Селянин

      Канат натянулся как струна. Гравитация мгновенно потянула тело вниз, скорость набиралась стремительно. Спереди футболка выбилась из штанов и задралась, а ладони!.. Казалось, они ободрались до мяса — так жгли от трения о грубый скрученный материал.       Третий этаж Кирилл пролетел за секунду. Не успел даже заметить, какая штора была в окне, стояли ли на подоконнике цветы. Окно мелькнуло, и всё. Дальше, если спускаться в таком темпе, можно разбиться. Или, по крайней мере, лишиться кожи на ладонях и животе. Блядские приключения…       Несмотря на боль, Кирилл сильнее ухватился за канат, одновременно тормозя и ногами. К счастью, он уже был на высоте второго этажа, до земли оставалось чуть-чуть, но требовалась передышка. Подошвы кроссовок наткнулись на узел, стыкующий канат с простынёй — вот и кончилась верёвочка. Стиснув зубы, кое-как упираясь ступнями в эту зыбкую опору, Кирилл повис на канате напротив окна. Он выдохся, тяжело дышал и мысленно матерился. Раненые руки быстро слабели, взмокшее тело по-прежнему била дрожь, и канат угрожающе скрипел. Надо было скорее заканчивать эту безумную авантюру, а руки и ноги вдруг стали ватными, не слушались. Он парадоксально прирос к этому до крайней степени натянувшемуся канату. Страх сковал его.       «Егор. Егор», — повторял про себя, на границе сознания, Калякин. — «Егор. Егор». — Но ничего не получалось, он висел на канате, смотрел вниз, видел серый потрескавшийся асфальт на месте приземления, слышал голоса зевак, заметивших беглеца-альпиниста и пока не приближавшихся.       Канат дрогнул. Сейчас оторвётся радиатор, лопнет батарея и квартиру зальёт вода. И побег накроется медным тазом под оглушительный вой сирены неотложки, которую предлагали вызвать добрые соседские мальчишки. Или мать обнаружит. «Надо слезать, Кира, надо. Руки слабеют, ты всё равно сейчас упадёшь».       — Милицию вызову! — раздалось совсем близко, здесь, на высоте второго этажа. Это распахнулось окно, напротив которого он устроил привал, и оттуда высунулась толстая тётка в полосатом сине-белом халате. Она была сердита и размахивала пудовыми кулачищами. — Совсем охамели! Куда родители смотрят! Вор! Наркоман! Обколются спайсами и воруют!       Надсадные крики послужили толчком, разрушили оцепенение, да и руки сразу расслабились, ноги соскользнули с узла, и он через секунду попался уже под руки, а ноги споткнулись о второй узел, которым венчалась спусковая конструкция — последнюю половину пути Кирилл преодолел ещё стремительнее и внезапнее, чем первую. Очухался только, когда ступни стукнулись об асфальт. Боль пронзила от ступней до коленей. Остальное тело ещё по инерции стремилось вниз, а когда и рукам стало не за что хвататься, оно покачнулось и плюхнулось на задницу. Под мягкое место попались мелкие острые камни. Кирилл вскрикнул. Чуть приподняв зад, выгреб из-под него блядские камешки. Всё болело, особенно руки. Кожа поперёк ладоней была содрана, на правой руке до крови.       Но приземление было удачным: не сорвался, и отлично, а раны — херня. Страх рискованного спуска ушёл. Кирилл слышал, как топоча или цокая каблуками, к нему через двор неслись случайные свидетели его безумства, ржали и спрашивали, живой ли он, слышал, как изрыгала проклятия тётка из окна, слышал шум дорожного движения, шелест ветра в листве, металлическое позвякивание неизвестного происхождения. Всё это вместе намекало, что пора бежать, удирать отсюда, пока ещё нет ментов и матери, чтобы его затея не обернулась бессмыслицей.       Кое-как Кирилл поднялся с асфальта, плюнул на кровоточившую ладонь и растёр слюну по ране, надеясь, что так она заживёт быстрее, как у собак. Боль в ногах прошла.       — Живой? — Первыми подбежали, как ни странно, бабки, четыре штуки. Обычно эта категория жильцов еле ковыляла от подъезда до лавки. — Не убился? Что у тебя стряслось? Зачем из окна прыгал?       — Да разве ж такой убьётся? — закричала им в ответ тётка со второго этажа. — Этих иродов оглоблей не перешибёшь! Совсем охамели!       Кирилл ни на бабок, ни на припадочную тётку даже ухом не повёл, его интересовало, как перенёс спуск телефон. Он завёл руки за спину и нащупал коробку. Она находилась на прежнем месте, благо, задняя часть футболки не выпросталась из джинсов, значит, всё нормально. Хорошо.       Кирилл вытащил коробку и, протиснувшись мимо бабок, мимо тупоголовых мамаш с их личинками, мимо разевающей рот школоты, не всматриваясь в лица, заспешил прочь со двора к ближайшей стоянке такси.       — Видели?! — завопила оконная тётка. — Видели, что-то унёс? Украл! Вор! Вор!       Полоумная вопила, ей вторили бабки, но Кирилл шёл, не останавливаясь, не оглядываясь, как настоящие мужчины, которые не оглядываются на взрывы за спиной. Терять время больше было нельзя, а то истеричные крики привлекут внимание мамаши или кого-нибудь другого заинтересует свисающий из окна канат с привязанной к нему простыней. Надо уехать, пока эта карусель не закрутилась.       Таксисты обосновались через два квартала. Кирилл дошёл до них быстро, но ещё десять минут они вместе искали, кто повезёт его в глухие ебеня, и торговались за какую цену. Согласился чувак на помятом синем «Лансере», запросил две тысячи рублей. Кирилл согласился, лишь бы скорее смыться из этого города.       70       Казалось, будто машина едет медленно, хотя спидометр показывал, что почти всю дорогу они шли сто десять-сто двадцать километров в час. Только на последнем участке от райцентра до Островка дорожное покрытие стало плохим, и пришлось замедлиться. Таксист уже не донимал разговорами, перестал спрашивать, почему его пассажир нервничает, скачет на сиденье и рвётся к чёрту на кулички. Кирилл отвечал ему раздражённо и в основном, что это не его таксистское дело. Барабанил пальцами по коробке, которая лежала на коленях, вертел головой от одного окна к другому и часто смотрел на часы. В некоторые моменты нога по привычке давила на несуществующую педаль, подгоняя колымагу, и упиралась в пол. Мысли занимал Егор. Второй час дня, а он никак к нему не доедет!       Кирилл представлял, как они встретятся. Лучшим вариантом был сценарий, где Егор кидается ему на шею и взасос целует целых полчаса, а потом они занимаются страстной сумасшедшей любовью на картофельных грядках. В самом худшем варианте Егор его прогонял, заявлял, что потерял доверие и никогда не любил. А в реалистичном — Егор просто молчал, и во взгляде его смешаются радость и жалость к себе.       Как же Кирилл хотел его скорее увидеть и разрешить этот зудящий клубок страхов и сомнений! Он расскажет всю правду, почему не приехал раньше — Егор не должен чувствовать себя ущербным, никчёмным, считая, что его снова предали. Наоборот, пусть знает, на какие подвиги ради него способно его бывшее городское быдло, позор их поколения. Пусть мысль о совершаемых ради него безумствах немного согреет его покалеченную душу.       Завидев вдали до мурашек знакомые деревья и крыши, Кирилл ещё больше пришёл в нетерпение, заёрзал, даже ноготь на указательном пальце стал грызть, но, заметив это, вытащил палец изо рта. Таксист с любопытством покосился на него, но вопросов больше не задавал, катил себе да катил, объезжая ямы.       Когда въехали в село, Кирилл стал чуть ли не выпрыгивать из машины и был готов бежать вперёд неё, не в состоянии ждать, пока водитель проползёт по неровной щебёнке. Это была мука, в груди пылало невыносимое томление, масло в огонь подливала неуверенность в тёплом приёме. Нет, прогнать его не должны, но было стыдно за собственное долгое отсутствие.       Руины церкви в кустах, заросли, хаты, изгиб дороги… «Мокко»! Кирилла поразил неприятный сюрприз — у ажурных ворот коттеджа стоял кроссовер Ларисы. Вернулась всё-таки, потаскушка?! К Егору уже подмазывалась? А Егор? Вдруг Егор её трахал, поняв, что обещавший вернуться любовник даже не позвонил с горя или психа? У Кирилла затряслись руки, он опять гневно взглянул на таксиста и спидометр.       — Где дом? — спросил таксист, тоже выражая недовольство.       — Вон там, — Калякин махнул рукой, — крайний, за вишнями.       Позабытый, позаброшенный дом Пашкиной бабки остался позади. Кирилл уже достал деньги из кармана и держал их наготове. Как только машина остановилась возле Рахмановых, сунул две сложенные купюры мужику и выпрыгнул из салона, стремглав помчался к калитке. Потревоженные куры разбегались в разные стороны из-под его ног. Всё было по-старому, по-деревенски, тихо, знакомо, только куча угля появилась на траве возле ворот.       Калитка была не заперта — Егор, как всегда, не боялся воров и непрошеных гостей. Кирилл влетел во двор и, ни секунды не колеблясь, помчался на огород. Не ностальгировал ни на дом, ни на виднеющийся из-под брезента мотоцикл, ни на выскочившую из конуры и потянувшую к нему морду Найду — всего этого не было в его голове.       Проскочив внутренний двор, он остановился под яблонями. Уже видел Рахмановых, а те не видели его. Они, согнувшись в позе раком, собирали картошку в вёдра на дальнем конце огорода, шли параллельно, задом к нему. Андрей двигался медленнее — собирал картошку и переставлял ведро одной рукой. Старший брат иногда оглядывался и что-то говорил ему. А картошки было видимо-невидимо! Она лежала на двух третях огорода неровными полосами на взрыхлённой картофелекопалкой почве, как крупная жёлтая галька на прибрежной полосе. На последней — или первой? — трети стояли наполненные белые мешки, в каких обычно продаётся сахар. Только у этих бока бугрились от совсем другого содержимого, а верхушки были завязаны в хвостик.       Кирилл пялился на маячивший вдалеке вихляющий зад Егора и не переставал улыбаться: по этому заду он скучал четыре дня! Теперь надо как-то эффектнее появиться, сделать сюрприз. Он опустил коробочку на перевернутое ведро возле бочки с водой, в которой всегда мыли руки, снял с верёвки свои хозяйственные перчатки, висевшие тут с момента окончания прополки картошки, надел. Выбрал из стоявших здесь другое ведро, менее мятое и дырявое, и пошёл на помощь. Пролез, нагибаясь, под ветвями яблонь и груш, проскочил между кочанами капусты и зашагал по огороду. Ноги по щиколотки погружались в рыхлую, не помнившую дождя землю, кроссовки… Надо было переобуться в сапоги и сменить джинсы на трико… да хер с ней, с одеждой — сердце волнительно стучало.       Незамеченным, по диагонали, Кирилл преодолел половину расстояния, но тут Андрей спалил его и, выпрямляясь, закричал:       — Кирилл! Кира! — Первым криком он сообщал брату о прибытии его парня, а вторым уже приветствовал нового друга. — Кира! Привет! Привет! — Он подпрыгивал на месте и размахивал здоровой рукой.       Егор тоже разогнулся, повернулся к Кириллу. Его лицо не засветилось от счастья и радости, лоб под банданой хмурился. Нет, это не были злость и недоверие — Егор просто разучился выставлять чувства напоказ. Он молчал, как и предполагал Калякин, и смотрел, как приближается, размахивая ведром, улыбающийся во весь рот любовник. Словно выдохнул, словно сбросил с сердца тяжкий груз.       — Привет! — крикнул Кирилл Андрею и на бегу хлопнул его по выставленной ладони, а потом доскакал до Егора и, на короткий миг зависнув, заглянув в жгучие чёрные глаза, бросив ведро, накинулся с поцелуями. Рахманов отвечал, у его губ был привкус пыли и пота.       Кирилл еле насытился. Когда оторвался, увидел, что глаза Егора во время поцелуев оставались закрытыми. Значит, и ему понравилось, значит, и он сильно переживал разлуку, значит, и он безумно рад встрече! Кирилл взял его за руку — в такой же хозяйственной перчатке с синими пупырышками, как у него.       — Егор! Я приехал! Я сбежал из дома! Прости! Меня не выпускали, а я сбежал! Представляешь? Заперли в комнате! Отобрали машину, телефон — поэтому я тебе не звонил! Я люблю тебя! Господи, как я хотел к тебе! И я из окна по канату!.. Тонкий такой канат, а ещё простыню привязал!.. А четвёртый этаж, представляешь? Я чуть не обоссался со страху!.. Но я сбежал! Сбежал к тебе! Егор!..       Кирилл задыхался от эмоций, говорил восторженно, весело, желая, чтобы и селянин проникся подвигом во имя него, оценил, похвалил. И дождался награды! Сначала Андрей восхищённо раскрыл рот, потом и бесстрастное, изнурённое лицо Егора ожило. Он сделал шаг вперёд, обхватил Кирилла обеими руками за шею и с силой прижал к себе. Не вымолвил ни слова, но действие говорило само за себя.       — Я люблю тебя. Я никогда не оставлю тебя, — проговорил стиснутый со всех сторон Кирилл и потёрся возникшим стояком о пах Егора. Ощутил и его стояк. О, как же это хорошо!       — Может, вам хватит обниматься? — бесцеремонно вмешался Андрей. — Картошку кто собирать будет? Пушкин?       Парни оторвались друг от друга, будто только что узнали о наличии свидетеля их нежностей.       — Сейчас соберём, Андрюх, не переживай, — успокоил Кирилл. — Всё сделаем.       — Тебе надо переодеться, — указал Егор. Он снова заговорил, следовательно, жизнь вернулась в нормальное русло.       — Я и так могу. — Кирилл поднял своё ведро, поставил его между незаконченными грядками братьев, поправил яйца и опадающий член, присел на корточки. — Тряпки потом постираем, и будут как новенькие, ничего с ними не произойдёт.       — Ты запаришься. — Егор смотрел на него сверху вниз. Заботливый. — Сегодня не жарко, но, когда поработаешь, всё равно запаришься.       — Запарюсь — разденусь, — Кирилл поднял крупную, как булыжник, картофелину и кинул в ведро, та гулко стукнула по дну. — Не откажешься ведь от стриптиза? — Он игриво поднял глаза на Егора. Рахманов улыбнулся и нагнулся, стал подбирать клубни. Андрей тоже встал на свою полоску, бойко кидал картофелины в ведро. Кирилл подбирал то с его грядки, то с Егоркиной.       — Ты действительно сбежал? — тихо спросил Егор.       — Угу. И действительно с четвёртого этажа по верёвке спускался. Всё ради тебя, Егор. Видишь, какой я молодец? Джеймс Бонд!       — Дурак… ты мог разбиться.       — Фи! Ради тебя и разбиться не жалко! Не разбился же!       — Всё равно дурак.       Их потянуло друг к другу, и, повернувшись, прямо в тех позах, что их застала нежная страсть, они стали медленно, со вкусом целоваться.       — Вы опять?! — возопил младший Рахманов. Влюблённые снова разлетелись в стороны и, пристыжённые, только усмехались и бросали друг на друга похотливые взгляды.       Двигались вперёд в умеренном темпе, где-то картошка была крупная, но её уродилось мало, а где-то много, да одна мелочь. Вёдра по совету Егора старались наполнять одновременно, тогда шли за мешком и пересыпали: один держал, второй переворачивал ведро. Собирать картошку оказалось совсем нетрудно — подбирай да кидай в ведро. Кирилл теперь брал отдельную грядку, дурачился, распускал хвост перед Егором, на радостях про усталость и лень забыл. Только неминуемо выдохся раньше всех. Пот катился градом, пропылившуюся футболку было хоть выжимай, от подмышек завоняло. Позвоночник и ноги ныли от постоянной скрюченности. Пораненные ладони временами горели. Да, это вам не виски с колой глушить ночи напролёт. Однако Кирилл не роптал — сам напросился здесь жить и помогать, сам выпрыгивал утром из штанов, чтобы попасть на сбор урожая, мог бы ведь под благовидным предлогом дома отлежаться.       Когда в общей сложности были убраны три пятых огорода, Егор объявил перекур. Он сам устал и измотался, как мышь, а ведь проснулся, наверно, чуть свет, корову доил, тракториста встречал и все остальные дела ворочал. Только в город молоко не возил, сделал выходной.       Они втроём вышли к левой меже, к создававшей тень кукурузе и, перевернув вёдра, сели на них. Несколько минут просто молчали, утомлённые тяжёлой работой и солнцем, отходили. Над некрепкими початками кружили чёрные мелкие мошки, но к людям не лезли.       — Андрюш, сбегай домой, посмотри маму и воды принеси, — попросил Егор. — И бутербродов захвати.       — А мне трико принеси и шлёпанцы, — добавил Кирилл.       — Блин, что за дедовщина? — взбрыкнул пацан, надул губы. — Раскомандовались!       — Пожалуйста, Андрей, — вежливо надавил старший Рахманов.       — Пожалуйста, — повторил за ним волшебное слово Кирилл.       — Ну ладно, ладно… воркуйте, — Андрей встал с ведра, отряхнул спортивки на заднице пыльными же перчатками, спохватился, снял их и бросил на кукурузный лист, а потом наконец убежал и скрылся за яблоневыми ветками. Жажда и лёгкий голод действительно мучили, так что просьба Егора была обоснованной.       Они посидели ещё немного молча, глядя в синее с комками ярко-белых облаков небо. Солнце стояло ещё высоко, времени было часа три-четыре, до темноты вполне возможно управиться с уборкой картошки. Только Кирилл с честным содроганием думал ещё о полдне работы. Пока ползал на корячках по огороду, руки-ноги ныли, а сейчас на отдыхе стало совсем невмоготу. Докладывать об этом он, конечно, не собирался. Выдержит как-нибудь. Ведь, может, и Егор точно так же устал и содрогается, просто не подаёт виду.       — Тебя не отпускали? — вдруг спросил Рахманов. Он только что поднял сухой ком земли и теперь крошил его. Серые хлопья падали на его грязные ступни, покрывая их неровным слоем, скатывались обратно на притоптанную почву.       — Да вообще козлы, — поморщился, стягивая колючие жаркие перчатки, Кирилл. — Заебали.       Егор немного помолчал и продолжил:       — Может, тебе не следовало приезжать?       — Как — не следовало? — практически вспылил Кирилл, впиваясь в чёрные глаза взглядом. — Ты не рад?       — Рад. Но ссора с родителями не лучший выход.       — Ну а что мне делать? — также с вызовом воскликнул Калякин и, глядя в спокойное лицо, быстро остыл, поднял прутик, зачертил узоры между расставленных ног. — Хуй с ними, переживут. Если бы они меня поняли, я бы не ссорился и не полез в окно. Только меня никогда не поймут, кругом одни гомофобы.       Кирилл рассчитывал, что Егор улыбнётся и напомнит ему о недавнем прошлом, но он не улыбнулся и не раскрыл рта.       — Вот ты… — произнёс Кирилл, пытаясь высказать сложную мысль. — Ты сам себе хозяин, а я? За меня всё мать с отцом решают. Значит, кто я?.. По их мнению, я ещё не взрослый. Ребёнка нашли… Ну да, я разгильдяй был, тунеядец, хуила клубный. Ладно, в те времена они могли меня воспитывать, из болота вытаскивать — да, я вёл себя аморально. Но сейчас? Я же изменился. Набрасываться на меня только потому, что я люблю тебя, а не тёлку! На хуй мне надо, чтобы за меня решали! Тебе двадцать лет, мне тоже двадцать лет… Я хочу сказать, что я в силах думать своей головой и решать, как мне жить. Без мамочек и папочек. Я не маменькин сыночек!       Вот здесь Рахманов улыбнулся.       — А я бы хотел побыть маменькиным сыночком.       Кирилл, несмотря на только что пылко произнесённый монолог, посмотрел на него очень серьёзно. Что-то опять щёлкнуло в его голове. Видимо, отключился режим эгоизма. Он вспомнил, что Егор хоть и самостоятельный и взрослый парень, но такой не по своей воле, а по злому умыслу судьбы. И Егору, конечно, хотелось бы жить беззаботно, не кутить по клубам и вечеринкам, а учиться, влюбляться, знать, что всё с его близкими хорошо, и они обеспечивают ему надёжный тыл — он ведь молод. Его возраст создан для веселья, реализации мечтаний, безудержной любви, чумового секса, а он застрял в глуши без будущего и не ропщет. Так не стоит при Егоре ныть о тяжкой доле среднестатистического мажора.       Кириллу захотелось порадовать чем-нибудь Егора, вселить в него веру, и он знал, чем и как.       — Егор, — Калякин взял его руку, сжал ладонь. — Ты ещё побудешь маменькиным сыночком. Да, я тебе это гарантирую. Я придумал, где найти деньги на операцию маме Гале. Я продам квартиру и машину. Вместе с твоими деньгами может хватить. А если не хватит… ну придумаем что-нибудь, сумма ведь уже маленькая останется. Как тебе такой вариант? Согласен?       Кирилл спросил, потому что в глазах Рахманова появилась тоска.       — Спасибо, Кир, — сказал Егор и погладил его по волосам.       — И это всё, что ты можешь сказать? А где радость? Где прыжки от счастья? Ты мне не веришь?       — Верю, Кир.       Но Кирилл видел, что Егор лжёт и ни хрена не верит. Да что ж такое?! Чёртов реалист! Как его расшевелить?       — Думаешь, мне жалко?       — Нет.       — Или что предки не дадут ничего продать? Всё по документам моё! В сентябре поеду на учёбу и займусь этим. Не знаю, насколько быстро, конечно, получится, нам ведь не надо по дешёвке сбыть, а надо максимально денег выжать, чтобы на лечение хватило. Потерпишь?       Егор молчал, смотрел себе под ноги. По его щеке ползала муха, щекотала, наверно.       — Или, — Кирилл взмахом руки согнал эту чёртову муху, — ты слишком гордый, чтобы принять от меня деньги?       Егор помотал головой, не поднимая её, рыл носком шлёпанца землю. Отвечать ему не пришлось, потому что из-под яблонь появился его брат. Андрей тащил под мышкой полуторалитровую бутылку кваса и запрошенные шлёпки, а в руке — пакет, под завязку нагруженный бутербродами с основой из батона, на плече висело трико.       — Эй, а чей там телефон возле бочки лежит?       Кирилл вскинул голову. Блин, Андрюша, испортил весь сюрприз!       — Какой телефон? — не понимая, поинтересовался у брата Егор.       — Новенький, в коробке!       Егор перевёл вопросительный взгляд на Кирилла.       — Блин, Андрюх, ты весь сюрприз испортил, — со смехом озвучил свою мысль Калякин. — Это я Егору подарок купил.       — Круто! Давай я принесу сюда?       — Давай.       Андрей, отдав принесенные вещи, убежал в полном восторге, выкрикивая: «Круто! Круто!» Его брат так не думал. Он вообще не обрадовался и посмотрел на Кирилла с упрёком.       — Зачем ты тратишь на меня свои деньги?       — А на кого мне ещё тратить? — взвился тот. — И не свои, а… Блять, Егор! Ну захотелось мне тебе подарок сделать! Почему нельзя-то? Я же у тебя ничего не прошу за это! Я от чистого сердца! Потому что люблю тебя. — Последнее признание Кирилл произнёс с нежностью, снова взяв Егора за руку и глядя ему в глаза.       — Спасибо, — сдавленно произнёс Рахманов, — но не надо, не стоит… У меня нормальный телефон, мне новый не нужен.       — Ага, знаю я… Глючный он у тебя! И фотография Виталика не удаляется…       До Егора, наконец, дошло.       — Не хочу я, чтобы этот хрен был у тебя в телефоне, — досадливо проворчал Кирилл. К ним, потрясая коробкой, бежал Андрей. Остановившись, он всунул подарок Егору.       — Вот! Крутой, правда? Два гига оперативки! Игры потянет!       — Да, — кивнул Егор, рассеянно вертя и рассматривая коробку. Затем повернулся к Кириллу. — Можно, я этот Андрею отдам, а себе его телефон возьму?       Кирилл улыбнулся… Мысль, что так всё и случится, когда-то мелькала в его голове, да и не трудно было это предположить, учитывая характер Егора, его отцовскую заботу о младшем, лишённом нормального детства брате. Конечно, просьба расстроила: он хотел, чтобы именно любимый человек ходил с его подарком, но Егор обращался к нему с таким доверием, что отказать было бы просто свинством. Нет, даже за сотую долю этого доверия Кирилл был согласен на всё. К тому же и Андрей замер в ожидании. Его смартфон был слабенький, купленный из расчёта скудного семейного бюджета. Робкая надежда обладать дорогой, недоступной игрушкой сделала лицо пацана совсем детским. Как ему мало надо для счастья, а Настя Мамонова, наверно, отвернула бы нос от столь дешёвой модельки.       Кирилл загнал свою жадность поглубже и улыбнулся ещё шире:       — Можно, конечно! Это твой смарт, делай с ним, что хочешь! В телефоне Андрюхи нет ведь фотографий Виталика?       — Нет! — вместо брата ответил мелкий. — Зачем мне этот придурок?       Егор ничего не сказал на это вопиющее хамство по отношению к его бывшему и протянул коробку назад Андрею.       — На. Но изучать будешь после картошки. И скажи спасибо Кириллу.       — Я бы и без тебя сказал, — пацан благоговейно взял подарок и неожиданно обнял Калякина. — Спасибо, Кир. Егор тебя любит, — заговорщически прошептал он на ухо и после обнял брата. — И тебе спасибо. Ты лучший.       — И ты, — тепло ответил Егор и вернулся к исполнению обязанностей главного. — Всё, относи обратно, и приступаем к сбору картошки.       — Ладно. Сейчас, — отозвался, не отрывая взгляда от изображений на коробке, Андрей и так, не глядя под ноги, ушёл.       Парни остались одни.       — Спасибо, — сказал Егор.       — За что? — будто удивился Кирилл.       — За… всё.       Кирилл возликовал и ни капли не пожалел о своём согласии передать смартфон младшему Рахманову: Егор всё равно не смог бы спокойно пользоваться им, когда у брата девайс значительно хуже. Зато теперь заслужил безмерную благодарность любимого человека, и то ли ещё будет, когда деньги от продажи квартиры поступят на «операционный» счёт! Оно того стоит!       В ответ он поцеловал Егора. Слова тут были лишними, понимание происходило на уровне чувств.       Втроём они съели все до единого бутерброды, запили квасом, Кирилл переоделся, а после снова выстроились на грядках с картошкой. После передышки и перекуса работать совсем не хотелось, тянуло спать, но впереди были ещё двенадцать грядок, каждому по четыре, и их надо было убрать за пять часов, до сумерек. Андрей быстро отстал, Егор и Кирилл шли в одинаковом темпе. Солнце уже не палило в макушку, появилась мошкара.       — Егор… Лариска приехала? — с осторожностью спросил Калякин.       — Да, — не отвлекаясь от сбора картошки кивнул он, явно не хотел говорить про экс-любовницу. Или не экс? Кирилла это больше всего волновало и подталкивало расспрашивать. Он вдохнул поглубже и задал следующий вопрос:       — Ты её видел?       Егор, скидывая клубни в ведро, молча кивнул. Ревность забурлила, участила пульс. Кирилл уже практически не мог работать.       — И что? Вы… говорили? Ты… к ней ходил? Что она сказала?       Егор, продвигаясь вперёд, бросил в ведро ещё с десяток клубней и вдруг повернулся. С самой озорной и лукавой улыбкой!       — Кир, ревнуешь?       — Да! — выпалил Калякин, лыбясь от облегчения, и добавил с ехидством. — Как ты угадал?       Егор рассмеялся и положил в ведро ещё несколько крупных картофелин, хотя оно и так было наполнено с горкой, встал.       — Пойдём?       — Да, сейчас, — спохватился Кирилл и мгновенно докидал в своё ведро недостающей для ровного счёта картошки. Поднялся, почистил перчатки и, взяв ведро, пошёл по пахоте к ближайшему Стоунхенджу из мешков. Он знал, что ответы будут, просто Егору надо собраться с мыслями, найти в себе силы произнести вслух то, что пряталось в глубине души — такой уж он странный, замкнутый.       Егор поставил ведро и поднял с земли свёрнутый мешок, встряхнул его, расширил горловину.       — Лариска звонила мне, — заговорил он. — Два дня назад. Сказала, что приехала, просила прийти полить грядки и клумбы.       — И ты ходил? — Кирилл приставил край ведра к горловине мешка и поднял донышко. Картошка посыпалась внутрь с глухим стуком, шелестя пластиковым материалом мешка.       Егор кивнул.       — За неделю всё посохло. Пролил хорошенько, может, отойдёт.       Кирилл спрашивал не об этом. Он взял второе ведро и тоже ссыпал. Испытывающе посмотрел на Егора.       — И всё?       Тот пожал плечами, дёрнул губами.       — Она извинилась.       — А, ну хоть на это сподобилась… Не приставала к тебе? А то ведь она может, змея… воспользоваться моим отсутствием.       Егор впервые поднял на него глаза. Завораживающие, насмешливые.       — Кир… Я не любитель женщин в возрасте. То, что было, это… от безысходности.       Калякина обдало исходившей от последних слов беспросветностью. Сердце кольнуло болью, какой незавидной была жизнь молодого парня в умирающей деревне. Сильнее сильного захотелось ему помочь, вытащить из болота, показать все прелести мира.       К ним, таща ведро, доковылял Андрей. Пришлось прекратить откровения. Кирилл взял у него ношу и пересыпал картошку в мешок.       Полосы из клубней-булыжников укорачивались, Стоунхенджи росли, но работать становилось всё труднее и труднее. Одолевали комары, второе дыхание не открывалось. Футболка Кирилла вся провоняла потом, он еле полз по грядке — когда на карачках, когда на корточках, когда становился раком. Егор отправлял его отдыхать, но и сам сбавил темп и больше не улыбался, хотя про обязанности главы семьи не забыл и умудрялся подбадривать вконец измотанного брата обещаниями купить большую пачку чипсов и дать чуть больше карманных денег. Андрей, верно, от усталости, начал разговаривать сам с собой, бубнил что-то под нос, но Кириллу в какой-то миг послышался другой голос. Он выпрямился и прислушался. Точно — кто-то на улице выкрикивал имя Егора. Рахманов обратил внимание на поведение друга.       — Слышишь? — спросил у него Кирилл и показал в сторону дома.       Егор замер, напряг слух. Но голос — мужской и смутно знакомый — уже раздавался совсем близко.       — Егор! Егор! Рахманов!       Из сада, поднимая ветви яблонь, вышел старший лейтенант Басов! Остановился на краю капустной делянки, шаря взглядом по пространству огорода. По скоплению мешков, по недобранным шести рядкам картофеля и, наконец, по удивлённо притихшим трудящимся. На нём не было кителя и фуражки, только голубая рубашка и тёмно-синий галстук. Ну и брюки с лампасами, конечно. Чёрные туфли. Под мышкой — папка из кожзама.       — А, Егор Михайлович, вот вы где! — перейдя на официоз, обрадовался участковый, имени-отчества которого Кирилл уж не помнил. — И гость ваш здесь! Хорошо-хорошо!       — Сейчас подойду! — снимая перчатки, отозвался Егор. Их с полицейским разделяло метров тридцать, приходилось говорить громко, почти кричать.       — Не надо! Вы мне не нужны! Я с Кириллом Александровичем хочу пообщаться. Идите-ка сюда!       Калякин с Егором обменялись тревожными взглядами. Оба не понимали, к чему новый визит участкового, да ещё в выходной день. Когда же их оставят в покое?       — Может, опять Лариска настучала? — тихо выдал версию Кирилл и, сплюнув, пошагал к представителю, блять, власти. Незапланированная передышка ничуть не радовала его, лучше бы, блять, картошку скорее дособрали да хавать пошли, бутерброды давно переварились, желудок скоро к позвоночнику прирастёт.       Басов смотрел на него свысока. Барабанил пальцами по бедру — нервничал или куда-то спешил. Но заговаривать раньше, чем сомнительный элемент подойдёт на расстояние вытянутой руки, не собирался.       — Ну, что надо? — тогда спросил Кирилл. Обошёл последний не крепкий ещё кочан и встал перед старлеем. — Я опять кого-то запугал?       Отвечать участковый тоже не спешил. То ли это был приём психологического давления, предназначенный довести поднадзорного до паники, то ли визит являлся пустышкой, и поэтому сказать было нечего. В любом случае Кирилл не собирался давать спуску драной полицейской ищейке. Тут он не брезговал торговать своим родством с депутатом.       — Что рот-то закрыли? Что от меня надо? Профилактика ваша долбаная, или Лариске я опять помешал? Телитесь, мне некогда! — В доказательство своих слов Кирилл обернулся к огороду, истоптанному их ногами. Рахмановы подбирали картошку, то и дело вскидывая головы в его сторону.       — Вас объявили в розыск. Нехорошо убегать из родительского дома, Кирилл Александрович, — сложив руки на груди, мнимо по-отечески упрекнул Басов, качнулся с пятки на носок. Чёрная папка, как инородный предмет, торчала у него из подмышки.       — В розыск? — охуел Кирилл, вмиг перестал гнуть пальцы. Розыск… Блять… Он и забыл про свой героический спуск. После двухчасовой утомительной поездки на такси, после тридцати соток картошки… День выдался таким долгим, что, казалось, побег из дома произошел в прошлом году. Значит, его ищут. Суки. Нет, ну а чего он ожидал, что ему простят свисающий из окна на потеху соседям канат и возвращение к ёбарю? Гадство!       — Пока только сообщили в управление, — пошёл на попятную старлей. — Ваш же отец имеет там связи, — добавил он с неприязнью. — Депутат сразу указал, где вас искать, попросил проверить…       — Проверили?! — к Кириллу снова вернулась злость. — Всё, проваливайте отчитываться! Мой отец ждать не любит!       — Вы тоже собирайтесь, Кирилл Александрович. Отвезу вас в управление, сдам с рук на руки.       — А вот фиг! Никуда я не поеду! И вы меня насильно в машину не затащите — я совершеннолетний! Катитесь отсюда!       — Да я тебе, сопляк, сейчас травы подкину и наряд вызову! — рассвирепел старлей, выкатил глаза. Кирилл отступил на шаг, но ринулся в нападение:       — Да? А я в суд подам за угрозы и неправомерные действия! Понравится вам с депутатским сынком судиться?       У Басова плясали желваки, на лбу вздулась и посинела венка, но через десяток секунд пар из ноздрей перестал валить. Полицейский одернул резинку рубахи, погладил себя по бедру.       — Ладно, Кирилл, давай заканчивать это. У меня задание удостовериться, что ты тут.       — Ну так вы удостоверились — я тут. Идите отчитывайтесь, ваша миссия выполнена.       По лицу участкового было ясно, что он не согласен и не отступит.       Кирилл досадливо взмахнул рукой, прицокнул языком, ища выход. Егор рылся в земле, выискивая клубни, но смотрел практически безотрывно на него.       — Ну послушай, послушай, старлей… Я же тут не бухаю, не занимаюсь тем, о чём вы все думаете. Я просто приехал помочь другу. Ему, кроме меня, ведь помочь некому. Или собирать картошку теперь уголовно наказуемо, а? Это же не конопля, а картошка. Видите, сколько мешков уже собрали? Чуть-чуть осталось, надо добить, а я стою тут с вами лясы точу. Мальчик работает, а у него рука сломана. Егор с ног валится, а ему ещё корову доить и скотину кормить. Мама Галя в доме брошенная, голодная лежит, а вы меня задерживаете. — Кирилл без зазрения совести спекулировал чужими бедами, лишь бы мента прошибло на слезу, и он свалил. — Езжайте в ваш отдел и доложите отцу, что я в Островке, у Егора, и у меня всё хорошо. Что я тут, блять, картошку копаю. Он, зуб даю, не поверит. Он думает, что я лентяй, каких свет не видывал, — Кирилл хихикнул. — Вот и расскажите ему, какой я лентяй. Я, может, человеком быть хочу, а мне не дают. Меня ведь в клетку золотую хотят посадить, чтобы я в тупое клубное быдло превращался, а мне эта грязь надоела. Лучше деревенская грязь, чем клубное дерьмо. Что, я не прав?       Басов потоптался. Чело его стало задумчивым. Венка сдулась и побледнела. Желваки по-прежнему ходили на скулах.       — Ладно, — наконец сказал он, — оставайся. Но в управление я доложу.       — Да за ради бога! Докладывайте сколько хотите! Можете ещё добавить, что к сентябрю, к учёбе этой грёбаной, я обещал вернуться. Всё, идите, а то темнеть скоро начнёт, а нам ещё по полторы грядки осталось. — Сказав, Кирилл развернулся и пошёл мимо кочанов, боялся, что, задержись он, старлей передумает или примется беседы всякие профилактические проводить, а так он ясно намекнул, что пора отчаливать восвояси. Обернулся, только когда дошёл до поднявшегося ему навстречу Егора. — Басова уже действительно не было, лишь задетые его головой ветки покачивались.       — Кир…       — Всё нормально, Егор. — Теперь в душе Калякина поселилось опустошение, он всё смотрел и смотрел на покачивающиеся ветки. — Это по мою душу. Предки подали в розыск: недовольны, что я с тобой. Прислали проверить, где я. — Утёр запястьем нос и повернулся к селянину. — Всё нормально, на вас это никак не отразится. — И он снова отвернулся, потому что сам своим словам не верил, не хотел, чтобы Егор это знал.       — А на тебе?       — А на мне тем более, — ответил Кирилл и улыбнулся, чтобы придать утверждению убедительности. В своей безнаказанности он тоже сомневался, но не так, как в безопасности Рахмановых. Его-то посадят под замок, лишат денег, а ни в чём не повинную семью запросто могут разлучить. Ну или ещё что-нибудь коварное придумают, мать с отцом в этом мастера.       — Егор, давай уже уберем эту блядскую картошку, я устал как собака! — с психом на самого себя предложил он, пока сердобольный парень не стал опять учить его человеколюбию и послушанию, и поздно осознал, что ляпнул хуйню, которая может уколоть Егора, опустил глаза. — Прости. Я не это имел в виду.       Они приступили к работе. Спина ныла просто невыносимо, и это в двадцать лет, а что будет к старости? Выдохшегося до состояния выжатого тюбика из-под зубной пасты брата Егор отпустил с огорода и отправил за коровой. Смеркалось, небо отливало золотистым, было безмятежным, безветренным, даже птицы парили в нём с какой-то особой грацией. Зато комары не ощущали окружавшего величия и кусали, словно на год хотели наесться. Кирилла умудрились укусить в поднятый кверху зад, прогрызли через трусы и трико. Радовало, что Егор назначил перемещение мешков с огорода в сарай на завтра и сказал, что у него есть вместительная тачка, значит, таскать на горбу не придётся.       В дом Кирилл и Егор зашли по темноте. Сегодня, уставшие и голодные в край, решили изменить ежедневной традиции и сначала поужинать, а потом идти мыться. Запахи, конечно, от них после коровника и свинарника распространялись аховые, все ароматы Франции в одном флаконе, но работавший на пределе мозг Калякина их просто не воспринимал. Андрею было дано послабление — идти домой и отдыхать. После того как накормит маму и даст ей лекарства.       Зайдя в тесную прихожую с низкими потолками, подранными в некоторых местах обоями, на кухню с засохшими каплями жира на мебели и стенах, Кирилл понял, как соскучился по этому дому. Егору некогда было натирать его до блеска, и именно это несовершенство делало дом домом, семейным очагом, где всё настоящее, живое, а не музейное. Он всегда считал, что главное - удобства, а сейчас видел или, скорее, чувствовал, что важнее атмосфера. Пусть хоть все обои будут засалены — в конце концов, Егор не девка, чтобы целый день драить — главное, что в доме все любят друг друга, заботятся, помогают.       Прежде всего они снова умылись. Первый раз, сразу после картошки, умывались во дворе, холодной водой, налитой в синий пластиковый таз, поставленный на чурбак. Пришедшего их встречать Андрея запрягли разогревать ужин, сами пошли к маме Гале.       Зал окутывал полумрак, мелькающий свет лился от телевизора, показывали исторический сериал про колхоз. Егор включил люстру и подошёл к материной спальне. Штора, заменяющая дверь, была сдвинута, и он встал в проёме.       — Мы закончили, девяносто шесть мешков…       — Андрей сказал, Кирюша приехал? — тихим голосом медленно выговорила она.       — Да, — кивнул Егор, обернулся к Кириллу. — Очень помог нам.       Кирилл понял, что настала его очередь выходить на сцену. Высунулся из-за Егорова плеча.       — Да, вот он я, мам Галь! Куда ж я без вас денусь? Дай-ка тебя обниму! Соскучился, жесть как! — И он протиснулся в спаленку, наклонился и заключил Галину в объятия. Несильно, чтобы не повредить её хрупким безжизненным плечам. Вблизи при слабом освещении увидел, как болезнь постаралась над её телом, и ещё больше загорелся желанием продать квартиру. Потом встал.       — Молодец, что приехал, Кирюша, — прошелестела она и попыталась улыбнуться: — Егорушка, а ты боялся, что он не приедет.       Калякин резко развернулся к Егору. Удивлению и смешанным чувствам не было предела. Так вот где раскрывается правда! Наш молчаливый юноша не со всеми такой молчаливый и даже умеет делиться своими страхами! Но это была отличная новость — значит, Егору их отношения небезразличны! Замечательно! Замечательно!       Кирилл был готов расцеловать его, но только взял за руку. Улыбка растягивала рот до ушей. Все слова потерялись.       — Егор! Блин, Егор!..       Рахманов в кои-то веки не отводил глаз, принимал свой провал и одновременно признание мужественно, однако на лице его было написано, что одним людям необязательно было это знать, а вторым — необязательно раскрывать все секреты. Но мамы… они такие.       — Есть пойдёте? — строгим тоном позвал с кухни Андрей.       — Идите, идите, — отправила их Галина.       Ели самую обычную молодую картошку, до румяных корочек обжаренную в сливочном масле на сковороде, самый обычный фасолевый суп, с самым обычным слегка зачерствевшим ржаным хлебом, с самым обычным салатом из огурцов, помидоров и болгарского перца… но еда была такая вкусная, что Кирилл, забыв про навозную вонь, запихивал в рот всё новые куски. Да, ничего вкуснее сегодняшнего ужина он в жизни не ел — вот что значит наработался!       Душ бы Кирилл пропустил — живот округлился, глаза слипались, а ноги отваливались — но Егор не позволял себе лениться. Лечь с ним в постель чёрным от грязи, воняющим навозом?.. Нет уж. Лучше доплестись как-нибудь до душа и полюбоваться на обнажённую натуру, может быть пообниматься, подрочить.       Пока убирали со стола и мыли посуду, мыться побежал Андрей. Он вернулся через десять минут, сообщил, что вода «обалденная», и пошёл стелить себе на диване. Разговаривал с мамой Галей, рассказывал ей про новый смартфон, показывал «крутые» функции. Он уже поменял сим-карту и успел позвонить кому-то из одноклассников. Кирилл был счастлив за него, аж комок к горлу подступал — вот уж никогда бы не подумал, что будет так радоваться за глупую надоедливую мелюзгу. Да только Андрюха воспринимался своим, родным, младшим братом, а не просто бесплатным приложением к Егору.       Они пошли в душ в одиннадцатом часу. Разделись, Егор повернул кран, из лейки полилась вода. Сначала она показалась недостаточно тёплой, Кирилл даже, встав под струи, содрогнулся от холода, но уже через минуту, когда намокли всё тело и волосы, температура пришла в норму. А потом рядом, передом к нему, под душ встал Егор… В его руках были красная поролоновая губка и флакон с зеленоватым гелем для душа. Он выдавил гель на губку замысловатой закорючкой, убрал флакон на лавочку и собрался мылиться, однако Кирилл отобрал у него губку.       — Давай я?       — Не надо, я сам, — запротестовал Егор, но слишком вяло, а Кирилл уже вёл по его гладкой мокрой груди губкой, оставляя пенные дорожки, которые тут же уносила вода. Свободная рука, пройдясь по бедру вверх, нежно огладила член и мошонку, игриво смяла, надеясь на эрекцию.       — Кир, я еле стою на ногах, — воззвал к его совести Рахманов. — Ничего не получится. Вот такой я плохой любовник, прости.       Кирилл огорчился, но не подал виду. В конце концов, и его организм полностью солидарен с Егором.       — Ничего страшного, мой замечательный любовник, — улыбнулся Калякин и занялся делом. Тёр губкой плечи, руки, грудь, живот, бока и удивлялся отличной физической форме Егора, сильным мышцам под загорелой кожей. Он был изящным, гибким, но ни в коем случае не женственным. Хорошие природные данные и ежедневные тренировки — в кидании навоза, поднимании мамы Гали, косьбе, колке дров — давали завидный результат. Кирилл знал, что недотягивает.       Он аккуратно и тщательно, лаская, намылил гениталии Егора. Член набух лишь слегка, да и свой не дошёл до полной твёрдости — усталость, чёрт её дери!       После Егор повернулся спиной, и она оказалась не менее возбуждающей! А ягодицы? Маленькие, крепкие. Кирилл водил по ним и между ними губкой, мечтая упереть селянина в стену или в лавочку руками и по мыльной смазке протиснуться внутрь, получить полноценный расчёт за ночь, когда кое-кто нагло уснул под ним. Дальше фантазий дело, конечно, не продвинулось. Кирилл причислял себя к понятливым людям, и раз Егор сказал, нет сил, значит, нет сил. Можно потерпеть денёк-другой, обойтись петтингом. К тому же вода холоднела, места под душем не хватало для двоих.       — Давай теперь я тебя? — предложил Егор. Кирилл замотал головой:       — Нет, я точно сам.       Егор не настаивал. И хоть Кириллу нестерпимо хотелось, чтобы его тело приласкали любимые пальцы, он не заикнулся об этом. Он-то три дня на кровати провалялся, в клуб бухать ходил, а его любимый ни на минуту не присел. Поэтому надо уважать мнение Егора. Кирилл был готов на это. Он вышел из-под лейки, накапал ещё геля, быстро прошёлся по своему не такому уж сексуальному телу. С волос капала вода, мелкая растительность на руках и ногах прилипла к коже, под ступнями хлюпали лужицы.       — Кир, — позвал Егор. Он стоял под струями, и они, разбиваясь о его плечи, разлетались быстрыми брызгами. — Иди, вода заканчивается.       Да, электрический титан с хитромудрым подводом воды это вам не центральное горячее водоснабжение. Кирилл кинул губку на лавку и встал на место отошедшего Егора. Вода действительно лилась почти ледяная, сковывала члены, на спине появились мурашки. Словно в крещенскую иордань окунулся.       — Жуть, — выругался Кирилл, выныривая из-под лейки. — Замёрз! Согреешь меня?       Егор тут же накинул ему на плечи махровое полотенце, которым сам вытирался, и за края притянул к себе, обнял за талию и поцеловал. В тесном темноватом помещении всё-таки было тепло и очень влажно, а стены… будто отделяли от всего мира. Не хотелось уходить, хотелось трахаться и целоваться.       — Ты удивительный, Егор… Мне хорошо с тобой, спокойно…       Рахманов качнул головой, разубеждая его.       Они вытерлись, надели чистое бельё и так, в одних трусах, пошли в дом. Егор за задёрнутой шторой занялся матерью, делал то, что никто не видел — мыл, менял памперс, растирал мазями и кремами. Ходил туда-сюда между спальней и кухней, принося воду, вынося мусор. Кирилл лёг, чтобы ему не мешаться. О различиях кроватей в родительской квартире и этой деревенской каморке он даже не вспомнил, просто лежал и радовался, что лежит. День получился долгим, очень долгим, словно месяц или год. Всё тело, несмотря на освежающий душ, болело, израненные ладони жгли. Кстати, он так и не похвастался ими Егору, хотя воображал, как тот будет его жалеть и целовать, чтобы скорее зажили.       Егор выключил везде свет и молча лёг. Всё, на что его хватило, это найти руку Кирилла и переплести пальцы. Потом он повернулся на бок, устроился в удобной позе, накрыв простынкой только зад, и заснул. В доме всё стихло.       — Спи… Спокойной ночи… — гладя раскинувшиеся по подушке влажные волосы, прошептал Кирилл. Он не стал геройствовать, охранять покой любимого и тоже уснул.       71       Странный звон ворвался в сознание. Звон бьющегося стекла и стук от падения чего-то тяжелого. Сразу закричал Андрей, а Егор резко сел на кровати.       — Что? — спросил Кирилл. Его вдруг испугал неожиданный поворот событий. Темно, все должны спать! Что бьётся? Зачем крики?       Ответного взгляда Егора он не разглядел, видел только поворот головы, но понял, что он крайне встревоженный. Егор быстро поднялся и, отодвинув штору, кинулся в зал. Тут Кирилл заметил, что темнота не кромешная, её разбавлял тусклый свет.       — Егор! — быстро и путано заговорил Андрей. — Окно! Разбилось! Что это? Кто светит? Егор, цветок упал! Я вздрогнул! Прости, маму, наверно, разбудил.       Старший брат ничего не отвечал, не включал люстры. Слышались лишь его осторожные шаги.       Кирилл перестал тупить и, зевая, пошёл на помощь.       Светили в окна с улицы. Фонариком или… фарами. Ночные шторы не были задёрнуты, и свет беспрепятственно проникал через тюль. Под окном на полу лежал разбившийся пластмассовый горшок, земля частично рассыпалась на палас, от растения отлетели два листика. Рядом лежал жёлтый бесформенный камень размером с полбуханки хлеба, в стекле зияла дыра с острыми осколочными краями, от которых змейками расходились трещинки.       — Блять… — вырвалось у Кирилла. Именно теперь, а не под душем, у него всё похолоднело. Он пожалел сразу обо всех своих необдуманных решениях и смелых, а на деле дебильных, выпадах. Кто бросил этот камень?