Под одеялом

Отабек то ли спал, то ли делал вид. По нему трудно было понять: мог лежать и думать о своем, Юра догадывался, что о новых программах, об устройстве мира или о том, что съесть на обед, а мог так же запросто проспать полчаса или час, не изменившись в лице, не дернувшись и не всхрапнув. Юра подвинулся ближе вместе с подушкой под поясницей, отложил читалку со сказками Азии и сел, сплетя ноги. Отабек глаза не открыл и не поморщился, как морщился, когда бывал недоволен или отходил от сна, что, впрочем, наверное, одно и то же. Вернее как, он ведь даже не морщит, как все нормальные люди, нос, а как-то эдак дергает всем лицом, странно и хочется попросить повторить, потому что с первого раза не разглядел. Всё из-за носа, заключил Юра. Была у него как-то персидская кошка на передержке, а ещё однажды — экзот, вот они тоже вот так вот всей мордой делали, будто волну, потому что носы сплюснутые, приходится задействовать всё на свете: от щек до ушей. Если б Отабек был котом, то каким-то таким. Юра потянулся пальцем, опомнился, отдернул руку. Вместо этого потрогал свой нос, провел от переносицы до кончика. Нос как нос, обыкновенный, а у Отабека будто лепили из глины, обрезали кончик и так оставили. Если бы не эти его строгие глаза, было б смешно. Но пока глаза закрыты, нос смешной всё-таки. Юра в воздухе, далеко от лица, очертил этот нос и рот, и подбородок, тоже будто короткий, не выпяченный, всё лицо у Отабека расходилось вширь, даже глаза стремились не к переносице, а к вискам. Юра уже видел, у них, у казахов, бывает ещё похлеще. Вообще, как блин, круглые, со щеками, как апельсины, а Отабек какой-то усредненный вариант, плод любви казахского и русского народов. Юра и сам такой, не стопроцентный, да и все, кого он знал, такие же, кто еврей, кто татарин, кто белорус, сплошная разбавленная кровь, оттого и дико красивые получаются дети. А нос у Отабека всё равно совершенно казахский. Да спит он. Крепко. Вон глаза под веками бегают. Юра подтянул под себя ноги ближе, наклонился и поцеловал этот короткий нерусский нос. Отабек распахнул глаза, и Юра подумал, что раз есть, что так сильно распахивать, то точно там не на три поколения вглубь сплошные казахи. — Что случилось, Юра? Юра выпрямился, расплел ноги и повернулся к подушке спиной. — Ничего. Ты спал? Извини. — Задремал, — сказал Отабек и тоже сел, потер недостаточно круглое своё лицо ладонями. — Ты заскучал? — Вот ещё, у меня книжка! Юра продемонстрировал книжку, повернув к Отабеку текстом. Глаза у того со сна были совсем темные, как широкие щели в жалюзи, сквозь которые в комнату смотрит ночь. Отабек поморщился, Юра задержал дыхание, сглотнул и подался вперед, прямо к лицу, попробовал повторить, но почувствовал, что абсолютно не так выходит, один только нос напрягается и дергается верхняя губа. — Ты что? — спросил Отабек, отстраняясь, чтобы разглядеть эти потуги лучше. — В нос попало что-то? Или в глаз? Юра насупился. — Не попало. Это… внимания не обращай, нормально всё. Это я так — прикалываюсь. — А-а, — сказал Отабек и тоже дернул верхней губой, а с ней подскочили и нос, и брови. Да что ж ты будешь делать! Отабек наклонился, поцеловал Юру в щеку.