Селянин

      Кирилл сейчас же разжал руки, убрал пальцы, повернулся. Банкирша — уже за спиной — продолжала вопить и причитать, но уже с учётом нового зрителя:       — Нет! Егор! Он на меня напал! Напал! Боже! Он собирался меня изнасиловать!       Егор остался в дверях. Увидел, что происходит, и дальше не пошёл. Не кинулся защищать. Стоял и обозревал разбросанные стулья, сувениры, бутылку, стаканы, закуску в тарелках, разорванный халатик, Ларису и его. Взгляд был потухший, безучастный. Как у человека, который заебался за весь день, а его оторвали от дел и пригласили, чтобы погрузить в очередное дерьмо, в которое он не желал быть погружённым.       — Егор, она врёт! — закричал в свою очередь Калякин и сделал несколько шагов к нему. Как же ему сейчас было необходимо, чтобы Егор ему поверил!       — Он бросился на меня! — прохрипела сзади Лариса. Блять, она плакала! Во даёт! Ей бы в театре играть! Но на сарказм у Кирилла не было времени: Егор мог повестись на её крокодильи рыдания.       — Не бросался я на тебя! Кончай врать, дура! — он резко повернулся к банкирше. Та снова прикрыла рукой грудь, только теперь не так тщательно скрывая оторванные пуговицы, а просто стянула два края вместе на сиськах и держала. По щекам текли мокрые ручьи с чёрными дорожками туши. Лицо ещё краснело от пощёчин.       Банкирша посмотрела на него и вдруг осела на пол. Скрестила ноги, отчего подол задрался к промежности, показывая чёрные трусики, сгорбилась, закрыла лицо ладонями и запричитала с подвываниями:       — Господи, я так перепугалась… Так перепугалась… Егор, спасибо, что ты пришёл… Я думала, мне конец здесь будет. Он напал на меня. Сначала приставал, поэтому я тебе и позвонила, потом напал… Ударил меня… Бил по голове… Егор, хорошо, что ты…       Кирилл застыл от возмущения, способный только смотреть на эту актрису. Возмущение росло в нём, ширилось и наконец прорвалось. К сожалению, к этому моменту Лариса облила его огромным ушатом помойной клеветы, и Егор всё это слышал.       — Она врёт! — опять завопил он, метнувшись к Рахманову. — Она притворяется! Егор, всё было не так!       — Так! — вскричала с пола Лариса. — Он напросился ко мне! Под предлогом помириться! Захотел коньяку и еды! Говорил ещё, что голодным с тобой ходит! Я ему поднесла! Он напился и приставать стал!       — Неправда! — Кирилл еле удержался, чтобы не подбежать к ней и не стукнуть со всего маху ногой по дурной башке, чтобы отвалилась. — Всё не так было! Егор, это она меня зазвала к себе, чтобы помириться! Я на чай пошёл, а она коньяк!..       — Заткнись, уголовник! Сейчас полицию вызову, сядешь! — Лариса прекратила стенать, поднялась, держась за стол, с пола, края халата при этом распахнулись, являя сиськи. — Покажут тебе, где твоё место, гнида! Егор, смотри, кого ты пригрел! Он меня чуть не изнасиловал. — И она опять зарыдала, прикрыв лицо разорванным краем халата.       — Да не собирался её насиловать! — с психом сказал Кирилл и повернулся к Егору, как к судье. Егор так и стоял в одной позе, опустив руки. Казалось, нельзя было найти и пяти отличий с прошлого взгляда на него. Взирал и слушал. Не с безразличием, конечно, но с… беспристрастностью. Его уставший, вымотанный вид… Кириллу стало стыдно за всё, что Егору сейчас пришлось наблюдать.       Егор вяло посмотрел на него, потом на накрытый яствами стол, на бутылку и снова на него.       — Кирилл, выйди, пожалуйста. Подожди меня на улице.       Лариса всхлипывала за спиной. Она могла столько наплести наедине, не отмоешься вовеки! Но Калякин решил не усугублять ситуацию и подчинился. Проходя мимо Егора, он попытался дотронуться до его руки, переплести пальцы. Это отчасти получилось — некрепко и без пожатия, простое касание, обмен теплом.       На улицу Калякин не пошёл — ещё чего! За ним закрыли дверь, и он, постояв немного в темноте душной прихожей, по стенам которой из больших окон ползли тени, припал к ней ухом, намереваясь подслушать. Слышно, наверно, было бы, и если бы он просто стоял рядом, но силы изменили ему, нужна была точка опоры, и ею стала дверь.       Говорила только Лариса. Быстро, с жалостливыми нотками, сквозь которые прорывалась злоба.       — Видишь, какой он? Убедился? Егор, он хотел меня изнасиловать! Ты ему не нужен! Ему нужно только твоё тело! Этот Кирилл урод, каких поискать! Посмотри, что он со мной сделал! Это ещё ты вовремя пришёл, спасибо тебе, Егорушка! Что бы я без тебя делала?       Кирилл сжимал кулаки. Сейчас бы войти и затолкать эти слова ей в пизду, которую она бережёт, прошмандовка херова! Старая курва! Но войти и стукнуть банкиршу было нельзя. Он только слушал.       — Хорошим таким прикинулся! «Давай мириться ради Егора»! Пил, ел… Я ему поверила, и что я получила? Егор, ты хочешь, чтобы однажды он тебе нож в спину воткнул? Или Андрюшке? Или с мамой твоей что сотворил? Он же не гей, Егор, он не гей, как ты, он только притворяется! Ему тело твоё нужно! Не знаю, зачем. Может, они поспорили на тебя, ублюдки эти? Может, на слабо друг друга взяли? С геем переспать, влюбить в себя? Сейчас же много таких игр и практик у быдло-молодёжи!       Лариса замолчала. Кирилл так и представил, как она распахнула халат, показывая сиськи, и уставилась на Егора своими блядскими глазами. Он еле сдерживался. А Егор, как всегда, медлил с ответом. Блять, он ей поверит. Поверит!.. Любой бы поверил разыгранному спектаклю!       — Ларис… — тихо проговорил Рахманов. Он стоял у самой двери, но, чтобы разобрать его слова, действительно требовалось приложить к ней ухо. Кирилл напряг слух, чтобы не пропустить ни одной фразы и по ним понять, как вести себя дальше.       — Ларис, — повторил после паузы Егор, — мы с Кириллом вместе.       Произнесено было холодным ровным тоном, и сразу дверь подалась наружу. Кирилл, не успевший понять, что значило сказанное, и что продолжения не будет, и вообще, что разговор уложится в столь лаконичные рамки, не подумал отойти и получил дверью по уху. Ушная раковина загорелась огнём, боль отдалась в голову. Он запоздало сделал шаг назад, прижал ладонью пылающее ухо, совершенно растерянный в плане того, что же произошло на кухне. Егор просто сказал, что они вместе? Вместе? Пара? На все причитания и обвинения в попытке изнасилования всего одно предложение? И всё?       Сноп света расширился, Егор — тёмная, худощавая фигура на ярком фоне — посмотрел на неожиданное препятствие, на зажимающую ухо руку и, ничего не сказав, прошёл по сумрачной прихожей с пляшущими тенями ко входной двери. Там задержался, чтобы обуть шлёпки, и лишь слегка обернулся на Кирилла — то ли прощальный взгляд, то ли призыв пошевеливаться.       Кириллу будто дали пинка под зад, зависший компьютер заработал, и он, оглянувшись на кухню, сломя голову бросился за Егором. Чуть не запутался в шлёпанцах и не скатился со ступенек кубарем. Перед глазами стояли богато накрытый стол и устроенный банкиршей погром.       На улице стемнело. Темнота пока была синей, в цвет высокого неба, в котором блестели белые звёзды и тоненький серп луны. Квакали лягушки, стрекотали сверчки. Фонарь во дворе не горел, в деревне их и в помине не было. Рахманов шагал к калитке, его можно было различить по серой футболке, остальное сливалось с ночью.       — Егор! Егор! — Кирилл побежал за ним, оставив дверь в дом открытой. Резиновые подошвы звонко шлёпали по голым пяткам. Топот по бетонной плитке отдавался эхом в тишине. Егор не остановился, не обернулся, с лязгом открыл щеколду и вышел за калитку. Кирилл проделал тот же манёвр и выбежал за ним, срезая расстояние по мягкому, влажному газону.       Егор двигался по дороге, ориентируясь, как на маяк, на окна своего дома, сверкавшие светлыми пятнами сквозь листву деревьев. По-прежнему вёл себя, будто он находился на улице один, и никто его не звал и не дышал в спину. Кирилл не стал его обгонять, пристроился сзади и топал след в след. Над головой низко пролетела какая-то чёрная птица… Летучая мышь! Прошуршала перепончатыми крыльями. Кирилл испугался. Втянул голову в плечи, озираясь, нет ли где ещё этих упырей, не возвращается ли тот? К счастью, они уже пришли — миновали машину, стог. В доме горели все пять окон, выходившие на улицу и во двор, два из них со стороны веранды были зашторены.       Егор скрылся во дворе. Кирилл направился по пятам за ним. Молчанка его угнетала.       — Егор, — позвал он опять, когда они оказались рядом, — так и будешь меня избегать?       — Мне надо ещё кое-что доделать перед сном, — устало ответил Егор. Уклонился от ответа, если уж вправду. И не смотрел на него, отводил взгляд к накрытому брезентом мотоциклу.       — Да брось ты свои дела! Тут важнее! — закричал, взмахнув руками, Калякин и осёкся, с содроганием вспомнив, что у них разное понимание важности и первостепенности, но слово не воробей, уже не поймаешь. Егор, однако, даже не пошевелился, только это не значило, что он не принял неосторожный оклик к сведению.       — Егор, прости, — проговорил Кирилл самым раскаивающимся тоном, — Я тебе помогу доделать. — Он обогнул своего работящего селянина, дождался, когда тот поднимет глаза. — Ты же веришь мне, Егор? Я не собирался насиловать Лариску. Ты же не поверил ей? Она всё разыграла. Специально! Специально, чтобы меня подставить!       Егор молчал. Его глаза были красноречивы. В них плескалась усталость.       — Егор, она всё соврала. Давай расскажу, как было? Я сено подбирал, а тут она припёрлась, мы начали ругаться, а она…       — Не надо, это несущественно, — прервал Рахманов и пошёл к сараю, закрыл его на деревянную самодельную вертушку. Потом заглянул в летний душ, включил там свет. От его яркости пришлось прищуриться. Навстречу из будки выскочила собачонка и завертелась вокруг хозяйских ног, Егор её приласкал. Кирилл не врубался, что происходит, ушибленное ухо горело.       — А что существенно? — спросил он с двухминутным опозданием. — Ты сказал Лариске, что мы вместе.       — Она должна это уяснить. — Егор выпрямился, глядя сквозь тьму на него. Собака вилась у его ног, ластилась, гремела цепью.       — Должна уяснить? Значит, мы всё-таки вместе? Значит, ты не поверил её спектаклю?       — Мы вместе, Кирилл. Но если ты хочешь пить, гулять, лучше уезжай. Пойми, это не мои капризы. Ты пришёл в наш дом, а у нас своя атмосфера.       Калякин снова окунулся в чан с собственным дерьмом. Так вот откуда холодность Егора. Рыданиям и голым сиськам банкирши он не поверил, зато поверил бутылке коньяка и отлучке из дома без предупреждения. Не надо было вообще связываться, пусть бы эта блядь шла лесом. Одна проблема разрешилась, и слава тебе Господи Всемогущий: она ведь была покрупнее. А за другую придётся оправдываться. «Скоро тебе надоест унижаться», — интонациями матери проснулся внутренний голос. «Заткнись, сука!» — взбесился Кирилл. Он подобрался поближе к Егору, чтобы хорошо видеть его лицо, читать его.       — Я мало выпил. Мне эти сто граммов как слону дробина… Прости меня. Я не хотел пить, отказывался, но она тост за тебя сказала, чтобы у тебя всё хорошо было, — оправдания звучали жалко, будто обвинения всех и вся, но они были правдой, и как сказать по-другому, Кирилл не знал. — Я даже пьяным не был. А когда она заорала внезапно, я вообще протрезвел! Она на чай позвала. Позвала бы сразу на коньяк, я бы не пошёл.       Егор выслушал. Даже ни разу не отмахнулся от комаров, которые вились над ними стаями и нудно пищали.       — Хорошо взвесь, Кирилл, чего ты хочешь от жизни. В деревне не праздник, здесь работать надо, ты это видишь. А в городе тебе всё знакомо, там твоя среда обитания.       Кирилл опустил голову. Он никак не мог выбраться из дерьма, бултыхался в нём, и комары это чуяли, летели к нему. Взвешивать? Он давно взвесил, до того как на колени опустился перед Егором с просьбой принять его. Тогда он взвесил и не потерял уверенности в своём решении с тех пор ни на йоту.       Кирилл всё-таки взял Егора за руку, предварительно смахнув с его щеки двух тонконогих кровопийц. Рука была еле тёплой: на улице всё же похолодало.       — Егор, я хочу… — Кирилл коснулся его губ коротким поцелуем. — Я хочу… — и ещё одним. — Хочу от жизни, чтобы ты стонал во весь голос, когда я тебе минет буду делать. — Третий поцелуй был долгим, глубоким. Четыре руки шарили по двум телам, трогали спины, поясницы, попы. Пенисы налились кровью. Когда поцелуй прервался, оба шумно втягивали носами воздух, пытаясь надышаться. Укрощённая страсть так и норовила сорваться с цепи и захлестнуть их снова. Егор цепко смотрел в глаза, его взгляд прожигал ночь.       Кирилл не отпустил его, сжимал переплетённые пальцы. Собака давно уже ластилась к ним обоим, поскуливала.       — Я не променяю тебя на бухло и гулянки, ни за что! — прошептал Кирилл. — Без тебя я сдохну, в прямом смысле. Видишь, я даже не курю несколько дней. Потому что знаю, что я в вашем доме и часть вашей семьи. Для меня это существенно. Я чуть не спятил сегодня, когда эта психичка начала обвинять меня в изнасиловании! Я думал, что ты ей поверишь! Да я бы сам поверил! Так орала, психопатка! Халат специально порвала!       — Я не знал, кому верить, — признался Егор. Говорил тихо, будто извиняясь. — Ты же натурал, Кирилл. Ты же к Лариске подбивался…       — Это когда было?! Я тогда старыми стереотипами мыслил! Я тогда… не знал, что люблю тебя… — Калякин произносил фразы отрывисто, наклонив голову, от волнения накручивал на палец длинные пряди Егора. — А сейчас я баб на дух не переношу. Не заводят они меня, вот как к бабушке сходил! А Лариску я… я бы её ёбнул чем-нибудь, если бы ты не пришёл. Допекла она меня… Добренькую сначала изображала…       Темнота окутывала их. Свет из окон почти не достигал того места у сараев, где они стояли, а звёзд и месяца было ничтожно мало. Егор молчал, о чём-то думая, отстранённо поглаживал по спине. Над ухом гундели комары. Найде надоело безрезультатно тереться о ноги, и она забралась в будку, громко зевнула. В объятиях было хорошо, тепло и уютно.       — Егор, а почему ты поверил мне? — Кирилла мучили вопросы, много вопросов.       — У тебя не стоял. У нормального мужика, когда он думает о предстоящем сексе… когда ему хочется секса так, что готов пойти на изнасилование, всегда встаёт… Да и сама борьба, агрессия, выброс гормонов… А потом Лариска сказала, что, по твоим словам, тебе нужно только моё тело… я этого пока не заметил. Ты не воспользовался мной, даже когда была такая возможность. Следовательно, ты такого не говорил.       — Ну, вообще-то я очень хочу тебя, — с томным придыханием протянул Калякин и вжал Егора в себя, вдохнул запах его кожи с непередаваемой смесью пота, травы и хлева. На самом деле он находился в шоке, голова кружилась от чёткости сделанных выводов: как Егор, уставший и надломленный, смог всё это подметить и беспристрастно проанализировать? Поистине, из него бы получился отличный судья, ну или прокурор, следователь, кто угодно!       — Кирилл… я не смогу застонать, пусть мне будет и очень хорошо, понимаешь? — Егор дразняще усмехнулся, отодвинулся и посмотрел в глаза своими чёрными как сама ночь очами. Калякин, как под гипнозом, кивнул, мол, понимаю, кроме нас в доме есть ещё мама Галя и Андрей, а дверей и даже обычных стенок нет.       — А если в душе? — внезапно осенило его. — Ночью, когда все спят?       Вот теперь Егор застонал:       — Кирилл, я валюсь с ног…       Калякин хлопнул себя ладонью по лбу:       — Блять, прости, прости! Дурак, заболтал тебя! Прости! Извини! Скажи, что сделать, я сделаю, а ты иди домой, отдыхай. Корову напоить?       Егора позабавила его внезапная кипучая деятельность, он рассмеялся, и смех звучал мелодично.       — Нет-нет, всё уже сделано! Надо только помыться и можно ужинать идти!       — Я не хочу ужинать, — Кирилл замялся, от неловкости сунул руки в карманы. — Я наелся… там. Про то, что я голодный, она тоже врала. Не говорил я такого. Я не голодаю. Меня всё устраивает. Я таких вкусных картошки и супа никогда не ел, правда.       Он вспомнил, как ему стыдно было пробовать всякие банкиршины разносолы, в то время как Рахмановы едят огурцы да картошку. Еда у Рахмановых была сытной, в этом Кирилл убедился на собственном желудке, но она была простецкой. Хотя, поставь на хозяйство его, причём при жёсткой экономии денег, неизвестно, что бы он стряпал каждый день такое разнообразное и ресторанное.       — Блять! — ещё длиннее, с неподдельной болью в голосе протянул Кирилл. Поднимающийся на веранду Егор остановился, встревоженно повернул голову:       — Что?       — Лариска деньги тебе передавала, штуку, а я сразу в карман не сунул, — Кирилл в досаде прищёлкнул языком. — А теперь хуй с неё дождёшься. Блять, извини.       — Лариска мне ничего не должна, я ещё у неё не работал.       — Ну и хер бы с ней, что не должна! А я бы взял да пошёл, пусть потом доказывает! Сама назвалась, значит, заработал! — тут Кирилла поразило прозрение, которое почему-то, возможно, из-за шока ситуации всего сегодняшнего вечера, не пришло к нему раньше. — Егор, она больше не позовёт тебя работать? — Ужас овладел им, мурашки поползли по загривку совсем не из-за ночного холода: Егор может остаться без дополнительного заработка. Вот так помирился ради него с Лариской! Только проблемы создал.       — Не знаю, — как всегда, после паузы ответил Егор и ушёл в дом.       Кирилл прислонился спиной к сараю, едва не попал ногой в собачьи миски, они загромыхали. Он чувствовал себя херово. Вроде шёл вперёд, превозмогал себя, помогал, а все достижения затмевали проблемы, которые он создавал. И создавал-то не нарочно! Ладно, такие тиранки, как Лариска, от своего так просто не отказываются. Вдруг она будет ещё чаще звать Егора к себе и платить ему больше? Такой вариант Кирилла тоже не особо устраивал, ревность жгла под рёбрами. Он утешал себя тем, что скоро найдёт работу и станет вносить свою лепту в семейный бюджет.       Также утешало — и радовало! — что Егор дал отпор банкирше, считай, поссорился, сказав, что у него есть пара. Признал их союз, зная, что может лишиться заработка. Что если и ему надоела эта психически больная баба весом с центнер?       Во всю веранду вспыхнула широкая горизонтальная полоска тусклого жёлтого света, во дворе сразу стало светлее. Кирилл зажмурился, понимая, что это Егор включил лампочку. Когда открыл глаза, Рахманов сходил по порожкам с двумя полотенцами на сгибе локтя. Душ вместе — великолепно, хоть и без минета.       52       Идея минета прочно засела в голову Кириллу. Конечно, он сам любил пихать член в чей-нибудь рот, а это всегда были рты его многочисленных подружек, воспоминания о которых сейчас стёрлись, как дым. Но сегодня он хотел доставить удовольствие Егору, наслаждением загладить вину за доставленные волнения.       Он еле дождался, пока все уснут. Самому адово хотелось спать. В маленькой комнатке было душно, благо, мух и комарья не налетело. Кровать тоже представлялась пеклом. Под простынкой было жарко, пробивал пот, а без простынки казалось неудобно. Егор лежал рядом на спине, но то ли спал, то ли глубоко дремал — не выдержал ожидания. Для него отдых, естественно, был важнее минета, и за это Калякин винить его не смел.       Он лежал, тараща глаза в тёмный потолок, боясь закрыть их хотя бы на минуту. Прислушивался к звукам: тикали часы, Андрей ворочался на скрипучем диване, иногда трещали рассохшиеся половицы, размеренно дышал и иногда дёргал носом Егор. Тишина была почти абсолютной, мрак — кромешным. В городе такого не встретишь. Там в окнах постоянно мелькают отсветы фар, светофоров, неоновой рекламы, чужих окон, пищат сигналки, громыхают трамваи, орёт пьяная молодежь. Кирилл совсем забыл, как это, хотя прожил в деревне от силы месяц.       Он не жалел о кардинальных переменах — как жалеть, если рядом лежит любимый парень, самый удивительный человек? Думал о нём с нежностью, мысленно репетировал, как возьмёт его орган в рот и начнёт сосать. Брезгливости, которая была его давним спутником, не испытывал, тем более что сам около часа назад тщательно намыливал Егора во всех местах. Кирилла терзали сомнения, что у него получится достаточно хорошо, чтобы у Егора прямо искры из глаз, но попробовать хотелось. В конце концов, это не такая уж сложная наука, ею владеют многие бабы и мужики. Просто будет делать, как нравилось, когда делали ему. Ну или как получится.       К альтруистическим мыслишкам примешивались и эгоистические — мечталось подсадить Егора на наркотик орального удовольствия и этим накрепко привязать к себе.       Когда, по его мнению, мама Галя и Андрюшка уснули, Кирилл повернулся на левый бок, приподнялся на локте. Привыкнув к темноте за получасовое разглядывание потолка, он уже мог что-то видеть, правда, очертания были серыми, призрачными. Профиль Егора выделялся более светлым тоном на чёрном фоне стены с ковром. Глаза вроде были закрыты, вроде Егор, утомившись за день, спал.       Кирилла это не остановило. Он даже подумал, что это хорошо — не будет возражений, препирательств, стыда. Будет больше времени, чтобы решиться. Но чего уж бояться опуститься до сосания члена, если нравится, когда тебя долбят в зад?       Аккуратно, стараясь, чтобы сдвинутые кровати не скрипели, Кирилл поднялся на четвереньки, убрал простынку, которой они накрывались, в ноги. Переместился лицом к паху Егора. Благо, тот вырубился на спине, подложив согнутую руку под голову, и переворачивать его было не надо, раздевать тоже. Напрягая зрение, Кирилл различил расслабленный пенис и мошонку, побритый пару дней назад лобок. Свой член стоял.       Наклонив голову, он уловил запах геля для душа. Осторожно, двумя пальцами взял вялый член и засомневался — приступать так или немного подрочить, чтобы затвердел. Потом не стал терять драгоценные минуты и насадился ртом на мягкий пенис. Отвращения не почувствовал. Сомкнул губы и стал водить во рту языком, облизывая плоть. Егор шевельнулся, затем испуганно дёрнулся и, наконец, видимо, поняв, что происходит, откинулся на подушку.       Член увеличился, стал толстым, длинным и твёрдым, обнажилась головка. Кирилл решил выебнуться, сделать глубокий минет и пропустил крепкий ствол в горло. Тут же в горле что-то заклокотало, и рвотный позыв едва не свёл на «нет» всю его затею. Он мгновенно выпустил член и глубоко вдохнул, зажимая рот ладонью, чтобы не закашляться и не перебудить всех. Такая вот экзотика секса в доме с родственниками.       Егор поднял голову. «Лежи, лежи, всё хорошо», — подал ему знак Кирилл. Он опять наклонился и занялся головкой, заводил по ней языком. На вкус и осязательно она напоминала внутреннюю поверхность щеки. Ну и собственную головку, конечно, когда он её трогал. Обводил вокруг, по венчику, а когда с нажимом кончиком языка лизал уздечку, Егор аж дрожал, сжимался, выгибался. Кириллу казалось — это было, конечно, обманом слуха, что слышит его стоны. Стоны, естественно, звучали только в голове, но Кирилл про себя хихикал, торжествующе усмехался и обрабатывал уздечку вдвойне интенсивнее. Скоро у него начало сводить челюсть. Но и Егор уже был на подходе, он комкал простыню под собой, стискивал зубы, хватался за углы подушки, поджимал пальцы ног и беззвучно хватал ртом воздух. Это было весело! Это было радостно! — Беззвучные, но не сдерживаемые, настоящие, бурные эмоции от серьёзного сельского перса Рахманова!       Последнюю минуту Кирилл дрочил. Пока не почувствовал, как Егор выгнулся в сладкой судороге, и не увидел последовавший за этим белый фонтанчик из уретры. Член был горячим и скользким. Кирилл расслабил кулак, чтобы не препятствовать выбросу спермы, а потом выцедил всё до последней капли. По-дурацки представлял себя дояром. Когда-нибудь, наверно, он отважится принять сперму на язык, сейчас же она текла у него по пальцам, тыльной стороне ладони, кулак размазывал её по члену Егора, отчего иногда чавкало. Егор лежал без сил, его грудь часто вздымалась, слышались сухие сглатывания.       Удовлетворённый любимый человек — вот оно, счастье. У Кирилла поднялась самооценка. Он ещё раз оглядел почти невидимое в темноте вытянувшееся тело и достал из-под кровати полотенце, вытер свои руки, живот и потерявший былую твёрдость член Егора. Бросив тряпку на пол, улёгся на бок, накрыл их простынкой. Егор повернулся и обвил его руками, нащупал стояк Кирилла, погладил его.       — Кир, давай я отплачу тебе…       — Спи, — заботливо улыбнулся Кирилл, проводя пальцами по его плечу. — Спи, тебе нужен отдых. Я обойдусь пока. Хотя очень хочу. Спи.       Егор закрыл глаза и мгновенно погрузился в сон — сонечка, минет он делать хотел, ага. Кирилл тоже закрыл глаза, не жалея, что отказался от минета — сон Егора важнее. Во рту ещё оставался вкус его члена и смазки, и для Калякина это было большим событием. Событием в победе над своими дремучими стереотипами. Событием, знаменовавшим ещё один новый этап их отношений. Кирилл сжал ладонь Егора и так и уснул, не ощущая больше духоты.       53       Воскресенье решили сделать днём стирки, и погода выдалась под стать — солнечная, жаркая, со знойным южным ветром. Вернувшись из города, Егор и Кирилл натаскали воды, поставили греться на газ в двух больших кастрюлях и в ведре кипятильником. Затем начался шмон, разбирали вещи, всё грязное складывалось в тазы и выносилось на улицу, в том числе поменяли постельное бельё. Ворох получился внушительный: у одного только Кирилла несвежей одежды была целая сумка, с которой он приехал. Стирка пришлась ему кстати.       Стиральную машинку Егор вытащил во двор, поставил под окна, протянул удлинитель. Это был небольшой агрегат с баком для стирки и центрифугой, современной модификации. В нерабочие периоды машинку, как выяснилось, прятали в маленький чулан, располагавшийся в простенке между верандой и кухней. Дверь туда Кирилл, естественно, видел сто раз, но никогда не задавался вопросом, что за ней. Ну, не обладал он любопытством, как принцессы в сказках, которых хлебом не корми, дай проверить весь замок и сунуть нос в потайные комнаты. Кроме машинки, в чулане стояли включенные холодильник и морозильная камера, а также платяной шкаф и сундук. Всем им было тесно вместе.       Кирилл помогал, не отказывался, делал всё, что ему говорили, тем более платили за это поцелуями. Андрей, как всегда, в это время дня занимался варкой еды скотине, приспособился управляться с этим одной рукой.       Егор попробовал воду в одной из кастрюль, огонь под которой горел на полную мощность, и отдёрнул палец.       — Горячая? — спросил Кирилл. Он сидел на стуле, положив локти на обеденный стол. Уже замучился за утро.       — Ещё недостаточно, — ответил Егор и повернулся к нему. — Кирилл, ты не против опять картошкой заняться? Дополоть надо. Не за один день.       — Конечно, — беззаботно согласился Калякин. Его мышцы, словно назло, тут же налились тяжестью.       — Тогда иди. А мне перед стиркой надо мамке постельное поменять и искупать её. Так что во двор полчасика не заходи.       — Ты во дворе её купаешь? — удивился Кирилл, хотя никогда не задумывался, как происходит этот процесс, и как вообще ухаживать за лежачими больными. Егор всегда ухаживал за матерью в его отсутствие или в её комнате, давал какие-то лекарства, натирал вонючими мазями, поворачивал, менял подгузники, обмывал влажными салфетками.       — Летом во дворе. На раскладушке удобно — материя высыхает, а вода в землю впитывается.       — Хочешь, я тебе помогу?       — Поможешь? — Егор усмехнулся. — Нет, она тебя стесняется. Она же женщина, а ты посторонний парень.       — Я сейчас обижусь, — заявил Кирилл. — Никакой я уже не посторонний, чего меня стесняться? Ты тоже парень, а тебя не стесняется.       — Я же сын. Да и нет другого выхода. Кто, если не я? Сиделка — это лишние расходы. К тому же не найдёшь её в нашей глуши.       — И не факт, что сиделка лучше тебя сделает. Давай я хотя бы раскладушку поставлю и маму Галю вынесу? А потом смоюсь с глаз долой. — Кириллу не хотелось идти полоть картошку, ему приятнее было поболтать с мамой Галей, которая говорила пусть медленно, но всегда что-нибудь доброе.       — Ладно, — улыбнулся Егор и, подойдя, поцеловал. Эта ласка вознаграждала Кирилла за все его труды и усилия по перебарыванию лени. Он вспоминал вкус его члена. Воспоминания, конечно, потускнели за ночь, поэтому хотелось попробовать ещё.       Галину пришлось будить — от лекарств она много спала. Егор сделал это нежно, потрогав за плечо. В комнате сильнее, чем во всём доме, стоял запах больницы.       — Мам… пора… сегодня воскресенье…       — Идите-ка ко мне на ручки, — с широченной улыбкой позвал Кирилл. Он уже сбегал, взял хранившуюся на веранде раскладушку и поставил во дворе головой против солнца. — Вы не бойтесь, мам Галь, я вас не уроню. Я вон даже покрупнее Егора, а за лето в деревне, мне кажется, ещё мускулов накачал.       После такой пламенной речи взгляд женщины стал спокойнее и доверительнее, а вот Егор заволновался, когда его парень подхватил Галину на руки. Комнатка была тесной, и Кирилл поспешил оттуда выйти, стараясь не задеть стены и мебель головой или ногами своей живой ноши. Мама Галя была до изумления лёгкой, телом походила на тряпичную безвольную куклу. На ней была тонкая белая ночная сорочка, застёгивающаяся спереди на пуговицы, как халат, и памперс — Кирилл его чувствовал рукой и животом, к которому прижималось бедро Рахмановой. Все двери он предварительно открыл, поэтому вынес маму Галю и бережно опустил на раскладушку. Поправил её руки и ноги, чтобы правильно лежали — действительно, как у куклы.       — Ну вот и прибыли, мам Галя. — Кирилл оставался на корточках рядом с ней. — Денёк сегодня хороший, только воздухом дышать.       — Дышу, Кирюша, спасибо, — проговорила она, с трудом выговаривая слова. — Ты славный парень, Кирюша. Уговори Егорушку вернуться в институт.       Калякин замолк, растерявшись, не зная, что ответить. Ему показалось, что мама Галя давно заготовила эту просьбу и ждала момента высказать её наедине. Однако он знал и позицию Егора.       — А как же вы, мам Галь?       — А я в доме престарелых буду жить. В городской богадельне. Мне койку там предлагали и уход. — Галина, выбившись из сил, немного помолчала, облизнула сухие бледные губы. — Уговори Егорушку. Вы молодые, вам жить надо, а я своё отжила. Только мучаю ребят своих.       — А Андрей куда? — спохватился Кирилл. — В детдом?       — С Егорушкой поживёт. Накопления у них есть, комнатушку в коммуналке купят. Уговори его, Кирюша. Ты в институт уедешь, вам порознь плохо будет.       Что правда, то правда. Хотя в институт возвращаться Кирилл не собирался, думал об этом с облегчением, будто избавился от тяжкого груза — не любил учиться, ненавидел преподов, сессии и домашние задания. Жить в деревне на вольных хлебах с любимым под боком было заманчивее.       Отвечать ему не пришлось, внутри дома хлопнула дверь, и в окошко веранды высунулся Егор, цепким взглядом сверху охватил сразу всю картину.       — У нас всё в ажуре, — сказал Кирилл и поднялся на ноги. — Ладно, если тут не нужен, пойду на огород. Сорняки объявили мне войну, но они не знают, с кем связались! — он улыбнулся маме Гале, подмигнул Егору и потопал на картофельную плантацию, мысленно перевоплощаясь то в киборга, то в терминатора и издавая звуки поворачивающихся сервомоторов.       Играться быстро надоело. Кирилл нашёл ведро, сорвал с ветки яблоко и откусил. Подошёл к верёвке с перчатками. Во время дождя их никто не снимал, они намокли и успели высохнуть, вроде как даже чище стали. Кирилл дохрумкал яблоко, зашвырнул не глядя огрызок и надел перчатки. Затем вышел из-под деревьев и оглядел поле деятельности. Ближние грядки с капустой, морковкой, помидорами и прочей лабудой находились в относительном порядке, за ними присматривал Андрей — полол и собирал урожай. Земля после дождя просохла и от жары стала опять превращаться в пыль и глудки. Половина картофельных грядок, которую общими стараниями вычистили от травы, получив обильный небесный полив, снова позеленела. Это было… было обидно. Как удар ниже пояса. Кирилл-то думал, она так и останется чистой. Конечно, по сравнению с другой половиной, она выглядела отлично. На второй осот и повилика бушевали вовсю.       Кирилл сосчитал грядки. Их оставалось то ли двенадцать, то ли четырнадцать — под подсолнухами было не разобрать. Присел между двумя и стал выдёргивать длинные корни. От размеренной работы мысли скоро переключились на задачку, подкинутую мамой Галей. Сказать об их разговоре или не сказать Егору? Упрашивать его, понятное дело, было бы бесполезным занятием. Егор, в отличие от него, любит и хочет учиться, получить профессию. Возможно, такого хорошего студента восстановят в институте и дадут стипендию, только он никогда не сдаст мать в богадельню ради своего будущего. Кто угодно, только не Егор.       Кирилл даже подумал, что разочаруется в Егоре, поступи он так. Но чья бы корова мычала — уж он-то сдал бы мать, просто чтобы избавить себя от обузы. Смог бы он менять матери памперсы, подтирать ей зад, таскать на руках, купать, видеть голой? Нет, он не хотел видеть свою мать голой. И про более простые вещи типа приёма лекарств по часам, массажа, растираний он бы забывал. Брезговал бы. Странно, но с мамой Галей чувства отчуждённости не возникало. А ещё он по-прежнему удивлялся, что Егор может удерживать в памяти столько мелочей и планировать день так, чтобы всё успеть.       Андрей пришёл за ним, когда заканчивались пятая и шестая грядки, а руки и ноги отваливались. Егор к тому времени уже перенёс маму в дом и завершил стирку. Мокрые простыни и пододеяльники, штаны, полотенца, носки и футболки сохли на верёвках, их раскачивал поднявшийся знойный ветерок. После небольшого отдыха с перекусом молоком и испечёнными младшим братишкой булочками опять принялись за работу. Кирилл подбирал разворошённое с утра сено и носил его в сарай, который и так был забит до отказа. Кормил кур и свиней, таскал в дом воду. Впервые в жизни варил компот — из яблок и замороженной красной смородины! Указания, конечно, давал Егор, но Кирилл подошёл к заданию творчески и добавил в кастрюлю щепотку найденной на кухонной полке корицы. Вкус получился оригинальным, самому кулинару понравилось, Рахмановы тоже похвалили.       Егор, естественно, несмотря на помощь двух человек, был занят под завязку. Зато вечерняя помывка стала традиционно совместной — с поцелуями, обниманиями и лёгким петтингом. Поужинали тоже, как всегда, втроём, а перед сном, пока Егор занимался с матерью, Кирилл с Андреем полчасика посмотрели телевизор.       Кирилл надеялся на секс, но заснул, как только голова коснулась подушки. О разговоре с мамой Галей он Егору так и не заикнулся — некогда было.       54       Утром, переодеваясь из рабочей одежды в подходящую для поездки в город, Егор ошарашил вопросом:       — Кирилл, ты сегодня работу начнёшь искать, да?       Кирилл ненавидел утро и понедельники, но в период каникул как-то с ними смирился. До поездки в Островок. Тут каждое утро приходилось просыпаться в самую рань. То Паша его будил со своей сраной коноплёй, то на помощь Егору он сам вставал в семь. Однако «совиные» биоритмы бунтовали, глаза смыкались. Он не понял вопроса. Сидел на кровати с постиранными и выглаженными брюками в руках, уже покормив живность и помыв банки для солений, втыкал, как бы не упасть и не заснуть. А ему предстояло ехать за рулём.       — Почему? — невпопад спросил он.       — Ты говорил, что в понедельник начнёшь искать работу, — объяснил Егор. Объяснил твёрдо, но взгляд его опять ушёл в сторону, из тёмной тесной спаленки, где они едва помещались вдвоём, в светлый зал. Ясно, Егор почувствовал нечто типа разочарования. Это-то и привело Кирилла в чувство. Он быстро просунул ноги в штанины и встал на ноги, натягивая брюки на задницу.       — Начну. Просто не знаю, с чего начать.       Настроение его упало. Работа… Бррр. Ещё же лето! Однако его никто за язык не тянул и начать искать — не значит прямо завтра пойти работать. К тому же деньги нужны на жизнь, на гараж, на операцию маме Гале… Да деньги всегда нужны!       Егор повеселел оттого, что подозрения в лени и вранье оказались беспочвенными. Надел футболку и, заправляя её в джинсы, повернул голову к Кириллу.       — Можно начать с центра занятости.       — Давай начнём, — согласился Калякин и, обвив милого рукой, примирительно чмокнул в губы. Потом закончил одеваться. Выйдя в зал, причесал перед зеркалом волосы и пошёл готовить машину. Перспектива искать работу казалась ему вполне заманчивой — наконец-то появится финансовая независимость от родителей. Они ещё увидят, чего их сын стоит!       Егор вышел минут через пятнадцать. Кирилл в это время, скрестив руки, сидел на капоте и смотрел в сторону «Дома лесной феи». Феи на горизонте не было, машинёнки её тоже. Пока недотраханная баба ушла в подполье, и это радовало.       Банки с молоком, сливками и сметаной уже стояли между передними и задними сиденьями, перестеленные тряпками.       — Садись, — улыбнулся Кирилл, любуясь своим красавцем, к которому немедленно со всех сторон из-под кустов и деревьев побежали куры. Эти прожорливые твари, наверно, думали, что хозяин ещё их накормит. Обломайтесь, сволочи пернатые! Егор, не обратив на них внимания, направился к машине, куры недовольно закудахтали. Кирилл показал им «фак» и засмеялся. Потом подумал, до чего дожил — с курами мысленно разговаривает! И следующая стадия — разговаривать вслух!       Они сели в машину, Кирилл тронулся с места, украдкой поглядывая на Рахманова. Нежность билась в груди — теперь любимому не приходится позориться и трястись на раздрыганной таратайке по двадцать километров туда и обратно, во время езды он отдыхает. От собственного благородства Кирилла аж распирало.       Шумел кондиционер. За стёклами медленно, домик за домиком, плыла деревня. Возле одной из хат три бабки устроили посиделки на лавочке — как обычно, с клюками, в телогрейках и цветастых платках, будто на улице не плюс тридцать в девять утра. Кирилл узнал только Олимпиаду. На траве перед ними вылизывали яйца два кота. Бабки синхронно повернули головы вслед иномарке, Кирилл и Егор кивнули в знак приветствия. Сейчас начнутся сплетни про пидорасов — бабуськам есть тема на час.       Из-под ворот последнего домовладения вынырнул знакомый чёрный пёс и, лая во всю глотку, понёсся за «Пассатом», привычно проводил до большака.       По асфальту стало ехать задорнее. Кирилл включил радио, в колонках заиграла зарубежная попса. Странной цепочкой ассоциаций от работы к петухам, кошачьим яйцам и бабке Липе его мысли добрались до Мишани. Дорога была дальней, говорить всё равно о чём-то надо, и Кирилл спросил по принципу «была-не была»:       — Что у тебя с отцом? Если не хочешь, конечно, не отвечай. — Он бросил взгляд на Егора, тот напрягся, стал суровее архангела с карающим мечом, плотно сжал губы. В таком его состоянии ответа ждать не приходилось. Но спустя пару километров тишины Егор ответил и слова произносил через силу, чем очень напоминал свою мать.       — Он номинально нам отец. Биологически.       Кирилл посмотрел на него долгим взглядом, за что поплатился тряской по ямам. Кивнул, будто понял. Решил не продолжать, но потом продолжил:       — Он давно вас бросил, да?       — Когда Андрейка родился.       — А почему? — Кирилл искренне не понимал, он жил хоть и в бездушной семье, но речь никогда не заходила о разводе, по крайней мере, в его присутствии. У приятелей и знакомых семьи распадались, но его это особо не волновало.       — Сказал, что Андрей не от него, — ответил Егор. Каждое слово, каждый звук он произносил с неохотой, будто вырывал из себя, а после плотно сжимал губы и глядел точно прямо перед собой. Но если совсем не хотел рассказывать, молчал бы как партизан — в этом он был мастер.       — Но Андрюха же похож на него… — Кирилл вспомнил фотографию и про себя обозвал Мишаню ебучим козлом.       — Похож.       — И мама Галя не пробовала доказать отцовство? Через суд такое делается. Экспертизы всякие… И сейчас видно, кто его отец.       Егор повернул голову, в глазах блестела непримиримость.       — А зачем?! — спросил он и снова уставился на дорогу, убрал из голоса гнев. — Отцовство — лишь повод. У него была любовница, дочь заместителя губернатора. Мне девять лет было, я плохо помню, да и не всё мне, ребёнку, докладывали… Мы в областном центре жили, я в школу ходил, мамка работала бухгалтером на заводе, а он — в областной администрации водителем. Потом мелким чиновником перевёлся, там и познакомился…       — Сука… — процедил Кирилл в адрес Мишани. Внутри бурлило негодование. Если бы он услышал эту историю о посторонних людях, ему было бы плевать, но тут обидели его родных и любимых. — Ребёнок-то тут при чём? Признал бы и шёл на все четыре стороны. Все так делают.       — Его бы с детьми не приняли… Дочь заместителя губернатора и обычный специалист уже не равны, а если у него ещё прицеп из двух детей, на которых надо платить алименты… Перед ним замаячили должности, перспективы. Он, — Егор упрямо называл отца местоимениями, — полностью переменился, я его не узнавал. Стал орать, устраивал скандалы, поднимал руку. Когда маму выписали из роддома, он выгнал нас из квартиры. — Егор умолк. Видимо, воспоминания давались ему совсем тяжело.       — Вот мразь… — поддержал его Кирилл. — Надо было его засудить. Вместе с этой сукой.       — Я бы засудил, да маленький ещё был. А маме некогда было.       Кирилл тоже не сразу нашёлся, что сказать. Подумал, что на выбор профессии Егором повлиял этот случай.       — Именно тогда вы в деревню вернулись? — спросил он, предполагая утвердительный ответ, и не угадал. От дальнейшего рассказа у него волосы встали дыбом.       — Нет. Для нас он благородно подыскал комнату в общежитии. Двенадцатиметровую. На пятом этаже без лифта, в окружении алкашни. Тогда я мало что смыслил, а теперь понимаю, что это было сделано намеренно: ему нужно было, чтобы мы пока оставались в городе. Подвело и то, что мама хотела, чтобы я учился в городской школе, продолжал посещать секцию рукопашного боя. Он приходил и давил на мамку, требовал, чтобы она признала, что и я не его сын, и оформила это официально. Мамка отказывалась. Скоро её, когда она ходила в магазин или гулять с Андреем, стали преследовать какие-то люди, мужчины, угрожали. Они и за мной ходили, когда я из школы возвращался.       — Уроды, — прошептал Кирилл, но Егор этого не заметил, с жаром изливал свою злость:       — Однажды они всё-таки перешли от слов к делу… Это было поздней осенью, темнело рано… Мы гуляли во дворе втроём, я побежал за дворовой кошкой, она шмыгнула за угол. Когда ее догнал и стал возвращаться, увидел, что маму окружили трое типов. Я испугался и остановился. Они ей что-то говорили. Потом один ударил её по лицу, а второй перевернул коляску в грязь. Я помню, как заплакал Андрей и закричала мама. И тогда тот, кто ударил её, достал что-то из кармана… мне показалось, это была маленькая гантель… и замахнулся. И тогда закричал я. Наверно, благодаря этому удар пришёлся не в затылок, а ниже, в шею, в основание черепа. Спас ещё высокий воротник куртки, а шапка слетела… И только тут… только тут прохожие зашевелились. Там ходили люди, и никто не обращал внимания, что женщину бьют.       — Уроды, — с силой сжимая руль, прошипел Кирилл, пока Егор переводил дух. До города оставалось немного, на горизонте виднелись крыши промышленных строений.       — Вызвали скорую. Маму госпитализировали. С Андреем, слава богу, ничего не случилось. К нам приехала бабушка. Она не принимала никаких отговорок и, когда маму выписали, увезла всех в Островок. Мамка, правда, уже не возражала ради нашей безопасности. Её уволили с работы, хотя она была в декретном отпуске. Он больше не появлялся в нашей жизни. Через какое-то время мы узнали, что он сделал документы, с помощью взяток и связей, конечно, по которым я признан не его сыном. После этого он женился и взял фамилию жены и, соответственно, её отца, заместителя губернатора, получил чистенький паспорт. Теперь, как видишь, он сам председатель правительства.       — И он о вас больше не вспоминал? А алименты?       — Алименты на чужих детей?       — Ну да… я не подумал.       — Мама бы всё равно не подала на алименты или в суд. Ни на него, ни на тех трёх типов, которых не нашли. Да и не искали, я думаю. Кто гарантировал, что однажды наш дом в деревне случайно не загорится посреди ночи, а дверь при этом не окажется заблокированной?       — Блять! — Кирилл негодовал, даже перед глазами плыло. — Но нельзя же так оставлять! Он там жирует, в правительстве своём, а вы в деревне…       Они въехали в город, дорожное полотно стало хуже. Окраина утопала в пыли и репейнике.       Егор снова повернул голову, голос его был твёрд.       — Кирилл, я тебе это рассказал, чтобы ты мне никогда не напоминал про этого человека. Мы друг другу никто. Мама его простила, а я не прощу никогда. Врачи предполагают, что парализация наступила вследствие той травмы. Не заговаривай о нём больше, ладно?       — Ладно, — пристыженно отозвался Калякин и всецело переключился на лавирование между дорожными ямами. И всё же его взволновала эта история. И отношение к ней Егора — как его, должно быть, жжёт каждое упоминание себя по фамилии и отчеству. Но… что за люди ходят по земле? Что за уроды, ради власти и денег готовые продать жену и детей?!       По указаниям Егора они доехали до многоэтажек, где ждали бабули с пустыми банками в холщовых сумках и жёваных пакетах. Покупательницы быстро расхватали свои заказы, косясь на нового друга молочника, и разошлись восвояси.       Егор, нагнувшись, расставил банки на полу салона, перестелил их тряпками и выпрямился, положил локти на крышу «Пассата». Кирилл стоял с другой стороны машины, до сих пор шокированный так, что не замечал пекла на улице и текшего со лба пота. Единственное, хотелось пить.       — Кир, давай сначала в центр занятости, а потом на рынок, — озвучил дальнейшую программу Егор.       — Да, давай, — кивнул Калякин. Он не возражал против центра занятости. Сейчас в нём пульсом билась потребность помогать Рахмановым, оберегать их. Кирилл сел в машину, проследил, как рядом садится Егор, пристёгивается ремнём безопасности. Кирилл так любил его! Не представлял, как жил без него раньше. Наклонился, намекая на поцелуй, и получил его — короткий, мягкий.       Егор опять выполнял функции штурмана: «Налево», «Направо». В принципе, в этом городишке все социально-значимые учреждения размещались на одной главной улице, по старинке носившей имя вождя мирового пролетариата. Только одни были в начале, другие в середине, третьи в конце и перемежались жилыми домами.       Районный центр занятости населения располагался в здании постройки позапрошлого века. На фасаде висела табличка, что строение является памятником архитектуры, хотя ничего замысловатого и красивого в его облике не имелось, и оконные рамы вдобавок были заменены на пластиковые. Кирилл скептически осмотрел здание и пошёл за Егором ко входу.       Внутри царили прохлада и полумрак, создаваемый одним занавешенным жалюзи окном. Ремонт тут явно делали недавно, но линолеум в двух местах порвался, а на стене у лестницы отслоились обои. В крошечный холл первого этажа выходили всего три двери без табличек. В кадке стояла разлапистая монстера. На информационных стендах информация давалась мелким шрифтом. Людей не наблюдалось.       Егор осмотрелся и повёл его на второй этаж. Лестница была деревянной, посередине неё нарисовали ковровую дорожку или дерюжку. Кирилл поймал себя на том, что хочет высмеять каждую деталь, и упрекнул себя за это.       На втором этаже было светлее за счёт целых двух окон. На одном из четырёх мягких офисных стульев сидела женщина предпенсионного возраста в платье и сандалиях, сжимала в руках сумочку. Сделала вид, что ей не любопытно. Тут было шесть дверей. Между ними висели стенды и цветочные горшки с вьющимися растениями. За дверями слышались голоса, позвякивание ложек и звуки печатающего принтера. Ещё в холле стоял столик с рекламными буклетами.       — Куда теперь? — спросил Кирилл. Егор пожал плечами:       — Надо спросить.       — Сейчас сделаем, — пообещал Кирилл и взялся за дело, пока его не опередил Егор. Повернулся к женщине. — Вы не знаете, где про работу узнать?       — В любом кабинете, — буркнула та.       — Понятно, — поморщился Кирилл и без стука открыл ближайшую дверь, просунул голову. — Здрасьте.       В кабинете за тремя столами, два из которых были с компьютерами, сидели женщины помоложе, лет тридцати, пили чай и разговаривали. Они разом умолкли и обратили взгляды к вторженцу.       — Что вам, молодой человек? — спросила самая на вид вредная, с гроздью бус. — И дверь прикройте, а то у нас кондиционер. Сквозняк будет.       Кирилл из принципа не сдвинулся с места, для него сквозняка не было.       — Мне про работу нужно узнать. Какие вакансии есть?       — Вакансии? Вам в другой кабинет к Наталье Антоновне. Это дальше, последняя дверь. И закройте уже нашу, дует!       Кирилл закрыл, как и просили, не подумав сказать «спасибо» — не заслужила грубиянка.       — Пойдём в последний кабинет, — сказал он и легонько подтолкнул Егора в спину.       В дверь указанного кабинета Калякин всё же постучал, но сразу повернул ручку и просунулся внутрь. Там тоже стояло три стола, но сотрудница была только одна, смотрела в монитор и нажимала на клавиатуру одним пальцем — что-то просматривала. На вид ей Кирилл дал лет сорок пять, но выглядела она отменно: короткая юбка с воланами, блузка, подчёркивающая грудь, ярко-рыжие волосы и сочного цвета помада.       — Наталья Антоновна? — спросил Кирилл, входя в кабинет. Он чувствовал себя свободно и уверенно. Егор выглядывал из-за его плеча.       — Да, — сообщила сотрудница, разглядывая их.       — Нас тут к вам направили… ваши коллеги. Сказали, вы можете работу подобрать по вкусу, что весь банк вакансий у вас.       — Могу. Вы оба ищете?       — Нет, только я. А это, — Кирилл показал на Егора, — мой друг.       Наталья Антоновна ещё раз их строго осмотрела, можно сказать, просканировала опытным взглядом и мазнула рукой на ряд стульев у стены:       — Проходите, садитесь.       Парни прошли и сели. Тут тоже работал кондиционер.       — Кем работать хочешь? — кликая мышкой, спросила Наталья Антоновна. Тоном она напоминала школьного завуча.       — Не знаю. Мне всё равно, лишь бы платили, — покривил душой Кирилл. Главным делом он рисовался перед Егором.       Наталья Антоновна, не отрываясь от монитора, тяжело вздохнула, будто эта фраза сидела у неё в печёнках.       — А образование какое?       — Незаконченное высшее. Менеджмент. Три курса.       Во взгляде Натальи Антоновны стали преобладать неодобрительно-брезгливые оттенки. То ли менеджеров она за людей не считала, то ли недоучек недолюбливала. Но она никак не прокомментировала. Да Кириллу и самому за выбор несерьёзной специальности было неловко перед Егором, но три года назад они не были знакомы, а его, двоечника, папа запихнул куда полегче, чтобы хоть какую-нибудь корочку получил.       — Вакансий у нас немного, — сообщила сотрудница и вытащила из стола распечатанные листы, подала Калякину. — Без высшего образования — ещё меньше. Читайте там. Слесари и водители нужны на хлебокомбинат. Токари, сварщики и фрезеровщики — на завод. Слесари ещё требуются в коммунальную службу, и дворники тоже. Разнорабочий в баню, грузчик в сетевой магазин.       Кирилл и сам всё видел. Они с Егором придвинулись друг к другу, просматривали таблицу с вакансиями. Слесарь, токарь, разнорабочий, водитель, механизатор, почтальон, грузчик, экспедитор, сварщик, электрик, парикмахер, санитар, мойщик, наладчик холодильного оборудования и так далее, и тому подобное. Кирилл загрустил. Некоторые специальности, конечно, не требовали подготовки или соответствующего образования, но… его убивала графа «заработная плата». В ней значились мизерные суммы — двенадцать пятьсот, одиннадцать семьсот, девять триста…       — Ну, про вот эту, — Кирилл провёл пальцем по самой «дорогой» строчке из тех профессий, в которых мог себя попробовать, — «водитель на хлебокомбинат» расскажите.       — Рабочий день с шести утра. А дальше — пока хлеб по точкам не развезешь. И в городе, и по деревням. Скользящий график.       — Ага, — не воодушевился Кирилл. — А мойщик на автомойке?       Наталья Антоновна заметила его недовольную рожу, пояснила сухо:       — С десяти до десяти. Два через два.       — А слесарь в «Комсервисе»?       — С восьми до пяти. Бывают ночные дежурства в случае аварийных ситуаций. И говорят, — у меня сосед там работает, — часто вызывают, так как всё коммунальное хозяйство у нас на ладан дышит. Как прорвёт где или канализацию затопит, так круглые сутки в любую погоду и копаются.       — И всё это за двенадцать триста?       — Хорошая зарплата для нашего города. Чистыми почти десять выходит. И платят без задержек.       Кирилл открыл рот. Что значит — «чистыми»? Как он это упустил? Ему и за двенадцать тысяч горбатиться целый месяц не хотелось, а когда эти двенадцать «грязные»!.. Да ну на хуй! Не будет он за копейки работать! Кирилл повернулся к Егору, чтобы посмеяться над такими нищенскими расценками и увести его отсюда, но наткнулся на серьёзное выражение лица. Егор так же, как и Наталья Антоновна, нормально воспринимал эти смехотворные зарплаты! Егор ждал от него положительного ответа!