыслы своего любимого — был уверен, что, приди Егор к своей мечте, он стал бы принципиальным обвинителем или судьёй. Одним из тех, про которых снимают фильмы — не идущих на сделку с совестью, рискующих жизнью во имя торжества закона. История с коноплёй это доказывает.       Трахнуть прокурора — о, боги, какой соблазн!       Рахманов опять принялся заливать маринадом огурцы, а Кирилл стал листать дальше. Андрей молчал, потому что и без пояснений было всё ясно — братья на речке, Андрей на мотоцикле, потом Егор на мотоцикле, потом в саду, потом на лавочке с бабой Липой. На этом фотографии кончились, хотя в альбоме оставались пустые страницы.       — А это у нас фотоаппарат сломался, — заговорил, заметив удивление, Андрей. — Он дешевый был. И плёнку продавать перестали. И негде стало печатать.       Последней была фотография, где братья вместе с мамой возле дома. Наверно, сделанная за несколько месяцев до парализации. Красивая даже без косметики черноволосая женщина обнимает разных по росту и возрасту сыновей, улыбается в объектив. На ней летнее платье, а вокруг лето. Кириллу сделалось не по себе, ещё и Андрей, глядя на фото, сопел над ухом, и слышалось шуршание закаточного механизма.       Калякин отложил современный альбом расстроенный, что не нашёл урода Виталика. Подтянул к себе второй — толстый, с картонными, немного обтрёпанными страницами — и открыл. Чёрно-белые фотографии в нём вставлялись в прорези. На каждой странице размещалось по три-четыре карточки. Ни одного лица Кирилл не узнавал.       — Это бабушка и дедушка, — комментировал Андрей. — Это бабушкина старшая сестра. Это я не знаю, кто. Это бабушкина подруга. Это мамка маленькая. Это у мамки был брат, но он умер, когда в школе учился. Это медичка местная. Это собака у мамки была большая, овчарка. Это опять мамка.       Кирилл просматривал быстро, не концентрируясь на запоминании давно почившей родни. Но, похоже, все фотокарточки были старыми, из прошлого века.       — А вот Егор, — хихикнув, Андрей указал на фотографию голенького младенца, лежащего на подушке. Кирилл остановился, внимательно присмотрелся, даже приподнял альбом. А Егорушка-то при рождении был пухленьким! И писюнчик немаленький такой!       — Прикольный.       Подросшая фотомодель собственной персоной снова подошла, посмотрела через плечо и ушла. Кирилл взялся листать дальше, находя Егора на других снимках под ёлкой, у печки, на игрушечной лошадке, с надувным телефоном, с бабушкой, дедушкой, с молодым мужчиной… На этой фотографии, сделанной в фотоателье, Кирилл остановился, присмотрелся. Лицо мужчины в свитере с ромбами, державшего на коленях мальчика лет четырёх-пяти в матросском костюмчике с бескозыркой, было смутно знакомым. Мальчик-то, естественно, Егор.       — А это кто? — спросил Калякин, потому что Андрей в кои-то веки молчал, хотя пояснение было нужно как никогда.       — Это наш отец, — неохотно, спустившись со стола на стул, ответил младший и искоса кинул взгляд на брата. Егор не повернулся, он закручивал последнюю шестую банку.       — Отец? — задумчиво трогая фотографию пальцами как экстрасенс, будто это могло помочь вспомнить, переспросил Кирилл. Вспомнился только отзыв о нём бабки Олимпиады — гад, который обрюхатил девку, увёз в город, сделал второго ребёнка и бросил. Ясно, почему Рахмановы не хотят про него говорить.       — Отец, — процедил Андрей, всей напряжённой позой моля быстрее переворачивать страницу, пока Егор отвлечён огурцами. Но Кирилл не спешил. У него чесался мозг. Он вспоминал, где мог видеть этого мужика. Тот постарел сейчас, конечно. Может, он кажется знакомым, потому что сыновья частично унаследовали его черты? Нет, Егор больше на мать похож, а вот у Андрея что-то есть от этого кобеля, которого он назвал отцом. Участковый сказал: «Михайлович». Значит, Михаил Рахманов… Нет, Кириллу это имя ничего не говорило. Он дырявил и дырявил взглядом фотографию, перебирая в уме — Михаил, Миша, Мишка, Мишаня… Вдруг всё сложилось!       — Это же Мишаня! — победно закричал он и хлопнул ладонью по фотографии. Егор, не донеся полотенце до горячей банки, резко обернулся. Андрей вытянулся в струну и стрельнул глазами сначала в брата, потом в дверной проём.       — Ой, извиняюсь, — притих Кирилл, догадавшись, что крикнул слишком громко и мог потревожить маму Галю. А возможно, её оберегали от всяких упоминаний имени бывшего распутного мужа. Но двое его детей в доме — куда уж большее напоминание?       — Ты его знаешь? — спросил Егор. Он отвернулся от сидящих, зажал крышку и донышко банки полотенцем, поднял её, перевернул… Действовал, как ни в чём не бывало, не подавал виду, но от него повеяло холодом — не по отношению к Кириллу, а по отношению к отцу. Калякин это заметил и укоротил свою радостную прыть.       — Ну… он похож на Мишаню, который в областной администрации работает. Какая-то крупная шишка… то ли заместитель губернатора, то ли…       — Председатель правительства, — подсказал Андрей, забравшийся на стул с ногами. Сидел на нём, как кура на насесте, обхватив колени руками. Ещё он походил на поджавшего уши и хвост щенка и всё время посматривал на брата, ловил его реакцию. Егор явно не любил отца — заслуженно не любил — и эта тема в доме была под запретом.       — Да, наверно, — не стал спорить Кирилл, он всё равно не знал должность наверняка. — Этого мужика часто по местным каналам показывают в новостях, поэтому я его знаю. И в интернете часто мелькает. Сайт один есть прикольный, типа молодежный и оппозиционный… так они там всех чиновников троллят и с дерьмом мешают. И вот этого, — Кирилл постучал пальцем по фотографии, — тоже. Его там Мишаней называют. Это ваш отец?       Калякин был настолько поражён открытием, что не знал, чему изумился больше — тому, что знает, хотя бы визуально, отца Рахмановых, или тому, что тот один из первых людей в области. Даже маститее его папы с депутатским значком. В голове возникали картинки чёрных тонированных «Мерседесов», на которых разъезжают работники областной администрации, рестораны, в которые они ходят обедать, офисные стулья за сто тысяч, которые они закупают для своих жирных задниц… Пока эти образы не могли увязаться с кухней с покатым полом и дешёвыми обоями в цветочек, с той нищетой, в которой выживали два брата и их мать. Мишаня зажрался и совсем оборзел?       Егор его не перебивал и потом молчал. Отнёс последнюю банку, накрыл детским шерстяным одеялом в красную и белую клетку, сверху бросил свою болоньевую куртку, укутал. Намочил тряпку, стёр со стола, выкинул мусор в чёрный пакет под раковиной, стал споласкивать кастрюлю из-под маринада. Андрей без его разрешения рта не раскрывал, ворочался на стуле.       — Да, это наш отец, — ставя кастрюлю на полку в кухонном столе, произнёс Егор. Видимо, справился с охватившим душу волнением и решил, что его парень заслужил право знать эту неприятную информацию. Кирилл расценил это как проявление доверия и был благодарен. К этому моменту он вспомнил ещё одну странную вещь, которая его в самом начале сбила с толку, не дав сразу узнать мужика на фото и связать его с братьями.       — Но Мишаня ведь не Рахманов?       — Это длинная история, — ответил Егор. Он закончил с уборкой на столе, выключил огонь под кастрюлей с супом и, вымыв руки, заглянул в окно. — Дождь перестал. Я пойду к Ларисе, а вы…       Услышав последнее, Кирилл забыл обо всём на свете — о фотографиях, Виталике, Мишане. Сердце подскочило. Он встал, едва не хватаясь за Егора, чтобы не пустить.       — Ты пойдёшь?       — Да, схожу, — кивнул Егор, после разговора об отце он стал хмурым и отводил взгляд. — Посмотрю, что ей надо. Сделаю и приду.       — Можно, я пойду с тобой?       — Лучше не надо. Вы лучше поешьте. Андрюш, маму покорми. Кирилл, помоги этому однорукому бандиту. — Егор, потрепав брата по волосам, наконец улыбнулся. У Калякина отлегло от сердца.       Егор ушёл, не переодеваясь, в той же домашней одежде, которую надел после купания под дождём. Значит, свидания не будет. Она просто заставит уставшего парня работать! Или будет капать на мозг разговорами о поселившемся у него криминальном авторитете. Будет пиздить языком, нести дичь, лишь бы настроить своего любовника против его любовника. Попытается соблазнить. Вопросов в голове роилось много, и они отбивали аппетит.       — Я не хочу есть. Егора дождусь, — сказал Кирилл младшему Рахманову, глядя, как тот достаёт из навесного шкафа глубокие тарелки. Тарелки в этом доме тоже были старенькими, некоторые со сколами и трещинами, а вот брезгливости не вызывали.       — Тогда я тоже не буду, — сообщил Андрей и поставил две тарелки обратно в рёбра подставки для посуды. Одну тарелку он оставил. Поставил на стол, затем снял крышку с кастрюли. Всё приходилось делать одной рукой, левой.       — Давай я помогу? — догадался, наконец, Кирилл и, отстранив пацана, встал к плите. Взял тарелку, взял половник… От супа шёл манящий аромат мяса и варёного картофеля с приправами, но все мысли были в доме банкирши. Зачерпнув густого супа, Кирилл наполнил тарелку.       — Хватит. — Андрей остановил его попытку добавить второй половник супа. — Мамка много не ест. Хоть бы это съела.       — Помочь покормить?       — Не надо, я сам, — ответил младший Рахманов и, вынимая из ящика ложку, понизив голос, добавил: — Она тебя стесняется. Стесняется своего больного вида.       — Понятно, — проговорил Кирилл. Ему снова стало не по себе. Он не искал слов утешения, всё равно бы вышло криво, да и в этой семье все давно устали от жалости. Но как-то несправедливо, что ещё не пожилая женщина прикована к кровати, когда могла бы ходить и растить сыновей. Проклятые деньги!       Тяжёлые эти думы немного отвлекли от Егора. Кирилл закрыл кастрюлю, глянул в окно, там догорали последние лучи солнца.       — Я схожу на улицу, посмотрю, как там сено. Вытаскивать его?       Андрей ложкой разминал кусочки картофеля и моркови в супе, получалось жидкое пюре.       — Да, сложи сено на улице, где забор, завтра просушим. Если очень сыро, подстели плёнку, которая на багажнике, а сверху в любом случае накрой той, что в багажнике. И камнями обязательно прижми.       — Хорошо.       Калякин вышел на веранду, потом во двор, где ещё стояли лужи, и, наконец, на улицу. Было ещё светло и тихо. Трава и земля под ногами оставались напитанными водой, влага блестела на машине, на крышах, на листьях. С деревьев изредка капало. Вдали куковала кукушка.       Кирилл присмотрел между вишнями и забором место, где можно сложить стог, пошёл к машине. Уже через несколько шагов в шлёпанцах по мокрой траве ноги стали влажными, благо, что не надел носков. Плёнку с багажника кто-то снял, свернул и положил сверху. Егор, кто же ещё? Первым делом, оказавшись на дороге, верхний слой которой превратился в грязно-глиняное месиво, Кирилл посмотрел в сторону коттеджа и никого не увидел. Вдохнув поглубже, Кирилл взялся за работу. Отнёс к забору вымокшую под дождём, но чище не ставшую плёнку, расстелил… и уже весь вымазался. Но внутренний голос молчал, не начинал ныть об отдыхе, об удобстве, о банке пива. Курить захотелось, возможно, от нервов, из-за ухода Егора к банкирше, однако Калякин терпел. Он не прикасался к сигаретам уже два или три дня, что являлось несомненным рекордом за шесть лет, и собирался продолжать вести здоровый образ жизни. Блоки сигарет, которые он купил, спрятал в сумку и планировал позже продать.       Трава в багажнике частично всё же намокла. К тому же они её так утрамбовали, что выковыривать её оказалось делом сложным. Пришлось попыхтеть и вымазаться вообще с ног до головы в травяном соке. Но кучка возле забора росла, а Кирилл понимал, что задания ему дают самые лёгкие, за исключением косьбы, не требующие подготовки. Даже мелкий Андрей знает и умеет в сельском хозяйстве больше, чем он, а ведь это исконное занятие всех не только русских, а вообще всех людей — выращивать овощи и разводить скот. Корни теряются, урбанизация стирает древние традиции.       Философские стенания над исчезающими народными промыслами сразу выветрились, когда Кирилл увидел идущего домой Егора. Придя к машине за очередным пуком травы, он машинально кинул взгляд в сторону коттеджа, ожидая лицезреть привычную картину пустой деревни, но по дороге приближался человек, его селянин. Размеренной походкой, уставший, с обычным безучастным выражением лица. Что-то он рано, минут двадцать только прошло. Хорошо бы они поругались.       Кирилл отвернулся от багажника, стал ждать, когда Егор подойдёт достаточно близко, чтобы услышать его.       — Ты быстро, — сказал он.       — От меня требовалось полить грядки, но их полил дождь. — Егор был чем-то озабочен, не смотрел в глаза, Кирилла это тревожило. Они оказались напротив друг друга. Губы Егора не были красными, как при поцелуях.       — Лариска говорила обо мне? — поинтересовался Кирилл, не мог этого не спросить, в своём голосе слышал враждебность.       — Нет, — устало махнул головой Рахманов, но было ясно, что даже если бы эти двадцать минут они обсуждали исключительно его, он бы не сказал. Блять, сейчас это молчание бесило!       — Но всё хорошо, Егор? У нас всё по-прежнему?       — Да. Закончишь тут? У меня ещё дел много…       — Конечно, закончу, иди.       Кирилл попытался переплести их пальцы, но Егор не дался, ушёл. После этого Калякин еле взял себя в руки и сложил стог, даже придал ему более-менее округлую форму, укрыл плёнкой и зафиксировал большими кусками щебня, которые нашёл в придорожных кустах. Пока вычищал багажник, убирался в салоне, окончательно стемнело.       Во двор Кирилл заходил не в самом хорошем расположении духа, но там его ждал поцелуй — по пути в туалет — от перепачканного, пахнущего навозом и молоком Егора. Тревоги улеглись в одну секунду. К ночи, переделав все домашние дела, Егор совсем оттаял. Они приняли душ вместе, обозвав это экономией воды, потом добрались до супа, потом двигали мебель. Мама Галя радовалась за них и пораньше отошла ко сну. Она и так много спала из-за успокоительного действия некоторых лекарств. Однако секс ночью был снова осторожный, как у мышек.       51       На следующий день тоже всё было замечательно. Ларискина машина, несмотря на субботу, возле дома не стояла.       Они с Егором и Андреем поехали в город, посетили травматолога в районной поликлинике, потом ходили по рынку, покупая одежду для школы и канцтовары. Для Кирилла цены на брюки, рубашки, спортивную форму, кроссовки и водолазки — тысяча, полторы, семьсот рублей — казались незначительными, он себе покупал фирменные вещи, всякий китайский ширпотреб его не устраивал, но вот Егор каждый раз, когда продавец называл стоимость, чуть не вздрагивал. На рынке он оставил почти двадцать тысяч рублей — вот и собери семиклассника в школу! Помощь от государства как проблемной семье полагалась — около тысячи рублей и бесплатные учебники. Кирилл всё больше и больше охреневал от реальной жизни. К счастью, Андрей не роптал, не топал ногами, требуя «адидасов» и айфонов как у сверстников.       Погода опять взяла курс на жару, но в огороде после вчерашнего ливня образовалась трясина, поэтому днём после домашних дел они опять поехали на заготовку сена. В речке не купались — вода поднялась и похолодела. Андрей бегал по бугру и запускал подаренного воздушного змея. Пикник тоже не устраивали: скосили, разбросали траву тонким слоем, чтобы быстрее сохла, и поехали домой чистить навоз. Кирилла перестало тошнить от запахов и вида зловонной жижи, которую Егор нагружал в корыто, а он отвозил в кучу, через пятнадцать минут, а через час он уже не зацикливался на содержимом корыта и вспомнил благозвучное словечко «органика», которое употребляют всякие веганы и им подобные любители экологически чистых продуктов. Кирилл вымотался, все мышцы болели и горели огнём, только признать, что он слабак и сдулся, смелости не хватало. Плюс где-то внутри сидела совесть и тоже не давала бросить и уйти, взвалив всю работу на Егора: с помощником у Егора останется хоть капля сил на тихий, неспешный секс. В принципе, Калякина всё устраивало в их отношениях, он боялся, что будет хуже, а так им перепадало достаточно времени на поцелуи, тисканья, а ночь вообще была самым приятным временем суток — долгожданный отдых от дел и ласки. Про Кипр внутренний голос заткнулся.       Когда они приехали с речки второй раз, «Мокка» Лариски красовался возле кованых ворот, насаженных на кирпичные столбики. Это Кириллу не понравилось, он всей душой ненавидел скандальную бабу и уже не представлял, как собирался её чпокнуть, она ведь была отвратительна, как бегемот. От ревности крышу сносило. Егор вроде не обратил на тачку никакого внимания.       — Егор, ты к Лариске сегодня пойдёшь? — спросил Кирилл, когда они оба вылезли из машины.       — Она не звонила.       Ответ можно было считать за отрицательный. Калякин успокоился и, обогнув капот, подошёл к Егору, переплёл их пальцы — большего в общественных местах, даже на деревенской улочке, они решили себе не позволять, держаться друзьями во избежание косых взглядов.       — Егор… я люблю тебя… А ты меня любишь… хоть капельку?       Рахманов не отвечал, смотрел в глаза. Однако Кирилл почувствовал, что его пальцы крепко-крепко, почти до боли, сжимают. Это уже считалось признанием! Усталость валила с ног, но теперь он был готов перекидать ещё кучу навоза и скосить гектар травы.       — Я жду не дождусь ночи, — сказал Кирилл и наклонился ближе. — Хочу попробовать сделать тебе минет. Но и взамен тоже хочу, — добавил он, улыбаясь. — От кого же я слышал, что пидоры часто практикуют минеты? Не от тебя ли?       — Да, один пидор другому рассказывал, — кивнул Егор, он загадочно улыбался, многообещающе.       — Егор… — Кирилл облизал губы. — Твои глаза… я тону в них. И я не грёбаный поэт. Они меня парализуют.       Тотчас Кирилл понял, что зря употребил последнее слово. Егор сразу выпал из их маленького мирка и вернулся в настоящий. Вынул руку.       — Пора дальше идти заниматься… Кирилл, сено в стог сложишь? И накрой его, как вчера.       — Ладно.       Конечно, перспектива снова приниматься за работу неимоверно напрягала, хоть вой. Всё тело ломило уже после косьбы, сейчас же оно просто валилось с ног. Но Егор, которому досталось больше нагрузки, как-то ходил и не жаловался, а впереди у него была дойка, кормление скотины, смена памперсов маме. Кирилл знал, что будет стараться справиться с сеном быстро, чтобы помочь ему ещё в чём-нибудь. Это и была любовь.       Кирилл окинул взглядом придомовую территорию, чтобы оценить масштаб работ и настроиться на него. В стог предстояло собрать не только подсохшую траву, которую они сейчас привезли, но и вчерашнюю, разворошённую с утра вдоль забора. Она высохла и превратилась в настоящее сено.       Он сходил за граблями и начал сгребать его в кучу. От сухой травы шёл чудесный душистый аромат. За мыслями о том, как хорошо, наверно, зарыться в сено на огромном сеновале ночью, с любимым человеком, забылась усталость. Куча росла, формировался стожок.       Хлопнула калитка. Вышел Андрей и, повертев головой по сторонам, как будто в вечерней деревне полно пешеходов, подошёл к Кириллу.       — Работаешь? — риторически спросил он и почесал кисть руки у границы гипса, наморщил нос. — У тебя хорошо получается. А меня Егор за коровой отправил.       — Ты молодец, — сказал Кирилл, чтобы отвязаться, ему некогда было отвлекаться на пустую болтовню. Пацан всё не уходил, стоял рядом, смотрел. Кирилла это немного раздражало, он уже собрался спросить, почему тот не идёт выполнять поручение брата, но следующий вопрос Андрея заставил его пожалеть о неприязни, пусть даже мимолётной.       — А я знаю, зачем ты фотографии смотрел. Ты ведь Виталика искал?       Кирилл прекратил сгребать сено, поставил грабли прямо, опёрся о них двумя ладонями. Смотрел на расплывшегося в радостной улыбке пацана. Вот ведь даёт! Сметливый! А сердечко застучало.       — Но… Виталика же в альбоме не было. Или я его пропустил?       — Не было, конечно. Его фотка в телефоне. Егор его на свой телефон сфотографировал. — Андрей говорил тихо и периодически оглядывался на калитку. Ага, играет против брата. Только в данном случае это больше похоже на «за». Услышав ответ, Кирилл едва себя по лбу не хлопнул: телефон! Как сразу о нём не подумал, дитя прогресса недобитое! Возможно, потому что телефон у Егора был древним, кнопочным? Как бы то ни было, Кирилл девайс из виду упустил, но теперь обрадовался, что посмотрит-таки на несравненного Виталика! Правда, в следующую же секунду огорчился, что даже сейчас, когда они стали парой, Егор не удалил фотку бывшего.       — Егор не удалил фотку? — уточнил он у Андрея.       — Вроде нет. Но я его телефон редко беру, — сказал пацан. — Ты не волнуйся, Кир, ты Егору нравишься. Я это по нему вижу. И мамке ты нравишься. Виталик ей не нравился.       — А она его видела?       — Они приезжали сюда раза три, — Андрей всё время зыркал на калитку. — Ладно, я побегу, а то Егор будет ворчать. — И он действительно побежал, поднимая изношенными кроссовками облачка пыли, скоро скрылся за деревьями. Кирилл в приятной задумчивости сгрёб последнее сено, педантично, даже любовно выровнял окружность, прислонил грабли к воротам и пошёл к багажнику за свежей долей сена. Из багажника на него пахнул ещё более насыщенный аромат луговых трав, лета и солнца. Сегодняшнее сено было сухим, тёплым и лёгким. Зарываясь в него лицом, Кирилл носил большими охапками, аккуратно укладывал в полусферу. Его прокурор любит трудолюбивых и, увидев стог, не разочаруется.       Стог получился высотой метра в полтора. Накрыв его двумя кусками плёнки, Кирилл пошёл чистить от травинок багажник. Выйдя на дорогу, чуть не отшатнулся обратно в вишни и не побежал, как полоумный. Но на дороге возле дома Пашкиной бабки маячило не приведение церковного священника, а стояла собственной персоной Лариса Батьковна в безразмерном чёрном балахоне до середины бедра и чёрных свободных штанах. Классный наряд в такую жару — сам он был в шортах и футболке.       Кирилл демонстративно отвернулся от неё и, склонившись над багажником, стал двумя пальцами собирать стебельки покрупнее. На дно багажника они стелили плёнку, поэтому мусора оставалось мало. Раз травинка, два травинка… Кирилл стиснул зубы, он затылком чувствовал на себе сверлящий взгляд. Сука, ну что тебе надо?!       Он выпрямился, выкинул тощий пучок сухих, ломких травинок в придорожную траву, захлопнул багажник. Собрался идти искать Егора.       — Кирилл! — донеслось ему в спину, как только он нацелился в сторону дома.       Блять, не поддаваться на провокации и уйти! Но мозг отдал телу абсолютно противоположные команды. Кирилл развернулся на сто восемьдесят градусов и скорым шагом направился к стоявшей в тридцати метрах от него крысе. Руки и ноги не подчинялись здравому смыслу, язык работал сам по себе. Глаза налились кровью, кулаки сжались.       — Сука! Коза ебучая! Долго ты, нахуй, за мной шпионить будешь? С мусорами не вышло, сама меня пасти вздумала? Оставь нас в покое, блять! Съебись в свой коттедж и сиди там!       Банкирша отступила, но ненамного. Вряд ли такую дамочку легко испугаешь.       — Ага, вот она твоя истинная сущность проявилась, хороший ты человек, — торжествующе обличила она. Держалась стойко, насмерть.       — О своей сущности беспокойся. Если все узнают, что ты парня заставляешь с тобой спать, который тебе в сыновья годится, что скажут?       — Я его не заставляю! — Глаза Ларисы расширились, в них смешались возмущение и испуг. Она растерялась, занервничала. Это дало повод торжествовать Кириллу.       — Ага, скажешь, он по доброй воле с тобой спит? Да тебя, такую корову, даже мужики из твоего банка ебать брезгуют! Дирижабли, говорят, не по их части, а уж ты вообще не по части Егора!       Что-что, а оскорблять Калякин был мастер, долгие годы ещё со школы учился высмеивать людей. Лариса не была такой уж безобразной тушей, просто уродилась крупной и высокой, но обычно по поводу внешности у человека самое большее количество комплексов. Стоит только надавить — и жертва сломлена, уже не так сильно сопротивляется нападкам. Ларису оскорбления тоже задели, только она оказалась не робкого десятка. Пошла красными пятнами, но в остальном виду не подала.       — А ты по части Егора? — спросила она уже без ярости, но с гордыми нотками, едва заметно кивая головой в такт голосу. — Да, я два дня наблюдала за тобой, как ты работаешь, как с Егором и Андрюшей общаешься, возишь их. И я действительно подумала, что ты неплохой парень, Кирилл. Оступившийся однажды, но неплохой. Вот сейчас собиралась тебе об этом сказать… даже помириться с тобой, попросить прощения, что вмешивалась… Но ты, Кирилл, показал свою истинную сущность. Сам как считаешь, достоин ты Егора?       Кирилл малость опешил. Пелена злости слетела с его разума, он практически прозрел и понял, что опять усадил себя в дерьмо.       — Ты хотела помириться? Извиниться? — он неловко затоптался на месте, осматривая вновь пыльные окрестности. — Надо было сразу это сказать, а не доводить меня. Откуда мне знать, что у тебя на уме? Может, опять ментов подослать хочешь. Ну, извини, я тебя не понял. Свои слова беру обратно.       — Ну так мир? — скривив сначала губы, предложила Лариса. Только сейчас Кирилл разглядел, что её балахон и штаны из лёгкого полупрозрачного материала с подкладкой в нужных местах. И что от неё приятно пахнет духами, и волосы уложены.       — Мир, — согласился он только ради Егора, имевшего свой скромный заработок с банкирши, и протянул руку ладонью вверх. Лариса не поняла его жест. — Ну же, хлопни! — подсказал он. Лариса, усмехнувшись хлопнула.       — Пойдём ко мне? — предложила она. — Чаю попьём за примирение, о себе расскажешь.       — Вообще-то мне надо… — Кирилл хотел сказать о помощи Егору. Кинул взгляд в сторону их дома, увидел Андрея, ведущего корову, вздохнул. Егору помогать было надо, но Лариска могла послужить прекрасным источником информации о его жизни, пролить свет на их отношения. Соблазн пересилил. — А, ладно, идём. Только недолго, мне надо вернуться домой до темноты.       Лариса не возражала.       Двор коттеджа Кирилл уже видел, а в дом попал впервые. Экскурсию ему не устроили, сразу провели на кухню, но и этого оказалось достаточно, чтобы иметь представление о размахе, с которым обставляли строение. Прежде всего, просторная прихожая с лестницей наверх. Из неё двери в гостиную, ванную и туалет, судя по приклеенным к ним значкам-символам, ещё в какие-то помещения и, собственно, на кухню. Везде отделка из натурального дерева, и мебель тоже из него. Правда, дворец лесной феи.       Кухня тоже была немалых размеров, легко соперничала с кухней в квартире Калякиных. Барная стойка делила её на две зоны. В одной, где готовили еду, стоял гарнитур со встроенной техникой, а посередине обеденной зоны — овальный стол из тёмного дерева и стулья. Сиденья стульев, к счастью, были мягкими. На стенах висели картины с фруктами, парусниками и пейзажами, на полочках стояли всякие безделушки, а посередине стола в керамической вазе — букет разноцветных роз, должно быть, с собственных клумб. Кирилл сидел, всё это разглядывал и словно возвращался в прошлую свою жизнь со множеством излишеств. Он слышал шум воды, открывание холодильника, шум огня в конфорках, стеклянное позвякивание — Лариса возилась за его спиной возле плиты и кухонного стола.       — Так, сейчас будем отмечать, — объявила она, идя к нему, и вместо чая поставила на стол бутылку коньяка и два стакана. Вот что звякало!       — Я не пью, — предупредил Кирилл, хотя, конечно, вкусовые рецепторы мгновенно подсказали приятное чувство бархатной горечи на языке и разливающееся после него тепло в желудке. И коньяк был дорогим. — Я не пью, — повторил он сам для себя.       — Да ладно, не пьёт он, — подняла его на смех Лариса. — Давай, от одной стопочки ничего не будет. Разливай пока, а я закусить чего-нибудь принесу.       И она ушла, а вернулась с тарелками с ломтиками лимона, мелко нарезанной салями, сыром нескольких сортов, принесла минералку, маслины, копчёную курицу дольками, порционный жульен, мясную нарезку, фрукты. Накрыла стол так, что Кирилл диву давался. Он всё ещё медлил с откупориванием бутылки. А слюнки текли.       — Ты и Егора всегда так кормишь? — спросил он.       — Егор редко остаётся поесть, — призналась со вздохом Лариса. — Да ты наливай, кого ждёшь? Наливай, а я переоденусь быстренько, а то с работы только приехала. Суббота, а я до шести вечера работаю… — посетовала она по-женски обиженно и скрылась за дверью. Кирилл ещё посидел-посидел, посмотрел на бутылку и принялся откупоривать. Про себя решил, что пить не будет, разве что двадцать грамм за компанию, а потом улизнёт домой. Заключаемый с банкиршей мир необходим, Егор ведь всё равно будет ходить к ней.       Лариса обернулась туда-сюда минуты за три. Надела халатик без рукавов с голубовато-жёлтыми весёленькими разводами, на крупных пуговицах. Длина халатика для её телосложения была чересчур смелой, но коленки и все ноги в целом неожиданно оказались соблазнительными. Кирилл уже закончил наполнять стаканы, себе налил на донышке.       За таким огромным столом Лариса села близко к нему, положила ногу за ногу. Вид получился обалденным, но член не впечатлился.       — Что-то ты себя обделил, — заметила Лариса, поднимая стакан. — Ну и ладно, тебе же хуже. Давай за мир? — они сдвинули стаканы, выпили. Во рту появился тот самый горьковато-клоповый вкус, а следом в желудке разлилось тепло. Кирилл положил в рот кружочек салями.       — Я удивилась, увидев тебя снова в деревне, — закусывая, продолжила Лариса, — испугалась, как бы ты Егорке мстить не собрался. Когда узнала, что вы вместе… Ты прости, Кирилл, ну не подходите вы друг другу. Абсолютно не подходите.       — И что с того? Достали уже все с этими выводами. Что родичи мои, что ты. Мы подходим. — Кирилл радовался возможности быть дерзким, быть собой. — Как будто вы подходите. Он гей, ты баба под сороковник. Просто замечательная пара.       Лариса потянулась за бутылкой, разлила по полной обоим. Они молча чокнулись. Кирилл дождался, когда Лариса начнёт пить, пригубил и поставил за вазу. Она выпила, поморщилась и быстрее засунула в рот лимон. Зажмурилась ещё сильнее.       — Ты не прав, Кирилл, — жуя, сообщила банкирша. — Егорке со мной хорошо. Я опытная женщина, знаю, как сделать мужчине хорошо.       Кирилл сложил руки на груди, хмыкнул. Где же ей опыта набираться, если её трахать никто не хочет? Также вспомнилось, как он сам ей втирал по приезду про свою опытность, когда в альфонсы напроситься хотел.       — И как у вас всё началось? — спросил он со скептицизмом.       — Как? — Лариса, вращая глазами, повертела головой, заглотила ещё дольку лимона. — Как? Хороший вопрос… Егору нужна была ласка. Он был один, совершенно потерянный, замученный. Мальчик совсем ещё, а такая ноша свалилась…       — Ясно, и ты воспользовалась, — резюмировал Кирилл.       Ревность в красках рисовала, как банкирша с Егором оказались в опасной близости, например, после того как он полил ей грядки с морковкой. Как она «случайно» оголила бедро или зад, а у оголодавшего мальчика от этого «ню», даже женского, вскочил, как солдат, и понеслось!.. Кирилл Ларисе все свои картинки из воображения пересказал, а она кивком подтвердила и взялась за бутылку. Налила себе, поискала чуть окосевшим взглядом его стакан, но он показал свой полный.       — Мухлюешь, Кирюша. Пей до дна. За Егора! Чтобы у него всё хорошо было!       За этот тост Калякину пришлось выпить. Он ощутил, что уставший за день организм перестаёт сопротивляться алкоголю и налёг на закуску. С сытной едой, как известно, пьянеешь меньше. А то Егор, чего гляди, пьяного в дом не пустит. Нехорошо, конечно, с ним так поступать.       — Надо Егора предупредить, что я здесь, — сказал Кирилл. — Позвони, предупреди, пожалуйста, а то я свой смартфон даже не заряжаю, не хочу ни с кем говорить.       — Сейчас, сейчас позвоню, — пообещала Лариса, снова наполняя стаканы. — Я ведь не просто так с ним, Кирилл… Я ведь люблю его.       Калякин не сразу понял. Когда понял, разозлился, потом рассмеялся:       — Любишь? Хорошая же любовь у тебя! Ты не любишь его, ты замучить его хочешь! У него своих дел по горло, а ты ещё на себя батрачить заставляешь! Дров наколи, грядки полей, воды натаскай! У тебя денег полно, чтобы людей нанять! Да не только себе, а и ему чтобы дров накололи! Вот это была бы любовь, а так ты его деньгами приманиваешь и вынуждаешь с тобой спать.       — Нет, я его люблю! А ты что знаешь о любви, мажорчик городской? — Лариса одним махом опрокинула в горло стопку, зажмурилась и, открыв глаза, продолжила спор. А это был спор, а не ругань. — Я в деревне круглый год живу, чтобы его видеть. У меня три квартиры в разных городах есть, а я из-за него в глухомани без газа и воды сижу, километры по бездорожью каждый день наматываю, причины для родни и знакомых выдумывать устала, почему сюда еду. Люблю я его, дня без него не могу! Он мне всю душу вымотал своей красотой, вот веришь?       — Верю, — не стал врать Кирилл. Насчёт красоты Егора, которая выпивает все силы, он был с ней полностью согласен.       — Я ему предлагала жениться, свадьбу сыграть, чтобы мы одной семьёй стали…       По спине Кирилла пробежал мороз, голос стал замогильным:       — Он отказал?       — Конечно, отказал! — Лариса налила себе и кивнула на его стакан. — Пей уже!       Кирилл выпил. История его потрясла.       — В сексе он мне не отказывает, — продолжила банкирша, опустив лоб на тыльную сторону ладони. — Раз или два в месяц бывает. Он страстный и ласковый, но отстранённый.       — Конечно, он же гей! — вскричал, подпрыгнув на стуле, Кирилл. Ещё хотел добавить: «А ты старая жирная сучка», да промолчал. Радовался её горю и тому, что в их сексуальной жизни всё нормально.       — А теперь ты появился, — проговорила Лариса, будто вообще его не слышала. — И с каких это пор ты стал геем? Я помню, как ты их ненавидел и как ко мне в дом ломился. Что тебе от Егора надо?       Ситуация снова шла к конфликту. Ну и пусть. Насрать.       — Мне Егор нужен. Я люблю его. И спасибо за угощение, я пойду к нему. — Кирилл поднялся, но Лариса ухватила его за футболку. Подол её халата к этому времени задрался к промежности.       — Не уходи, рано ещё, посидим. Не будем больше про Егора. Ты о себе рассказать обещал.       Кирилл посмотрел на её гладкие бёдра — у Егора-то ноги волосатые, как у любого мужика. Посмотрел на тарелки, где не уменьшилось вкусностей. Посмотрел в окно на догорающее над садом алое солнце. Андрей видел, с кем он стоит, догадаются, куда ушёл.       — Всё же мне пора.       — Вот никакой из тебя собутыльник, — всплеснула руками Лариса, расстроилась, затем понимающе улыбнулась. — Ладно, проверку прошёл. Думала опоить тебя и Егору показать, но ты и вправду исправился. Молодчина. — Она хитро погрозила пальцем. — Ладно, посиди ещё пять минут. Я денег Егору передам, а то вчера как-то недосуг было, он быстро удрал. Подождёшь?       — Ради такого подожду. Недолго только.       — Пять минут, — ткнув в него пальцем, пообещала Лариса и вышла за дверь. Кирилл снова сел, разглядывал безделушки — домовят, искусственные фрукты, которые не отличались от настоящих, парусники на картинах, узор на деревянных панелях. В желудке было хорошо, тепло, алкоголь гулял по крови, в голове слабо шумело. После вкалывания весь день напролёт сидеть на стуле и ничего не делать уже было счастьем. Подлым счастьем, потому что Егор продолжает вкалывать, может, ищет его, беспокоится. Но вставать и идти было лениво, сейчас бы спать завалиться. А обещал ведь Егору минет.       Лариса проскользнула в кухню, прикрыла за собой дверь.       — На, держи, передай Егору, — она протянула зеленоватую тысячную бумажку.       Кирилл взял, повертел.       — Это тоже проверка на вшивость? Не волнуйся, я ему передам, мне чужое не нужно.       — Чувство юмора у тебя тоже отменное, — похвалила Лариса и села на прежнее место, как-то странно прикрывая одной рукой грудь, будто пуговицы оторвались. — Ну что, остаёшься или на посошок?       — Не, я пойду, поздно уже.       — Посошок — это святое! — Лариса снова не дала ему встать. На этот раз её коленка притёрлась к его колену, а свободная рука скользнула по бедру под шорты. — Давай продолжим в спальне?       — Ты с ума сошла? — Кирилл оттолкнул банкиршу с силой и вскочил. Она покачнулась на стуле, устояла, встала во весь рост, продолжая придерживать халат на груди и… внезапно начала верещать:       — Уйди от меня! Уйди! Не трогай! Нет! Нет! Не трогай! Больно! Что ты делаешь? Нет! Не надо! Больно! Не хочу! Отойди, урод!       Кирилл стоял, опешив, вообще ничего не соображая. Лариса верещала, как заправская актриса. Била себя по щекам, по губам, раздавались звонкие шлепки. Если бы он не был с ней, а проходил под окнами, он бы подумал, что здесь кого-то убивают или насилуют.       — Ты что, ебанулась? — закричал он, силясь переорать её. — Замолчи, дура! — Кирилл кинулся к ней, но она отскочила и продолжала визжать, разрывая барабанные перепонки, топала ногами и уже швыряла стулья, предметы с полок.       — Не трогай! Нет! Я не хочу с тобой!       В конце концов, Кирилл смог схватить беснующуюся бабу за плечи — ему показалось, что она позволила себя схватить. Тут сквозь крики он услышал, как открывается дверь на кухню. Он стоял к ней задом, но мог безошибочно сказать, кто находится за спиной — Егор Рахманов.       Кирилл по инерции ещё тащил Ларису вперёд, желая долбануть об стенку, чтобы она наконец заткнулась. Он уже видел разорванный на груди халат с недостающими пуговицами, который банкирша больше не прикрывала, голые сиськи с торчащими сосками. В одно мгновение он всё понял: влюблённая пердунья напоила его, вызвала Егора и разыграла попытку изнасилования. Ёбаный в рот, Кирюша, в какую жопу ты попал?!