Под одеялом

Подушку он вынюхал за полчаса так, что уже не мог разобрать, пахнет она вообще хоть чем-нибудь, не то что Отабеком, или нет. Юра откатился на свою, холодную, половину кровати. Нужен перерыв, может быть, запах восстановится. Запах лосьона после бритья, ночного пота, волос и самого Отабека, его тела, нагретой им наволочки. Где-то на ней должно быть пятнышко от слюны. Он на днях так спал, так спал, Юра полчаса боролся с собой и в итоге не сфоткал, а теперь жалел. Смешной, рот приоткрыт, и лицо такое спокойное-спокойное, гладкое, ни морщинки, ни складочки. Он же сам за собой не замечает, а вечно, то брови сведет, то ещё что. Кажется от этого старше. А тут прямо совсем мальчик, на все свои двадцать лет, даже моложе. Юра смотрел и боялся дышать, не то что потянуться за телефоном. А сейчас посмотрел бы, да. Фотки он смотрел вечером, потом кое-как загнал себя лечь. И спать хотелось, и не спалось. Как в чужом месте, хотя Юра давно приучился спать где угодно, со всеми этими разъездами. Если будешь привязан к своей кровати, подушке, ванной или, как некоторые, он в инете читал, унитазу, ни на чем не сосредоточишься, не отдохнешь, и в итоге ничего не добьешься. Но сейчас он всё равно дома. В своей постели, со своим котом, под своим одеялом. В футболке, правда, не своей. И из кружки вечером пил не своей, и тапки на размер больше не свои обул, когда пришел с тренировки. В прошлый раз, когда Отабек ездил на юбилей к прабабушке, было всё-таки как-то полегче. Это как с парашютом, говорят, прыгать: второй раз страшнее, чем первый. Потому что знаешь, что именно тебя ждет. Юра заранее знал, что будет пиздец, но легче ему от этого не было. Отабек сказал, что будет на связи, они пожелали друг другу спокойной ночи, учитывая разницу во времени, два часа назад, и Юра сказал, что раз так, то ляжет пораньше. А потом сидел с фотками, а потом всё-таки лег и нюхал подушку, пока не перестал чувствовать хоть отголоски запаха. Невыносимо! Как может быть так тяжело, если он — кругом. И вещи его, и место его, и точно известно, когда вернется и сколько конкретно ждать, и можно считать часы или даже минуты. Юра делал так на скучных уроках, расписывал в блокноте в столбик цифры от одной до сорока пяти и каждую минуту вычеркивал. Вот как-то же справляются те, кто знает, что нечего ждать. Поэтому, может быть, после расставания советуют избавиться от всех вещей бывшего, чтобы не бередило раны. Захочется влезть в его тапки и пострадать — оп! а тапок-то и нету! Юра полежал, переваривая эту мысль, и кинулся обратно к подушке, вжался лицом. Пахнет же! Должна пахнуть, Отабек спал на ней только вчера. И гладил Пётю. Да? Иди сюда, пушистый говнюк. И сидел вот тут, в кресле, с ноутом на коленях. И когда Юра спросил, налить ли чая, сперва сказал: м, а потом поднял голову и сказал, да, с конфетой. Он здесь был, и Юра это не выдумал. И он точно не утешает себя сейчас, представляя, что они всё ещё вместе, тогда как на самом деле... Да блядь! Ещё советуют не просто избавиться от вещей, а если расстались тяжело или бывший вот прямо совсем был козел — то попортить. Порезать там, сжечь, разбить. Разрушительная терапия. Стало бы Юре легче, если б он что-нибудь Отабеково раздолбал? Мотоцикл. Или программы все его диджейские посносил к хренам. Или коньки. Нет, на коньки рука бы не поднялась. Херня какая-то. Если бить, то самого виновника, а людей бить нельзя. Тем более Отабека, что бы он ни натворил. Даже если бы бросил? Встало прямо перед глазами, ярко, как наяву, как он — он! Отабек Алтын, самый предупредительный к Юре человек в мире — стоит в этой своей охуенной куртке, поддергивает перчатки, а потом говорит спокойно: Юра, это была ошибка. Вещи потом заберу. А Юра лежит вечером и думает, что показалось, или что он неправильно его понял, или что он поехал на неделю к родителям и звонил пожелать спокойной ночи, и даже обещал прислать завтра селфи на фоне степи. Не пришлет. Юра сел, с шорохом затащил подушку на колени. Пётя сверкнул глазами из темноты. Что? Ты ещё заговори человеческим голосом, чтоб я убедился, что точно мозги набекрень. Нащупал телефон под подушкой. Ну вот, вот! Последний разговор в двадцать два пятнадцать. Был же! Был? Он едва удержал палец, уложил телефон на подушку, как драгоценную диадему. Дурдом. В Алматы сейчас глубокая ночь. Спит человек. Отлично спит один, довольный жизнью, и не ебет себе мозги воображением. Всё-таки умный среди них — Отабек. А Юра среди них — истеричка. Пётя подошел, сминая одеяло под лапами, боднул Юру в руку. Юра буквально услышал его мысли: раз не спишь, дай мне вкусняшку, человек. — Перебьешься, — буркнул Юра. Погладил шелковые уши. Пётя сразу уложил попу и замурчал. Ты же мой пушистый терапевт! А Отабека как любишь! А я его как люблю! Телефон вспыхнул белым светом, Юра отшатнулся и чуть не упал. Схватил в мигом вспотевшую руку. «Ты спишь?» «Нет, — набрал Юра прежде, чем задумался. — А ты?» Понял, насколько тупой вопрос, уже когда отправил. «И я нет. Можно тебе позвонить?» Как в те времена, когда они ещё дружили, и Юра не мог понять, целоваться — это норма вообще или нет? Все друзья так делают? Потому что дрочить на стоп-кадр со своей же показательной — уж точно не норма. Юра хохотнул, мазнул пальцем по дисплею, и Отабек сразу же сказал: — Я тебя не разбудил? Прости, если да. Юра упал на спину, повернулся носом в подушку — ну пахнет же, пахнет! Как могло казаться, что нет? — Нет. Чего не спишь? — Да так. Просто. — А… Улыбка грозила вот-вот разорвать лицо, Юра накрыл её ладонью, но Отабек всё равно услышал: — Ты смеешься, что ли? Смотришь что-то, я тебя отвлек? — Нет! Нет. Я лежу просто. Ну, в смысле, мы с Пётей лежим, он вкусняху выпрашивает. — Хорошо вам. Хорошо, подумал Юра. На грудь точно положили теплую грелку. И в голове легко-легко, как весенний ветерок дует. — Я скучаю, — сказал Отабек. Юра совсем перекатился на бок, подтянул колени, и подушка оказалась между ними и животом. Когда они видели что-нибудь такое в кино, Юра говорил: фу, розовые сопли! — Скажи, — едва слышно, но Отабек-то расслышит всё равно, хоть в Алматы, хоть на другой планете, — скажи ещё раз. — Я очень скучаю по тебе, Юра. Считаю минуты. Господи боже. — И я. Отабек, слышишь? И я. Прям вообще. Уснуть без тебя не могу. В трубке зашуршало. Улыбается, понял Юра. У него такая улыбка. Как солнце. Как тысячи солнц. — Юра? — Да. — Я здесь. Спи. Точно здесь. Конечно он здесь, можно подумать, как будто нет. И подушка его здесь, и тапки, и одеяло. И Юра. И Юра его тоже здесь. Ну и куда он денется? Можно спать.