Селянин

      73       У Рахмановых ничего не менялось. Потом, наверно, поменяется, но в наступивший новый день — ничего. Всё тот же подъём в шесть утра, кормление скотины, дойка, чистка хлева, наполнение ёмкостей водой и прочее, прочее. Только сегодня всё это делалось быстро, в темпе, потому что Егор запланировал ещё искупать маму перед отъездом в город и нанести ей макияж.       — А может, не ездить сегодня? — спросил мимоходом Кирилл. Он тоже бегал, как заведённый, выполнял ставшие за месяц непосредственно его поручения. У него с утра начался странный мандраж, будто это к нему спустя сто лет возвращается блудный папаша. Хотя, возможно, это было от недосыпа или прохладного утра.       — Люди ждут, — ответил Егор, который всегда думал не о себе, а о других, иначе и быть не могло. Кирилл к этому привык и не стал лезть с подзуживаниями наплевать на любителей молочка и сметанки, тем более сейчас лишняя копейка совсем не повредит.       Управились до восьми. Егор нервничал сильнее, даже от завтрака отказался, вынес маму Галю во двор для купания. Синоптик из него получился хреновый, предсказанный им вчера дождь не пошёл, но погода не радовала, небо было подёрнуто плотными, пусть и высокими облаками, быстро плывущими на запад, и лишь иногда в прорехах выглядывало солнце. От купания на улице в такую холодину комфорта мало, все это понимали, однако устроить ванны в доме отказались — Андрей с семи утра драил комнаты. Кирилл помог Егору вынести вёдра с горячей водой, мыльные принадлежности, раскладушку, а потом присоединился к уборке дома, пылесосил, мыл газовую плиту. В процессе соорудил себе здоровенный бутерброд с колбасой, огурцом и помидором да так и оставил на столе не съеденным, кусок в горло не лез.       Егор перестелил бельё на маминой кровати, поверх ночнушки надел на Галину сравнительно новый голубой ситцевый халат с синими цветочками, уложил влажные волосы на бок с пробором, чтобы так и высохли. Оставался макияж. Кирилл принёс косметичку, раскрыл. Они с Егором уставились в неё, на все баночки, скляночки, тюбики и озадаченно зависли.       — Я никогда не делал макияжа, — выдал Егор, да ещё так, будто его, как гея, мог кто-то заподозрить в примеривании на себя женских штучек.       — В общем-то, я тоже, — солидарно поделился Кирилл, не отводя глаз от хранящихся внутри косметички непонятных ему сокровищ. — Следовательно, у нас проблема. Сука, Лариса, не пришла! Просил же её!       — Просил? — удивился Егор.       — Ну да. Но у неё работа, видишь ли! Так-то она тебя любит! Хорошо, что ты на ней не женился. — Калякин хотел насмешить, но получилось нервно и ревниво. Зато Егор приобнял его и чмокнул в шею.       — Я бы на тебе женился, — шепнул он.       Кирилл забыл про косметичку и вытаращился на совсем близкое, необычно красивое лицо с пробивающейся щетиной. Почему-то сейчас щетина, мелкие торчащие из кожи грубые чёрные волоски, воспринялись особенно сексуально. Член встал. Разум ещё обрабатывал услышанную информацию, но моментально стёк в штаны. Кириллу пришлось сделать неимоверное волевое усилие, чтобы не затискать любимого прямо здесь, посреди зала. Он тряхнул головой, уходя от магнита карих глаз, и вытащил из косметички горсть тюбиков.       — Так, давай глянем, что тут у нас. — Кирилл стал сосредоточенно перебирать по одному и называть то, чему знал название, читать про то, что было незнакомо. — Помада. Тени. Карандаш для… бровей. Пинцет. Карандаш для… губ. Тушь…       Рука соскользнула с его поясницы, и Егор тоже взял из косметички несколько предметов.       — Духи. Карандаш для губ. Основа под макияж, — перечислил он.       — О! — Кирилл выхватил у него светло-розовый тюбик. — Мне кажется, надо с него начать! Основа же, — аргументировал он, — под макияж. Под. Значит, должен быть под макияжем.       Егор рассмеялся донельзя логичным размышлениям и забрал у него всю косметику.       — Пойдём. Если что, мамка подскажет.       — Ну да, она же женщина, — рассудил Калякин и развернулся за ним к комнате Галины. Она после, купанья, лекарств и завтрака дремала, пришлось её разбудить — наступал жуткий цейтнот. Егор присел на коленях перед кроватью, сложил рядом на стул всё полученное от банкирши добро, свинтил крышечку с «основы». Улыбнулся, выдавливая субстанцию на пальцы:       — Сейчас будем делать тебя красивой.       — Сто лет не красилась, — проскрипела мама Галя.       — Говори, если что-то не так, — предупредил Егор, нанося первые осторожные мазки на её лоб, щёки. Кирилл, стоя в дверях, затаил дыхание, бесконтрольно сжал попавшуюся в руки штору, прикусывал губу. Блять, надо было в интернете посмотреть. Блять, тут, блять, интернета нет! Ну что за страна?! Блять, да они ещё новый смарт не распаковали! Чёртова деревня — вообще ни на что не хватает времени, а ещё Мишаня собирается припереться! Чтоб он все колёса по пути сюда проколол!       Егор уже нанёс тональный крем, тщательно растёр его, и лицо Галины приобрело равномерный здоровый цвет. Если присмотреться, отличающийся от бледного цвета всей остальной кожи. Да даже если не присматриваться — отличающийся, но пофиг, ведь лучше, чем было.       С тушью Егор напортачил. Один глаз накрасил, а со вторым не рассчитал и оставил внизу жирный чёрный след. Вытер ваткой и снова промахнулся. Мать терпеливо успокаивала его. Егор прикусывал губу, не спешил, но рука дрогнула, и он третий раз мазанул кисточкой мимо, теперь над верхним веком.       — Блин! — выругался он, отдирая от ватного рулончика ещё кусок.       — Дай я попробую? — решился Кирилл. Он уже для удобства поддёрнул штаны и, встав на колени, пролез к кровати, отодвинул Егора. Правда, взяв тушь, испугался своей самонадеянности. Открыл рот от напряжения, высунул язык… И у него получилось без помарок! Щеточка ровным слоем оставляла чёрную краску на достаточно длинных и густых, как у старшего сына, ресницах. Воодушевлённый, Калякин сразу схватился за тени, осторожно выбрал светло-коричневые, нанёс на веки, растёр. Почувствовал себя знаменитым визажистом, хохотнул. Взялся за карандаш для глаз…       В комнате воцарилось молчание. Мама Галя послушно то закрывала, то открывала глаза. Егор наблюдал из-за его плеча, ловил каждое движение и с потрясающей интуицией подсовывал новый «инструмент». Кириллу нравилось то, что получалось, но удача оставила его на губной помаде — слишком сильно нажал, и бежевая линия вышла за границы обводки.       — Сука! — прошипел он, стирая большим пальцем.       — Может, у меня получится? — оттесняя Калякина, спросил Егор, забрал помаду и вытер излишки вокруг губ ватой. С помощью карандаша подправил контуры. Потом придал форму бровям, слегка подчернил их.       — Я хоть красивая получаюсь? — спросила Галина. С некоторым весёлым недоверием к двум-горе мастерам.       — Ты всегда красивая, — ответил Егор на автомате, всё его внимание было сосредоточено на нанесении мелких штрихов, поправлении изъянов тональным кремом и пудрой. Наконец он отошёл в сторону, посмотрел издалека. Кирилл и так видел, что вышло неплохо. Не прямо идеально, но нормально — лицо обрело объёмность и краски, стало выразительнее, живее.       — Ну что там? — робко поинтересовалась Галина. Она водила глазами, будто могла так увидеть себя.       — Красота! — в один голос ответили парни. Егор поднёс взятое с комода маленькое круглое зеркало в оправе из красной пластмассы, передвигал его над лицом, давая полный обзор. Скепсис исчезал, Галина расцветала, радовалась позабытому облику, как любая женщина радуется преображению внешности в сторону улучшения.       — Тебе нравится? — спросил Егор, всё ещё держа зеркало. — Ещё что-то надо? Румяна и блеск для губ ещё есть.       — Не надо. Вы молодцы, мальчики мои. У вас хорошо получается всё делать вместе. Не бросайте друг друга.       У Кирилла ком подкатил к горлу — от этих слов, от всей ситуации, в которой они действительно вместе, как команда, сотворили доброе дело, заставили женщину порадоваться и ощутить себя менее уязвимой, несчастной перед встречей с козлом-мужем, прощённым и любимым. Он бросил взгляд на Егора, но тот почувствовал неловкость от материных наставлений и скрыл её за действиями: вернул зеркало на комод, сложил косметику в сумочку. Вот так — Егор до сих пор не верит в вечную любовь, боится предательства. Но не хочет обижать своими опасениями его, Кирилла.       Со двора прибежал Андрюшка, посмотрел на мать, удивился:       — Ух ты, вы уже всё?! Мам, ты такая красивая! Каждый день будешь краситься?       — Вылечусь и буду каждый день, — пообещала Галина.       Губы Егора на мгновенье сжались. Кирилл понял, что он сдерживает вчерашние слёзы. На минуту мужская, превосходящая по численности половина семьи затихла втроём зачарованно глядя на будто бы совершенно новую, непривычную счастливую маму Галю. Чувствовалось какое-то странное для Калякина единение, аж мурашки на предплечьях побежали, покалывая и вздыбливая волоски. Потом Егор быстро сморгнул и распорядился, пока никто не заметил его состояния:       — Андрей, следи за всем. Мы с Киром туда и обратно, если… — он пропустил имя отца, — приедет без нас, ты помнишь, как поступить.       — Помню, — нахмурился брат.       — Всё будет нормально, езжайте, — отправила мама Галя. Они пошли переодеваться, одежда сегодня требовалась потеплее.       74       На поездку ушло полтора часа. Егор выжимал из допотопного мотоцикла все силы, будто после этой поездки «ижак» отправлялся на металлолом. В каком-то смысле так и было: предстояло долгое отсутствие, после которого неизвестно, что ждёт, возможно, и молока никакого не будет. Егор уже сегодня предупредил тёток, что на следующей неделе не привезёт им заказы. Тётки расстроились, охали, что нынче натуральных продуктов не достать, что коров держать никто не хочет. Пытались расспрашивать, что да как, Егор юлил. Кирилла выбесили эти любопытные клуши. Благо сразу от них уехали, а то бы он им высказал, как совать носы в чужие дела. Егор воспринимал всё, конечно, по-иному, со смирением и колоссальным терпением.       После заехали в супермаркет возле рынка, отстояли в огромной очереди, закупили продуктов для деревенских бабуль, за которыми тоже теперь непонятно кто будет ухаживать. Кирилл боялся, что придётся ему и это на себя взвалить. Хотя нахуй, пусть их дети за ними ухаживают, пенсию-то, наверно, бабки им отдают.       Рахманов ходил сосредоточенный, погружённый в свои мысли, дёрганый, спешил. Ясное дело — боялся, что папаша нагрянет домой в его отсутствие. На обратной дороге тоже гнал. Мчался по всем кочкам и ямам, попадавшимся на пути, Кирилл пятнадцать раз чуть не слетел с мотоцикла, отбил зад о твёрдое седло, но не возмущался даже в шутку. Не подходящее сейчас время шутить, он это чувствовал. Научился чувствовать такие вещи.       Мишаня не появился. В деревне всё было тихо — куры, гуси, редкое солнце из-за облаков. Ни одной посторонней машины или следов от протекторов на обочине в пыли. Егор успокоился, подогнал «Юпитер» к воротам, зашёл в дом и отправился разносить бабкам продукты. Кирилл отнёс пустые молочные банки на веранду и направился в туалет, оттуда на огород — просто посмотреть и съесть яблоко. Ветер доносил ужасный запах поросячьего варева. Кирилл пошёл в ту часть двора, надеясь найти для компании Андрея, но его там не оказалось. Две большие кастрюли, доверху, так что крышка плотно не закрывалась, набитые нечищеной мелкой картошкой прошлого урожая стояли на печурке, кипели, пузырились пеной, вонючая жидкость стекала по закопчённым стенкам и с шипением испарялась.       Он подкинул ещё дровишек из поленницы, посмотрел на огонь, затем поглазел на копошащихся в загоне чёрных вьетнамских свиней и пошёл искать, чем занять себя до возвращения Егора. Температура воздуха чуть-чуть поднялась, в свитере стало жарко, хотя во время езды порядком продувало. Как на этой колымаге без крыши и обогрева ездят весной, осенью, в дождь? Как Егор ездит в город зимой?       Кирилл вышел на улицу, чтобы подождать там, но Рахманов уже вернулся. Он прислонился попой к сидушке мотоцикла, одной рукой держал у уха свой старый телефон, второй, лежавшей поперёк живота рукой, в пальцах которой был маленький белый прямоугольник, подпирал первую. Вокруг ходили куры. Кинув короткий тяжёлый взгляд на замершего у калитки Калякина, Егор опять погрузился в разговор с невидимым собеседником, конкретно сейчас слушал его долгую речь. Наконец сказал:       — Да, есть документы, привезу. — И снова стал только слушать, лоб хмурился, пальцы беспокойно потирали белую картонку, крутили её. — Да, всё есть. Хорошо. А скажите, мне с ней находиться можно?.. А… А как тогда?.. А, хорошо… Хорошо, спасибо. Хорошо, позвоню. До свидания.       Егор убрал трубку и вымученно поднял глаза на Кирилла.       — Врачу звонил.       — Я понял. И что? — Кирилл приблизился, забрал телефон и отложил его на сиденье. Егор тут же стёр пыль и усталость с лица.       — Да так… сказал, какие брать документы и принадлежности с собой. Выделят отдельную палату.       — Отдельную? Хорошо! А ещё? Про тебя что сказал? Тебе можно там находиться?       — Можно. — Однако Егор понурил голову, пощупал визитку. — Можно хоть весь день, а ночью… койко-место мне не дадут. Спать на стульях не допускается. Сказал, медсёстры и санитары есть, чтобы присматривать.       — Вот блять!.. — Кирилла это так возмутило, что он слов не нашёл. Понимал, как для Егора важно быть всегда с матерью, чужие люди так не будут заботиться, у них таких больных пачки. — Койку им, блять, трудно дать! Надо потребовать! Отцу своему скажу…       — Не надо. Везде такие правила. Что-нибудь придумаю. Днём там буду, а ночью… гостиницу сниму. Или комнату подешевле. Перебьюсь как-нибудь. Ненадолго, дней на десять всего. Может, потом разрешат на стульях в коридоре поспать. Иногда разрешали.       Кирилл не был согласен с такой позиции от слова «совсем». Что это за смирение? Куда смотрят чиновники? У человека что, денег полно, комнаты снимать? В больницах совсем обнаглели, что на стульях спать уже роскошью и привилегией стало? Нет, он знал, что в медицине бардак и коррупция, смотрел «Нашу Рашу», но, блять, мама Галя тоже по блату!..       — Нет, Егор, надо требовать. Они обязаны выделить тебе кровать. Нормальную кровать.       — Никто мне не обязан, Кир. Мне сейчас дали понять, что мы в больнице не очень нужны. Поэтому не надо нарываться. Просто помоги мне найти комнату, ты в городе лучше меня ориентируешься.       Уязвлённый Кирилл кивнул. Конечно, он будет рад помочь. Но его угнетало, что из-за больниц, комнат, ночёвок, он будет реже видеть Егора, не сможет с ним спать, обнимать во сне. Правда, можно найти комнату, где хозяйка не будет возражать против… Ага, против чпокающихся за стенкой пидорасов? Тогда лучше снять квартиру за свои деньги и… Кирилл с размаху стукнул себя по лбу. Шлепок вышел отличный, звонкий. Улыбка вылезла на лицо. Егор удивлённо раскрыл глаза.       Кирилл шлёпнул себя по лбу ещё раз.       — Егор! Вот же я тупой! Ты будешь жить у меня! В моей квартире! Нахер тебе комнату снимать? У меня целая квартира свободна!       — А твои родители?       — Родители? — Кирилл протяжно застонал в небо. — Да хуй с ними! Ты что, до сих пор считаешь, что за меня всё родители решают? Решали, раньше. Но это моя квартира. И они… они не будут возражать. — Он действительно так думал: ну не резон им сейчас с препятствиями лезть. — Лучше скажи, а с домом что? Корову куда?       — Андрей здесь останется, — ответил Егор и отогнал ногой клевавшую его штанину пёструю курицу. Он, похоже, всё обдумал, и, возможно, даже успел обсудить с братом.       — Он же маленький.       — Не маленький. Справится.       — Хочешь… — Кирилл запнулся, потому что внутренний голос ворчал не произносить охуенно умного предложения, за которым последует только труд-труд-труд с утра до ночи и ни малейшего расслабона. Но Калякин сделал над собой усилие, мотивируя, что так будет единственно правильно, сморгнул робость и лень и продолжил: — Хочешь, я с ним останусь и помогу?       — Кир… — Губы Егора разошлись в улыбке, глаза тоже улыбались. Осчастливлено и… немного снисходительно, как взрослый улыбается глупышке-пятилетке. Он ведь тоже понимал, как неохотно дался этот вопрос. Кирилла это задело бы, если бы он не предвидел реакцию. Он мотнул головой, взмахнул рукой, обращая едва не случившуюся обиду в шутку.       — Ясно, ты мне не веришь! Ты имеешь на это полное право! Я лентяй, педрила и раздолбай, на меня непредставимо оставить хозяйство, но я хотя бы составлю компанию Андрюхе. Знаю, он у тебя Айрон-мэн, ты его воспитал, всему научил, он справится, одной рукой, как херов фокусник, но он мелкий ещё! Днём — да, а вот ночью? Да я бы со страху ночью, один в доме обосрался. Две недели! Неизвестно ещё, сможешь ли ты выбираться. А в магазин он как? А в школу ему скоро?! А к травматологу?.. — Кирилл тоже выдал всё, о чём думал со вчерашнего дня. — Егор, ну честно!.. — Он положил руки Рахманову на плечи. — Я просто хочу помочь! Даже не Андрюхе — тебе! Не заставляй меня упрашивать, я нихрена говорить нормально не умею. Банки с огурцами закатывать не буду, конечно, но хоть навоз вычищу — это дело для мужика, а не для однорукого пацана. Что ещё? Картошку переберу, в погреб опущу, только ты скажи, как и куда. В общем, список напишешь, что делать надо, а я хоть что-нибудь из него сделаю. А ещё, знаешь, что я могу? Я заберу машину из дома и смогу привозить Андрюху к вам в больницу. Ну что, доверишься мне?       Егор всё это время лукаво улыбался и не отводил глаз. Кирилл не мог угадать, какой ответ сейчас получит, верил в положительный, но он видел, как с каждым словом теплеет на сердце у его селянина, как трескается ледяная корка, раковина, скорлупа… Не слетает глухая бронированная защита, но хотя бы приоткрывается. Самую малость, что тоже очень и очень дорого. Кирилл видел эти перемены по глазам — чёрным очам, которые его заворожили с первого взгляда. Он-то нутром ощущал эту робкую торжественность момента, а вот Егор, похоже, своим чувствам значения не придавал. Он улыбнулся шире, положил ладони Кириллу на пояс.       — Кир, это точно ты коноплю собирал?       — А? Что?.. — спросил Калякин, прежде чем сообразил, что ему так аккуратно намекают на абсолютные перемены в характере. Он рассмеялся, закрывая на секунду лицо руками, завертелся в объятиях, оценивая чужой такт и юмор и сам принимаясь шутить в ответ. — Я… Да это точно не я был! Это был эгоистичный пидорас, который никогда не любил… Нет, это был несчастный человек, у которого не было тебя. Блять, Егор, так ты согласен?       — Я и не возражал. Не знаю, с чего ты решил, что я против. — Егор тоже смеялся, издевался и подтрунивал над ним. Кирилл разозлился, сгрёб его в объятия и присосался к губам. Уже скоро разомлел, ослабил напор, впихнул язык в желанный рот. Стояком ткнулся в тонкое костистое тело. Мотоцикл от их ритмичных движений проседал на пружинах, однако всё бы ничего, но Кирилла стала в лодыжку клевать какая-то дурная курица. Он лягнул её ногой. Курица со взмахом крыльев отскочила, закудахтала на всю округу. Но поцелуй уже был разорван. Калякин облизал губы, уткнулся лбом в плечо Егора, в пахнущие пылью волосы.       — Я как дебил с сюсюканьем про любовь? Не мужик? Тебе не нравится?       — Нравится. — Рахманов погладил его по спине. — Ты мужик. Причём отважный и храбрый. Спасибо за помощь.       Кирилл кивнул. Оторвал лоб от плеча, почесал его, спросил неловко:       — А ты бы вправду на мне женился?       — Если бы это было разрешено.       — У-уу, — расстроился Кирилл, — такого никогда не разрешат. Надо папеньке идею подкинуть, пусть в правительство с инициативой выйдет. Вот прикол будет.       Егор ничего не ответил, но говоряще взял с седла телефон и посмотрел на часы. Чёрт, они заболтались! Хорошего понемножку, нефиг отдыхать, надо идти работать. Кирилл украдкой вздохнул, миловаться ему нравилось больше, чем вкалывать. Егору, несомненно, тоже, но он был стальной воли человеком, с ответственностью перед семьёй.       75       Гул мотора первым уловил Кирилл, когда закончил насыпать в свои два ведра уголь. Притих в полусогнутой позе с совковой лопатой в руках, проверяя, не ослышался ли. Мотор гудел. Тихо и плавно. Значит, ехала иномарка. Медленно приближалась, ползла по неровной щебёночной дороге.       Кирилл отпустил черенок лопаты, и тот упал на располовиненный холмик угля. Снял перчатки, кинул их на уголь в правом из вёдер и пошёл к обочине, выглянул из-за занавеса листьев вишен. Вверх по улице, в данный момент мимо коттеджа, со шлейфом пегой пыли полз кофейного цвета седан. «Порше». Солнце светило ему в лобовуху.       — Кир…       Сзади у раскрытых ворот, через которые они носили уголь, застыл Егор. Забытые вёдра — два полных и два пустых — стояли у его ног. Он тоже слышал, всё понял и теперь снова разволновался.       — Мишаня пожаловал, — сказал Кирилл, обернувшись. В уме пронеслось сразу много мыслей и вариантов встречи незваного гостя, однако не он был сейчас хозяином бала и виновником торжества. Важнее, как Егор морально подготовился к встрече. А не морально… На нём были заношенные трико и футболка, что цвета не разберёшь, тёмно-синие резиновые шлёпки, на руках - перчатки, но и они выше запястья, и лицо были запачканы угольной пылью, чёрные пятна и полосы красовались на носу, лбу, щеках. Кирилл предположил, что и сам выглядит заправским кочегаром, только не он сегодня знакомится с папочкой. С другой стороны, с чего бы перед Мишаней выряжаться, как маме Гале? — В честном труде ничего постыдного нет. Пусть Мишаня подавится всем тем, что ему здесь не понравится. А из Золушек вылупляются прекрасные принцессы.       Егор чуть продвинулся, встал между кучей угля и мотоциклом, который перевёз к калитке, чтобы не мешался. Кирилл подошёл к нему, встал бок о бок, крепко, до хруста костей сжал его ладонь.       — Всё будет нормально. Перетерпи.       В этот момент из-за вишен выплыл нос «Порше», а потом и всё авто целиком. Остановилось.       В машине сидели двое — мужчина и женщина. Первого Кирилл знал лично, вторую по фотографиям.       — А её-то зачем припёр? — процедил Кирилл и ещё крепче сжал пальцы Егора, призывая крепиться. Егор оттолкнул его руку: то ли сильно занервничал и телесный контакт стал неприятен, то ли не хотел демонстрировать красноречиво близких отношений. Его право.        Мишаня степенно вылез из машины, как только её остановил. Скрытый кузовом, он поправил прилипшую к телу рубашку и бросил короткий взгляд на заросшую американским клёном улицу. Ирусик, которая находилась ближе к ним, сначала через стекло рассмотрела встречающих парней, потом открыла дверцу и дождалась, когда муж обогнёт капот и подойдёт к ней, только потом спрыгнула лакированными туфлями в придорожную пыль.       Одеты оба были не по случаю. Неизвестно, как они представляли себе деревню, но разрядились как для европейской столицы. Мишаня, к счастью, хотя бы галстук не повязал. А на Ирочке было приталенное платье с разводами сине-зелёно-жёлтой гаммы и рукавами в три четверти, бусы-цепочки, перстни-кольца-браслетики и золотые часы. Светлые волосы до плеч вились крупными пружинистыми локонами. Кирилл был уверен, что его мать ахала бы от восторга при виде наряда одной из первых дам области, ему же эта тощая молодящаяся мамзель с бесстыжими любопытными глазами категорически не нравилась.       Мамоновы не двигались. Ирочка пялилась то на одного парня, то на другого, будто на манекены в магазине или мраморные изваяния, не сознающие, что их досконально изучают под микроскопом, а может, тут больше подходило сравнение с рабами на невольничьем рынке — лишь живым товаром для богатых господ. Мишаня удостоил сына лишь краем взгляда. Отвернул голову и, пожёвывая губами, рыбьими глазами взирал на давно некрашеную хату с деревянными рамами в резных наличниках, ворохом желтой листвы, веточек и прочего мусора в стыках листов железа на крыше, на слегка покосившийся и тоже некрашеный забор из древних досок, неровно стоявшие ворота и двор за ним, копошащихся кур, для которых ничего неординарного сейчас не происходило, на потихоньку ржавеющий мотоцикл, которому место в музее, на заросли вишника без вишен, на брошеный дом на противоположной стороне улицы, просвечивающий через кустарник. Взирал свысока, как выскочки смотрят на смиренных неудачников, попирая и растаптывая их, чтобы по их головам подняться ещё на несколько ступенек лестницы. До Кирилла вдруг дошло, что для Мишани этот сельский пейзаж не новый, что он уже был здесь и всё видел. Ещё бы — здесь жила его невеста, отсюда он забирал её в город, сюда приезжал к тёще! Может быть, он даже застал времена, когда заброшенный дом был вполне жилым и даже был шапочно знаком с его обитателями. А теперь он злорадствует, что ни тесть с тёщей, ни бывшая жена, ни его родные дети не выбрались из пресловутой деревенской нищеты, а лишь глубже погрузились в неё. Презирал их за это, считал грязью. Сволочь!       Кирилл сжал кулаки и резко повернулся к Егору, забыв, что сам призывал его к смирению. Тот молчал, как всегда опустив глаза куда-то на уровень коленей. Ждал. Терпел. Калякин успокоился.       Никто так и не поздоровался.       Мишаня наконец повернул голову к сыну и на его лице отразились… конечно же, не любовь, гордость или сочувствие! О нет! Он смотрел на него, как на очередное пустое место, пришедшее просить милостыню в приёмные часы. Тоже разглядывал, как экспонат, ведь видел в последний раз ещё восьмилетнего ребёнка, а теперь перед ним был молодой мужчина. Вымазанный в угле, как кочегар.       Ирусик, проследив взгляд мужа, вцепилась в Егора с новой силой. До этого она просто не знала, кто из парней урождённый Рахманов, вот это да! Кирилл мысленно рассмеялся, представляя, какую потеху устроил бы, выбери потаскушка его.       — А он не похож на тебя, — тихо подытожила свои наблюдения Ирочка, прерывая молчание, которое не соблюдали только шастающие под ногами куры.       — Да, — сухо кивнул Мишаня, одним коротеньким словом умудряясь обозвать Егора нагулянным ублюдком. Егор, скорее всего, уловил этот лживый смысл, но снова смолчал, даже не дёрнулся в желании разбить морду. Только челюсти сомкнул сильнее. Кирилл собрался заступиться, вылить яду в отместку, но в этот момент, как насмешка судьбы над Мишаней, послышался торопливый бег по ступеням веранды, и в воротах возник Андрей. Сильно походивший на папашу. Он растерянно затормозил, не рискуя без разрешения брата высовываться со двора, а в него уже впились два взгляда.       — А вот этот похож, — злорадно и достаточно громко процедил Кирилл, чтобы это было слышно не только Егору.       — Здрасьте, — сказал Андрей. Он был менее робок и затюкан, и смело разглядывал родственничков. Правда, его не поприветствовали в ответ, он был таким же пустым местом, как и Егор.       — Мы пойдём в дом? — невинным голоском спросила Ирочка у Мишани. Эта святоша будто нарочно притворялась слепой и никого не видела вокруг. Ей было до пизды, что рядом стоит хозяин дома, и разрешения надо спрашивать у него. Нет, она и здесь мнила себя главной! Кто она вообще такая, чтобы здесь командовать? Это не её территория! Но Егор, словно поняв намерения Кирилла кинуться поперёк дороги, неуловимым жестом, коротко взмахнув пальцами опущенной руки, призвал не вмешиваться и даже развернулся, давая папеньке с его кралей пройти. Кирилл, сопя от гнева, дал задний ход, тоже посторонился. Со всей желчью, что бурлила внутри, выплюнул им в затылки:       — А чего только вдвоём приехали? Чего детишек не привезли познакомиться? Им бы тут понравилось, погостили бы недельку.       Мамоновы ухом не повели, будто не ехидный вопрос, а где-то муха прожужжала. Чуть запнулся шаг и больше никакой реакции. Они пошли мимо мотоцикла, через стаю вечно голодных кудахчущих кур, по траве, по оставшейся на земле угольной крошке, мимо ворот и прижавшегося к столбу Андрея. Мишаня пёр уверенно и невозмутимо, как танк по оккупированному посёлку, не стеснялся, ни в чём себе не отказывал. Ирочка держала его под руку, смотрела, куда ставит ножки в модельных туфлях и воротила прелестный носик — ха-ха, везде был помёт: куры всё утро срали, старались к её приезду.       Егор веселья Кирилла не разделял, возможно, вообще его не замечал. Брови его сдвинулись к переносице, между ними пролегла морщинка тревоги и озабоченности. Он сразу же двинулся за обнаглевшими гостями, предоставляя остальным право действовать по своему усмотрению. Вряд ли он сейчас думал о чём-то, кроме матери. Она ждала одного Мишаню, а не с распрекрасной дочкой губернатора в качестве придатка.       Кирилл, конечно же, присоединился к ним, на бегу давая знак Андрюхе стоять, где стоит.       Проходя через веранду, тёмный, ведущий в прихожую коридорчик, Ирочка вела себя, как царица, снизошедшая до хижины самых жалких бедняков. Вертела головой, морщила носик и поджимала губки при взгляде на засиженные мухами советские ещё шторы, линялые бумажные обои с кое-где отодранными углами, грубо окрашенный в синюю краску колченогий стол, накрытый старой клеёнкой с истёршимся рисунком, верхнюю одежду на прибитой к стене вешалке, свисающую на проволоке лампочку Ильича. Муженёк её поджимал губы, но лицо оставалось бесстрастным с лёгким оттенком надменности. Он приехал в Островок не просто так, шёл к цели и хотел побыстрее со всем покончить. Калякин предполагал, что Мамонов сразу выставит Егору условия сделки, получит желаемое и отчалит, не тратя время на рассматривание хаты и первой жены, но похоже Ирочке приспичило поглазеть на бывшую соперницу, добить её своим охуенно аристократическим видом. Сука.       Егор и Кирилл следовали за ними на расстоянии. Мишаня и Ирочка в полном молчании через скрипучую дверь ступили в прихожую, безошибочно свернули в зал. Естественно, не разуваясь, и по херу, что только что гуляли по помёту. Окаймляющие дверной проём шторы зацепили обоих по макушкам.       В зале сохранялась наведённая с утра чистота. Простая и незатейливая деревенская чистота — устаревшая, но крепкая мягкая мебель, застеленная плюшевыми пледами из набора, ящик-телевизор, трельяж, письменный стол, цветы в горшках, дешёвая люстра с висюльками. Вполне нормально, если не придираться. Однако уголки тонких губ Ирочки злорадно приподнялись: королевна торжествовала, что конкуренты оказались в ещё большей жопе, чем она надеялась. От тюрьмы и от сумы не зарекаются, дура. Но рой, рой другому яму, тварь, сама в неё попадёшь.       Кирилл сознавал, что лукавит. Помнил ещё, с каким упоением доставал Егора, измывался, глумился над его низким материальным положением. Тоже был бестолковым дураком, ушлёпком, но он попал в свою яму — влюбился и целиком перевернул свою жизнь. Повезло, а могло приключиться хуже.       В секундную заминку Мишаня шаркнул глазами. Из двух спален шторы были раздвинуты только у одной, дальней, он, взяв супружницу, направился туда. Кирилл кожей почувствовал, как напрягся Егор — он не промолвил ни звука, лишь грудью подался вперёд. Он следил за отцом с алчностью голодной собаки, которая без разрешения боится приблизиться к пиршественному столу, переминаясь с лапы на лапу. Кирилл знал, что сравнение обманчиво, и в случае чего его парень, не раздумывая, бросится между матерью и донором спермы.       В спаленку господа не зашли, да и не поместились бы там, — встали напротив.       — Здравствуй, Миша, — тихо и, должно быть, с мягкой улыбкой проговорила Галина, потом её голос оборвался на недосказанных доброжелательных приветствиях. Скорее всего она заметила Ирину, нарисовавшуюся в поле зрения на пару мгновений позже мужа. Дамочка, как коршун, уставилась вглубь спальни, на красивую физиономию вылезли уродливые презрение, пренебрежение и… превосходство. Эта сука не испытывала ни капли раскаяния за чудовищные поступки прошлого. Исковерканная жизнь молодой женщины и двух мальчиков её совсем не волновала, по ночам не мучали угрызения совести. Бездушная тварь! Она и сейчас задирала нос и ликовала, что увела из семьи мужика! Блять, кого — рыбью морду? Кирилл обалдевал от женских вкусов. Не мог понять, на что там было польститься? У Мишани что, член длиной с полкилометра? Сам неуважаемый председатель правительства свои эмоции контролировал лучше. По крайней мере, злорадства на его лице не отражалось. Ни жалости, ни омерзения, ни отсвета прежней страсти. Совсем ничего — рыбьи глаза созерцали пустое место. Никчёмную инвалидку на узкой неудобной кровати в ворохе стиранных-перестиранных простыней и одеял. Пропахшую лекарствами и мочой. Окутанную тошнотворным дыханием медленной смерти. Не сумевшую пробиться в жизни. Простившую его подлость. Добрую дуру с жалко накрашенными губами. Кирилла бесило это ёбаное наплевательство, он еле сдерживался, а Егор… Кирилл повернулся, чтобы понять, почему Егор не вмешивается, не выскажет всё, что у него накипело… Егор смотрел прямо, на «гостей», не опустив по обыкновению глаз. Он терпел. Будто мысленно твердил себе, что скоро визит закончится, что он не бесконечен, что наградой за несколько минут мучительного терпения станут деньги для матери. Егор терпел, как его просили, как он обязал себя. Давал негодяям распоряжаться в своём доме, жертвовал своей гордостью. Как же ему, должно быть, сейчас было больно, как обильно, наверно, кровоточило его сильное справедливое сердце. У Кирилла самого сердце болезненно сжалось от беспомощной вынужденности своего парня терпеть двух мразей, он остыл и умерил пылавший гнев. Тоже заставил себя терпеть, хотя ему смириться было трудно.       — Наш Егорушка совсем взрослым стал, — раздался из спаленки наполненный нежностью слабый голос Галины, которая после длительной паузы справилась со смятением. — И Андрейка вырос, на тебя похож. Он тебя совсем не помнит, малюткой был. А я… я совсем захворала, только обуза для них. — Голос задрожал, насыщаясь волнением. Мама Галя не плакала, но была близка к этому. Кирилл не понимал, зачем она извиняется за своё состояние, зачем унижается, говоря про сыновей. Он опять обернулся на Егора. Тот стоял без кровинки в лице, но не шевелился, выступающие вены на руках сильно вздулись.       — Не обижай их, Миша, они хорошие…       А грёбаный мудак Миша просто развернулся и устремился к выходу. Ни ответив ей ни слова! Ни слова поддержки для неё, ни слова на рассказ про сыновей! Просто развернулся и ушёл! Правда, наткнулся взглядом на Калякина и чуть убавил прыть, Егора он даже боковым зрением не задел, урод.       В прихожей Мишаня замедлил шаг, дождался, когда его догонит Ирочка. Но и она уходить из дома не спешила, полезла проверять кухню. Дивилась на печку, на скромный гарнитур, допотопный стол, на самодельные бачки для воды, вырезанные картинки на стенах, лёгкий беспорядок на столе, закатанные банки в углу. Мишаня ждал, пока она, качая головой, рассмотрит, и тоже глазел через дверной проём.       — Как тут жить можно? — повернувшись к нему, сокрушённо спросила Ирочка. — Потолки низкие, окошки маленькие… И хоть бы полы покрасили, стыдоба… Обои не клееные… Этот работящий мог бы дом в большем порядке держать.       Ах ты сука ехидная! А у него хоть были деньги на краску, чтобы полы красить? Тебе бы такие проблемы!       — Что?! — Кирилл, стиснув зубы от ярости, рванулся вперёд, но его удержали за футболку. Кирилл с тем же гневом обернулся к Егору, вопрошая всем своим естеством: «Зачем ты меня останавливаешь? Ты слышал, что она сказала? Ты будешь и с этим мириться?» Но Егор предстал донельзя измученным, и возглас Кирилла захлебнулся, так и не став полноценным криком.       Господа Мамоновы всё равно не повели ухом, до высоты их социального положения не долетали писки плебеев. Совершив экскурсию в бедняцкую лачугу, они вышли обратным путём на свежий воздух. Ещё раз повертели головой во дворе, где их наконец облаяла Найда, прошли мимо прислонившегося спиной к забору Андрея, до этого от нечего делать пробовавшего на прочность гипс. Кирилл и Егор, не сговариваясь, двигались за ними. Было предчувствие, что благодетель сейчас развяжет с охватившей его немотой и сообщит, какого хера приехал.       Мамоновы дошли почти до машины и там развернулись. Ирочке не очень удобно было стоять в туфлях на траве, каблуки проваливались в землю, ей приходилось переминаться с ноги на ногу. Мишаня стоял твёрдо, в профессиональной позе бывалого политика высокого ранга.       Парни замерли напротив, на расстоянии четырех-пяти шагов от них. Андрюшка приблизился, но из-за спин старших сильно не высовывался, наблюдал с любопытством, то трогал носком ноги вёдра с углём, то отходил к мотоциклу. Ветер трепал их волосы. Потревоженные куры издавали громкое «ко-ко-ко».       Мишаня долгим высокомерным взглядом окинул Егора.       — Подпишешь бумаги, которые тебе привезёт мой юрист, — сказал приказным тоном он. — Кроме этих денег, ты ничего от меня не получишь.       — Да, — совершенно не пытаясь, не собираясь сопротивляться, кивнул Егор. К счастью, и не начиная благодарить.       Ирочка выдохнула. Это было очень, ну прямо очень заметно. Возможно, она боялась, что первенец примется упираться и торговаться. Теперь обрадовалась, что быстро отделались малой кровью.       Легче вздохнул и Мишаня. Разительных перемен в его настроениях не произошло, однако вместо официоза возникла какая-никакая неформальность. Человечностью, правда, не пахло. Он снова оглядел терпеливо сносящего любое пренебрежение Егора.       — Значит, ты пидорас? — выплюнул он, впервые проявляя интерес к жизни сына. Но каким, блять, образом! Мол, я так и знал, что ничего путного из тебя не вырастет.       Кирилл вспыхнул. Вопрос хлестнул по нему кнутом.       — Пидораса в зеркале увидишь, а мы законопослушные граждане РФ.       — Кир, не надо, — Егор тронул его за локоть.       — Надо! — отодвигаясь, двинул рукой Кирилл. — Задолбал он уже! Приехал тут, блять, ферзь великий! Он мизинца твоего не стоит!       — Не надо, Кир, — опять попросил Егор.       — Пусть послушает! — огрызнулся Кирилл. Он ходил туда-сюда и эмоционально жестикулировал. — А то, пиздец, нос задрал, фыркает! Он не смеет тебя оскорблять! И никого не смеет в этом доме оскорблять! А если ещё слово вякнет… или денег на лечение зажмёт… он знает, что будет. Я тебя предупреждаю, Мишаня, проклятие ещё не снимал! И не сниму, пока…       Ирочка негодовала, её трясло от возмущения наглой молодёжью. А ещё к ней прилип какой-то овод, она никак не могла его отогнать.       — Заткнёшься ты, шавка?! — рыкнул Мишаня. Перекошенное лицо и шея пошли малиновыми пятнами. После его окрика задрал голову и закукарекал, нагоняя мистического ужаса, ходивший с курами чёрный петух. Мамонов выкаченными глазами зыркнул на него. Калякин захохотал. Ему чинуша всё равно ничего не мог сделать: это не на своего бесправного и бессловесного сына наседать, а за Кириллом Калякиным маячил его влиятельный папа-депутат.       — Я подпишу документы, — заканчивая перепалку, ровно и твёрдо повторил Егор. Мишаня перевел на него бешеный взгляд:       — После обследования, при положительном результате жди юриста. Ира, едем.       Он открыл ей дверцу, затем стремительно обошёл машину спереди и влез за руль. Заурчал мотор, «Порше» дал задний ход, зацепил кусты, ветки зашуршали, царапая заднее крыло. Со злости Мишаня не обратил на это внимания, колтыхая по всем торчащим камням, в три приёма развернулся на узкой проезжей части и укатил. Ирочка бросила последний надменный взгляд на беспризорную деревенщину.       Кирилл вышел на обочину посмотреть, как по пасмурной улице рассеиваются клубы поднятой иномаркой пыли, да разбегаются с дороги непуганные практическим отсутствием транспорта куры и утки. Вот, блять, и встретились Рахмановы с отцом. Яблочки от яблони далеко упали.       Было так противно!       — Пойдём, Кир, — позвал Егор, — надо с углём закончить. — Он потирал тыльной стороной пальцев скулу и делал вид, что ему безразлично. Андрюшка взобрался на мотоцикл, крутил ручку газа, щёлкал тумблерами и украдкой наблюдал за братом, тоже беспокоился о его душевном равновесии, спрашивать не решался, тема отца в их семье всё ещё была под запретом.       Кирилл глубоко вдохнул, что даже услышал шум втягиваемого ноздрями воздуха. Его собственное душевное состояние требовало что-то сказать — поддержать, выругаться, оскорбить уехавших ублюдков, но он, как и Андрей, чувствовал, что Егор не хочет обсуждать, по крайней мере, пока. Всколыхнутые, как ил со дна моря, старые обиды и страхи, новые проглоченные унижения должны осесть, улечься, чтобы он смог заговорить о них вслух. Кирилл научился разбираться в его замкнутом характере и уважал его привычки. Он сам за эти полчаса стал другим, продвинулся на новый уровень развития. Скачок, который совершил после прозрения, что он прежний и все его друзья — ущербное, деградирующее быдло, теперь казался лишь крошечной ступенькой. А когда он наблюдал, как матёрый пройдоха, взрослый человек, чьи поступки не спишешь на ребячество, безжалостно давит каблуком двух сыновей, смотрит на них без единой капли любви, устраняет помеху, вот тогда его мировосприятие кардинально перевернулось. Он физически почувствовал, как это произошло — рывок и пустота, а за ними жгучее желание защищать и быть рядом, быть настоящим мужчиной, потребность в этом.       Ещё Кирилл понял, что ему не так уж не повезло с родителями: они оба любят его, желают блага. Какого-то своего, в их представлении, но блага.       Он немного нерешительно приблизился к Егору. Тот сразу отвернулся, попробовал спрятать глаза, отойти, но Калякин взял его за локти, повернул к себе.       — Забей на них, — сказал он, нарушая данное слово не лезть в душу. — Больше их не увидишь. Егор мотнул головой, пытаясь разубедить, что ему хреново. Чёрные пряди взметнулись и закрыли половину лица, давая хороший повод ещё несколько дополнительных секунд, пока убирал их со лба, на то, чтобы совладать с собой и надеть маску «У меня всё окей».       — Егор, — Кирилл перешёл на мягкий полушёпот, — я же верил, что ты справишься, перетерпишь. Ты очень-очень сильный. А я очень сильно люблю тебя. Сейчас мы всё сделаем, переносим уголь, только… поцелуешь сначала меня? А то я, капец, перенервничал.       Рахманов опустил взгляд на его губы, находившиеся совсем рядом, едва заметно сглотнул, потом повернул голову к Андрею. Пялящийся на них мальчишка быстро и слишком увлечённо приступил к изучению рычагов и панели приборов «Ижа», на котором до сих пор восседал. Понятливый пацан. Улыбнувшись, Егор обвил талию Кирилла руками и с упоением занялся его губами со вкусом угольной пыли.       Они целовались. Поглаживали друг друга и тёрлись стояками. Андрюха сначала подсматривал за ними, затем ему надоело быть лишним и он, испустив горестно-упрекающий выдох, слез с мотоцикла и утопал домой. Закапал дождь. Маленький, редкими крупными каплями. Мокрые кляксы шлёпали по рукам, плечам, макушкам, тёмными пятнами расплывались по одежде. Но даже куры продолжали как ни в чём не бывало копошиться в пыли, воздух даже потеплел.       — Я бы целовался с тобой вечно, — прошептал Кирилл, когда крупная капля упала ему прямиком на нос и пришлось разорвать поцелуй, чтобы её стереть. Но второй рукой он не отпускал Егора.       — Я тоже, — признался селянин, которому в это время на щеку упали три капли.       — Но у нас полно работы, — быстро добавил Кирилл, пока этот прискорбный факт, извиняясь пожав плечами, не озвучил главный трудяга. — Всё, идём работать!       — Только домой зайду, — предупредил Егор, избегая открыто говорить, что беспокоится о матери.       — Иди, — отпустил Кирилл и, покрутившись, будто гадая, с чего начать, надел перчатки и поднял с земли два наполненных углем ведра, тяжеленных, как падлы, понёс в сарай. Высыпал в дальний тёмный угол за загородку, вернулся на свет. Дождь как начался, так и закончился, даже землю не промочил. Егора уже не было, шнырять за ним хвостиком и стеснять в обмене впечатлениями Кирилл устыдился. Рахмановым сейчас было о чём поговорить без него. Возможно, этой встречи они ждали десять лет, а она прошла так прозаично и скомкано. Он пошёл к куче угля. Работа была монотонная, для дураков — подгребай рассыпчатый уголь лопатой, сыпь в ведро да тащи. Внутренний голос молчал, хотя мог бы нудить, что хитренький Егорушка скинул свои обязанности на влюблённого простачка, что этим углём и погреться-то не придётся — когда ещё с курортов приедут, если в сентябре отчалят, то хоть бы к новогодним праздникам отыскались, а может, и всю зиму там проведут.       Голос не появлялся, но Калякин сам думал на тему разлуки — слишком долгая, как выдержать? Он нуждался в селянине каждую минуту, не смел помыслить себя без него. Прочно привязался к нему.       Егор вышел из дома, когда Кирилл уже сбился со счёту, сколько ведер перетаскал. По вискам и груди тёк пот. Куча заметно уменьшилась и теперь походила на сильно обглоданный чёрный серп луны в три-дэ-формате.       — Ого, — одобрил Егор, сразу взявшись за лопату, чтобы наполнить свои вёдра. — Извини, что я долго.       — Как она? — спросил Калякин о маме Гале.       — Расстроилась, — ответил Егор, виртуозно пользуясь умением описывать сложную ситуацию одним словом. Ждала, надеялась, наводила красоту, а мудила привёз бабу и ни сыновьям не порадовался, ни даже поздоровался.       Лопата с шуршанием вгрызалась в спрессованную груду, камешки угля позвякивали о металлические стенки вёдер.       — Зато у неё будет веский стимул вылечиться и доказать! — нашёлся Кирилл. — На одном мудаке свет клином не сошёлся. Вылечится и… выйдет замуж! Ну или просто любовника заведёт.       Егор посмотрел на него со скепсисом. Вернее, как на неисправимого дурака.       — Не надо никому ничего доказывать. Зачем?       — Но она же красивая! И ты красивый в неё.       — Я обычный, — не согласился Егор, но против воли усмехнулся лестному комплементу. Его вёдра были уже полны, и Кирилл отобрал лопату.       — Нет, ты самый-самый… я тебе зуб даю, — рассмеялся он и, заворожённо глядя на красные, чётко очерченные губы на чумазой мордахе, потянулся за поцелуем. Только Егор с лукавой улыбкой уклонился и, подхватив вёдра, зашагал к сараю. Вот так всегда!       Андрюха присоединился к ним, когда от кучи остался маленький холмик. Он приходил и раньше, но брат спровадил его варить поросячью картошку. Дождавшись, пока она закипит, пацан вернулся к людям — одному слоняться целыми днями, так можно и помереть со скуки или одичать. Конечно, ему требовалась компания. Он не носил уголь, просто сидел на мотоцикле, как на лавке, кутался в олимпийку, болтал ногами и языком.       — Кира, а… а ты… - Андрей уже не знал, что придумать. — Ты не бесишься, когда тебя таким именем называют? Кира — женское…       — Не, не бешусь, — Калякин заебался как собака, руки вёдрами оттянул, имя его сейчас заботило меньше всего. Он работал лопатой, грязными руками и подолом футболки периодически стирая пот с лица. — Сам себя иногда так называю.       — Тогда хорошо, а то я думал, вдруг тебе не нравится. Кира, а… — Пацан подался вперёд и стрельнул глазками во двор, в сторону сарая, выискивая брата. Тот только вышел из сарая, направлялся к ним. — А Егор тебе ничего не говорил про отца? — успел спросить он.       — Сегодня? — Кирилл прислонил лопату к воротине, дал себе минуту передышки. — Не, не говорил.       Подошёл Егор, поставил вёдра, взял лопату. Андрей опасливо посмотрел на него, но всё же сказал, что его терзало:       — А я отца другим представлял… Он ещё хуже, чем в телевизоре. Хорошо, что он не живёт с нами, он мне не понравился.       Стоявший к нему спиной Егор не обернулся, не прокомментировал. Загребал уголь и кидал в ближнее ведро. Андрей осмелел.       — Кира, а здорово ты его отбрил.       — Спасибо, — усмехнулся Калякин. Вечерело и начали донимать комары.       — А про какое проклятие ты говорил?       Вот тут Кирилл захихикал, вспоминая свою выходку. Опёрся на воротину, взмахнул рукой.       — Проклятие? Да так. Когда на приём в администрацию ходил… Попугать его, короче, хотел. Ляпнул, что я типа чернокнижник-сатанист, что проклял его за… ну, в общем, за то, что он козёл… и что счастья и удачи ему тридцать лет и три года не будет, сдохнет в канаве. И похоже, он испугался, в штаны наложил.       Андрей покатывался со смеху, сгибался пополам верхом на мотоцикле. Егор бросил занятие и слушал. Сдержанно, хотя и улыбался на некоторых моментах и точно был поражён изобретательностью угрозы. И смотрел так, будто открывая всё новые и новые черты своего… любимого? Кирилл не сомневался в его любви, таял под этим взглядом, плавился, как весенний снег. Тянулся к нему всеми фибрами души.       Вдруг Егор всколыхнулся, переместил лопату из одной руки в другую. Такое поведение значило, что он вспомнил что-то существенное и собирается задать вопрос.       — Кир… Помнишь, ты говорил, что родители… твои… придумали способ забрать тебя домой. Что ты имел в виду?       — А! — Кирилл тоже вспомнил и цокнул языком от досады. Погрустнел. — Ну, в общем, херня это, ничего у них не получится. — Он хотел на этом закончить, но Егор ждал. От волнения речь запестрила словами-паразитами. — Короче, такая хуйня… Они, это, деньги дают, чтобы ты, блять, уехал далеко и надолго. Типа я, блять, тебя за это время забуду и в загулы, блять, опять пущусь, бабу себе найду. Ага, как же! Пусть, нахуй, обломаются! Но я им пока этого не скажу. Деньги отвалят, тогда и обрадую.       Егор сник. Свет во взгляде теплился еле-еле. Он поднял вёдра, одно из которых было неполным, и понёс. Кирилл ударил кулаком по серым грубо сколоченным доскам воротины и догнал его во дворе, отнял вёдра, плюхнул их на землю и целовал Рахманова до тех пор, пока он не успокоился.       76       Следующий день прошёл в волнениях, спешке и повторяющихся диалогах: «Ничего не забыл?», «Точно всё взял?», «Точно-точно? Проверь ещё раз», «Ладно, если что, я привезу». В город Егор ездил с братом, завозил его к травматологу, но гипс оставили ещё на недельку. Кроме того, он забрал необходимые документы из районной больницы, поставил участкового терапевта в известность о предстоящей госпитализации матери. Кирилл в это время приступил к перебиранию картошки. Сидел на маленькой табуреточке в сарае, при включённой лампочке, да ещё свет проникал туда через открытую дверь. Сортировал клубни по вёдрам: мелкие — на корм скотине, средние — на семена, крупные — на еду и на продажу. Вернее, сорок вёдер следовало сначала засыпать себе, а излишки Егор планировал сдать перекупщикам или в райпо, кто цену больше предложит.       Набрав несколько вёдер, Кирилл спускал их в погреб, вырытый под другим сараем. Тёмная жуткая яма трехметровой глубины с ржавыми металлическими перекрытиями, свисающей паутиной пахла сыростью, от земляных стен шла прохлада. Пол покрывал песок, дощатые стенки разделяли закрома под разные виды картошки. В углу стоял металлический стеллаж с консервацией. Банки с вареньями, компотами, закусками, соленьями, от полулитровой до «четверти», покрывал налёт пыли. Каждый раз спускаясь сюда, Кирилл думал, что в частном доме жить гораздо сложнее, чем в квартире, — надо учитывать тысячи мелочей и нюансов, быть мастером на все руки. И Егор всё успевал. И учил этому Андрея. Братьям повезло друг с другом, несчастья их сблизили. Кирилла радовало, что и он влился в семью, стал своим. Ну, ему хотелось верить, что это так.       Днём Егор чистил навоз, полол грядки, собирал урожай, стирал бельё и тоже перебирал картошку, желая максимально привести в порядок хозяйство и тем самым хоть капельку облегчить жизнь без себя. Но нельзя объять необъятное, особенно, когда главной задачей стоял сбор в больницу. Кирилл отдал ему свою вместительную дорожную сумку, туда поместились и одежда, и кухонные принадлежности, и медикаменты с памперсами. Егор заказал в платной клинике машину скорой помощи на семь утра. Кирилл обалдел, когда услышал сумму предъявленного счёта. Завтра он собирался ехать в город вместе с Рахмановыми, помочь устроиться в больнице, забрать свою машину, поселить Егора в квартире. Надеялся, что им удастся урвать свободный часок и протестировать на прочность имеющуюся там кровать. Хоть раз предаться сексу в нормальной уединённой обстановке.       Егор обзванивал клиентов, извинялся, говорил, что молока пока не будет. Уже вечером Кирилл заставил его поменять телефон на подаренный смартфон, научил пользоваться. И собственноручно с непередаваемым наслаждением утопил старый девайс со всеми его глюками в туалете. Всё, кончилась эпоха неудаляемого Виталика!       Андрей становился грустнее час от часа, сидел возле матери, читал ей книжку, пока брат не прогнал его спать. Сам Егор недалеко от него ушёл в плане эмоциональной стабильности: дёргался, нервничал и даже психовал. Боялся что-то упустить, забыть. Волновался за дом, за Андрея, за то, какие будут результаты обследования. За организационные вопросы тоже волновался. Наверняка, его мучила и необходимость провести несколько недель в незнакомой обстановке, в окружении посторонних людей, не зная, во сколько сегодня ляжет спать, что поест. Но вряд ли его заботила собственная судьба, пусть бы пришлось голодать и ночевать под открытым небом. Егор всегда жертвовал собой ради других.       Ночью он не мог уснуть. Обычно, изнурённый, отключался, как только уронит голову на подушку, а сейчас лежал уже полчаса, на спине, заложив руку за голову и пялясь в тёмный потолок. Калякин ужасно хотел спать, глаза слипались, мозг выключался, но он терпел, не мог заснуть, пока любимый не спит и даже не делится тревогами и переживаниями.       — Егор, — не выдержал он, позвал тихо, придвигаясь к нему.       Рахманов встрепенулся:       — Я думал, ты спишь. Спи.       — И ты спи. Не бойся ничего: я с тобой.       — Я не боюсь, — отрешённо ответил Егор. — Просто… просто пытаюсь запомнить день, когда моя мечта начала сбываться. Мне сложно поверить…       — Она сбудется, мой… — Кирилл запнулся и постеснялся произнести слово «милый», которое рвалось с языка, но Егор, скорее всего, этого не понял, не услышал. Егор повернулся к нему, уткнулся носом в плечо, поёрзал и засопел. Завтра придёт новый день, а с ним новый этап в его жизни, хорошо, чтобы счастливый, удачный. Тогда они смогут чаще проводить время вместе, целоваться, ходить в кино, ездить в путешествия, наслаждаться покоем и регулярным страстным интимом. Фантазируя о романтике, Кирилл уснул.