Непокорный металл

Свинцовая тяжесть в запястьях — не самое лучшее ощущение при пробуждении. Особенно, если руки подняты вверх и в стороны, и их не удаётся опустить. Осознание прошло по мозгу жгучей волной, моментально проясняя сознание и заставляя тело напрячься. Боль от света, в первый момент резанувшего по глазам, притормозила лишь на пару мгновений. Проморгавшись, Эрик внимательно огляделся. Освещение на самом деле оказалось мягким и тусклым, но всё же достаточным для того, чтобы рассмотреть помещение в деталях. Длинная, очень длинная комната со странным округлым потолком — её дальние стены терялись далеко в тени, а сама она чем-то напоминала огромный вагон поезда. Класса люкс, никак не меньше. Полы были обшиты морёными досками, плавно закругляющиеся и переходящие в потолок стены тёмной тканью с еле заметным витым узором. Мебели было не слишком много, большая её часть была накрыта чехлами. Кроме одного кресла. В кресле кто-то сидел. Заметив человека, Эрик дёрнулся вперёд и, наконец, посмотрел на то, что удерживало его на месте. Это были цепи! Неужели похититель настолько безумен, что решил остановить Магнето при помощи металла?!.. Вот только что-то с этими цепями было не так: вместо того, чтобы отпустить мутанта и атаковать врага, они едва ощутимо дрожали, причём явно больше от натяжения, чем от его способностей. Наконец, глухо рыкнув, Эрик прекратил свои попытки. Судя по всему, похититель ждал именно этого. Светильник рядом с креслом прибавил яркости и осветил сидящего в нём. Это был мужчина. Не стар, не молод — вероятно, ровесник самого Магнето. Впрочем, Эрик не слишком удивился бы, окажись его оценка возраста ошибочной. Лицо похитителя было скрыто кожаной маской с прорезями для рта и глаз. Одет он был в обтягивающие штаны и длинный фартук, разрезанный посередине до пояса. Всё это тоже было сшито из тёмной кожи и не имело ни единой металлической детали. Открытые части тела мужчины не производили особого впечатления. Не качок, но и слабым или полным его назвать было нельзя. Никаких шрамов или татуировок Эрик так же не приметил. Тонкие губы кривились в едва заметной улыбке, а карие до черноты глаза изучали его самого не менее внимательно. — Кто такой? — наконец без особого интереса буркнул Эрик, снова дёрнув цепи, когда тишина начала давить на уши. Цепи отозвались печальным звоном, но снова не откликнулись на его зов. Улыбка кареглазого стала более заметной. — Тебя не этот вопрос сейчас волнует в первую очередь. Задай правильный. Эрик в недоумении приподнял бровь, снова переключив внимание с цепей на мужчину. Он схватил его, заковал в цепи и вырядился средневековым палачом, чтобы поболтать? Мужчина меж тем спокойно продолжил: — Если ты не намерен, совершив убийство, заказать мне надгробный камень, тебе ни к чему моё имя. Поэтому, полагаю, этот вопрос не столь важен, чтобы задать его в первую очередь. Итак? Эрик облизнул губы: — Где мы находимся? Мужчина покачал головой: — И снова неверно. Вырвавшись, ты бы моментально выяснил, где это место находится. Так как свобода тебе пока не грозит, это знание будет столь же бесполезным, сколь и вредным: это засядет в твоём мозгу неизлечимой занозой. Усмехнувшись, он чуть наклонился вперёд: — Я тебе уже почти намекаю. Итак, правильный вопрос? Эрик вздохнул и ответил ухмылкой на ухмылку. Только его собственная ухмылка напоминала скорее оскал загнанного хищника: — Из чего эти цепи? — Вот! — кареглазый приподнял указательный палец и откинулся на спинку. — И на этот вопрос ты, разумеется, ответ получишь. Это золото. Драгоценный и, увы, непокорный твоим силам металл. Золото! Этот проклятый металл Эрик ненавидел с самого детства. Сперва лишь потому, что его так любили ублюдки наци. Когда же опытным путём он выяснил, что золото не подчиняется ему с той же покорностью, что недрагоценные металлы, любви к нему у молодого мутанта не прибавилось. Многие, видевшие его силы со стороны, считали Эрика металлокинетиком. Увы, он был лишь мастером магнетизма, который имеет свои пределы. Очевидно, человек в кресле знал об этой особенности его сил. Что ж, хоть какое-то разнообразие по сравнению с пластиковыми наручниками. — И всё же, как я могу к тебе обращаться? — поинтересовался Эрик, борясь с желанием переступить с ноги на ногу. — Коль скоро я вынужден здесь задержаться... — Тебе не понравится мой ответ. — И всё же? — Ты назовёшь меня Хозяином. Эрик вздрогнул и одарил кареглазого таким жгучим взглядом, что, казалось, в нём разом вспыхнула вся подавляемая с момента пробуждения ярость. Если бы в помещении и был послушный металл, сейчас его бы разорвало в клочья. Впрочем, похитителя это явно не пугало. Поднявшись из кресла, он медленно обошёл пленника и, остановившись у него за спиной, положил руки ему на плечи. — Ты же и не думал, что попал в рай, да, Ленсхерр? Но поверь: лишь от твоего поведения зависит, станет эта комната для тебя личным адом или чем-то более приемлемым. Эрик лишь тихо зашипел в ответ на такой вариант произнесения своей фамилии. Словно наяву перед его внутренним взором встали картины полуголодного и полного боли детства в лабораториях доктора Шмидта. Лишь этот ублюдок называл его так, на немецкий манер. Сумев спастись из концлагеря, мутант стал называть себя Леншерром, чтобы не дразнить своих демонов, забыть боль и помнить лишь ярость, необходимую для мести. Этот «Хозяин», чёрт его побери, явно знает о нём слишком много. Хозяин, между тем, не терял времени. Неторопливо, почти ласково он провёл кончиками пальцев по напряжённой спине пленника. Почувствовав чужое дыхание на своей шее, Эрик тут же резко дёрнул головой, надеясь застать тварь врасплох. Но удар не нашёл своей цели, а в волосы тут же зарылись чужие пальцы и крепко сжали короткие рыжеватые пряди, слегка оттягивая голову назад. Эрик оскалился, но на сей раз не издал ни звука. Хозяин тихо засмеялся: — Должен сказать тебе, Ленсхерр: я восхищаюсь мутантами. Вы прекрасные, совершенные существа. Вы сильны и подобны богам. Я видел, что ты сотворил с теми, кто считает себя вправе управлять другими: это было бесподобно. Иногда становится особенно жаль, что ты так и не смог их покарать в тот день. Придерживая голову мутанта, похититель медленно провёл языком по его шее и свободной рукой сжал его ягодицу. Брезгливо поморщившись, Эрик напрягся ещё сильнее и едва заметно усмехнулся, когда тот не смог проникнуть в него пальцем. Хотелось съязвить на тему «богов» и подобного им поклонения, но, пожалуй, сейчас это было бы лишним. Из-за спины раздался разочарованный вздох и недовольное цоканье: — Да, я восхищаюсь тобой. Но порой не могу решить, дар ли твоя гордость или величайшая глупость, — вроде бы с искренней грустью произнёс Хозяин, отступая. — Надеюсь, того, что я сделаю сейчас, будет достаточно, чтобы ты усвоил главное: здесь исполняются лишь мои желания, как бы пафосно это не звучало. Раздался сухой шорох и, чуть скосив глаза, Эрик рванулся прочь и яростно замотал головой, пытаясь увернуться. Но почти тут же замер и даже задержал дыхание, почувствовав виском такое знакомое по тюрьме Пентагона дуло пластикового пистолета. Щелчок взведённого курка в наступившей тишине показался ему оглушительным. — Прошу тебя, не усложняй ситуацию. Убить я тебя не убью, даже не надейся так от меня сбежать. Но я знаю анатомию достаточно, чтобы одним выстрелом причинить максимум страданий. Не советую проверять на практике мою компетентность в данном вопросе. В голосе Хозяина не осталось ни капли театральности. От совершенно равнодушного тона у Эрика по спине пробежали отвратительные мурашки. Замерев и глядя перед собой, он лишь прикрыл глаза, когда на его шее затянулась виселичная петля. Не туго, но Эрик невольно сглотнул, живо представляя, как задыхается в ней. Где-то в стенах с тихим гудением и журчанием воды заработали какие-то механизмы, и уже через минуту цепи, удерживающие его руки, натянулись сзади, притягивая руки к полу. Хозяин вышел из-за спины мутанта, демонстративно пряча в один из карманов фартука пистолет. Покачал головой и, потянувшись к стене, заметно ослабил освещение. — Ты не сможешь освободиться от петли. Она не позволит тебе ни сесть, ни лечь. И уснуть ты тоже не сможешь: стоит тебе потерять равновесие и осесть, ты начнёшь задыхаться. Меня же здесь не будет, чтобы помочь. А руки у тебя скованы. Уже почти скрывшись в дальнем тёмном конце помещения, похититель обернулся: — Пока будешь бодрствовать, подумай о том, что это самое меньшее, что я могу сделать с тобой в наказание за упрямство. Хорошенько подумай. Спокойной… ночи, Ленсхерр. Гулко грохнула тяжёлая дверь, впервые с момента пленения оставляя мутанта наедине с собой. Вздохнув, Эрик зябко повёл обнажёнными плечами и вновь уставился перед собой, стараясь дышать ровнее. Переступил ногами и вздрогнул от клацанья звеньев цепи. Мышцы не болели. Пока. За свою непростую жизнь Эрик, как ему самому казалось, прошёл все круги Ада и познал все возможные пытки, какие только можно причинить живому существу. Его били, морили голодом, лишали сна. На нём ставили самые бесчеловечные опыты, стремясь разбудить и увеличить дарованную ему силу. И жестоко наказывали, когда он направлял её против мучителей. Всё это, прежде пугавшее его, со временем стало лишь пищей для его злости, звериной жестокости, ставшей неотъемлемой частью его самого. Эта злость позволяла ему выживать в любых условиях и идти на такие меры, как убийство как своих, так и чужих ради победы. Злость была с ним и сейчас. Злость и то, что когда-то нашёл в его измученной душе Чарльз. С тех пор, как они расстались там, на холодном и мокром от крови песке Кубы, это и только это помогало ему использовать свои силы. В чьих-то глазах даже делая богом. Моргнув и поёжившись, Эрик снова оглядел свою тюрьму. Как это может ему помочь сейчас? Что может он сделать? Пластик. Дерево. Бетон и шлакоблоки. Может быть, стекло. И золото, проклятое золото, своей тяжестью тянущее его за руки к полу. Навстречу смерти. Эрик снова сглотнул, сейчас острее чувствуя кожей захлестнувшую горло верёвку. Нет, нельзя опускаться. И пленник сжал пальцы на холодных звеньях цепей. Стоять Эрику тоже приходилось в качестве пытки. Его, затеявшего побег, заперли в тесном карцере без крыши, где, не имея возможности даже повернуться, он провёл двое суток под холодным дождём. Но там было легче: привычный к холоду и сырости бараков, мутант мог, забыв о дожде, спать, уткнувшись лбом в мокрую стену и обняв себя руками. Здесь же и сон означал смерть. В этом кареглазый ублюдок не лгал. Потеряв чувство времени, Эрик не знал, как долго он уже стоит. Но оставаться неподвижным уже не удавалось. Пленник то и дело переминался с ноги на ногу, разминал пальцы рук, осторожно крутил шеей, при этом не забывая занимать мозг работой, чем угодно, что гнало прочь всё более навязчивую мысль о кратком сне. Впрочем, в какой-то момент сон и сам отступил. Сперва Эрик даже не понял, в чём дело. Но, прислушавшись к себе, заскрипел зубами. Да, спать он в такой вынужденной позе не мог. А вот про невозможность нормально удовлетворить другие потребности организма Хозяин не упомянул. Хотя наверняка предполагал, что так будет. Ублюдок. Медленно и осторожно наклонив голову, Эрик убедился в своей догадке. Прямо у него под ногами, между ступнями, несколько досок были убраны, открывая пластиковую решётку, похожую на те, какие служат на улицах для стока воды. Что ж, сейчас ему эта штука пригодится. О том, что, скорее всего, она предназначена для стока крови, пленник решил подумать потом. Сосредоточив уже слегка начавшие разбредаться мысли на том, чтобы не поскользнуться, Эрик расставил ноги пошире и вздохнул с облегчением, чувствуя, как напряжение в его теле стихает. Если бы от прочих мук было так же легко избавиться, как от скопившейся мочи... Словно разбуженные первой, удовлетворённой потребностью, в его теле начали просыпаться другие. Ему хотелось есть, о чём напомнил громковато в тишине комнаты заурчавший желудок. Ему хотелось размять руки и ноги: об этом напомнили ноющие и затекающие мышцы. И, чёрт возьми, спать тоже отчаянно хотелось: голова к моменту признания этого факта уже гудела как пчелиный улей, а веки сами стремились закрыться. К моменту возвращения Хозяина Эрик держался уже на одной только злости. Он злился на своё тело, которое предало его тогда, когда дух ещё готов был бороться. Он всегда ненавидел эту такую человеческую слабость в себе. Хозяин не сказал ни слова в качестве приветствия, даже не стал прибавлять свет. Он просто молча активировал механизм, вновь поднявший цепи на руках Эрика над его головой, а затем аккуратно снял петлю, позволив узнику обмякнуть. Запястья отозвались болью, но так было всё же проще, чем пытаться и дальше стоять. Хозяин обнял его со спины и помог встать ровнее. Отстранённо отметив то, какими сильными были его руки, Эрик тихо вздохнул, когда тот провёл губами по раздражённой петлёй коже. — Ты превосходно держался, — вкрадчиво прошептал Хозяин, осыпая затвердевшие от постоянного напряжения плечи и шею мутанта лёгкими поцелуями. — Я впечатлён. Но всё же я пока не получил от тебя желаемого. Ты ведь больше не против, да? Даже если бы Эрик и был против, сил зажиматься уже не было. Он только дёрнулся и задержал дыхание, чувствуя, как мучитель осторожно вводит в него пальцы, смазанные чем-то прохладным. Пусть делает своё дело. Если потом можно будет хотя бы присесть... Тихий, почти жалобный стон вырвался из груди Эрика, когда Хозяин, неторопливо работая бёдрами, проник в его тело. У него никогда не было мужчин, даже Шоу брезговал такими делами и не позволял никому притронуться к своему питомцу. Было больно и неприятно, но создавалось впечатление, что партнёр сделал всё, чтобы эту боль уменьшить. Двигаясь неспешно, Хозяин одной рукой придерживал его за талию, а другой ласково гладил по спине, груди и плечам, обводил пальцами каждый мускул, и Эрик дрожал, пугаясь непривычной близости и в то же время желая этой ласки, спасения от боли и одиночества. Верно, его разум слишком сильно измотало отсутствие сна. Блаженно выдохнув, Хозяин от него отстранился: — Всё-всё, Ленсхерр. Теперь можешь поспать. А потом поговорим, хорошо? Ты молодец. — Сколько я простоял? — выдавил Эрик, устало закрыв глаза. Почему-то на грани сна ему это показалось очень важным. — Четыре дня. Не каждый бы смог, — пленник скорее угадал, чем почувствовал быстрый укол в шею. — Спи. Эрику хотелось ещё что-то сказать. Но он лишь коротко зевнул, проваливаясь в долгожданное и блаженное беспамятство.