Под одеялом

Юра поднял руки захлопать в ладоши, но смутился и сунул их под себя. Потом вспомнил, что это же Отабек, при нем можно. При нем всё можно. Но руками размахивать уже не стал, а просто объявил: — Кру-уто! Как ты узнал, а? А? Деда тебе сказал? — Нет, я просто давно не пил какао. Очень рад, что ты его тоже любишь. Хотя, — Отабек закатил глаза к потолку и вздохнул, — так мне меньше достанется. Если бы они лежали в постели, Юра швырнул бы в него подушкой, но они были в кухне, где Юра сидел с ногами на мягком диванчике и кутался в плед в фиолетово-белую клетку. Осень и отопление, как он с детства догадывался, недолюбливали друг друга. Потому отопление всегда приходило попозже, чтобы провести вместе с осенью поменьше времени. Может быть, у них даже была особая договоренность, что-нибудь вроде: да, да вообще мы должны провести вместе половину твоего срока, но давай сделаем всё, чтобы этот срок сократить. И они так и поступали. Отопление должны были включить ещё позавчера, но возле дома, разумеется, лопнули трубы. Вчера весь проход между углами их дома и соседнего разрыли экскаваторами, а сегодня, сколько Юра ни выглядывал в окно, не видел, чтобы там кто-то работал. Спасибо хоть горячая вода была. И плед. И носки теплые, и теплый Пётя. И Отабек. Разумеется, Отабек, который пришел домой с белым супермаркетовским пакетом, потому что когда баловать себя едой, как не холодной осенью, когда организм вопит и брыкается от того, что внезапно темнеет в шесть. Из пакета, помимо прочего, от чего у Юры тут же улыбка наползла на лицо, он достал другой пакет — пакетик. Растворимое какао! — И молоко, — сказал Отабек, и выложил на стол два литровых пакета. Юра плотнее подгреб под себя ноги, и Пётя, лежащий рядышком, с недовольством приоткрыл глаз. Лежи, лежи, меховая жопа, тебе не понять, как мерзнут бесшерстные люди. Отабек сказал: — Сначала обед. За окном накрапывало. Отабек заслонил его, открыв дверцу холодильника, достал суповую кастрюлю. Жить вдвоем, думал Юра, погружая ложку в бульон и расталкивая картофельные кубики, оказывается куда теплее. Без Отабека он перебежками добирался из горячей ванны в кровать и из кровати к плите, чтобы нагреть чая, а с Отабеком, оказывается, может сидеть в пледе на кухне и конечности не стынут так, чтобы Юра переставал их чувствовать. Отабек, переодевшись в домашнее, вернулся со своим пледом, черно-оранжевым, и сел, растолкав Юру и Пётю в стороны, рядом. Не столько холодно, подумал Юра, глядя на усеянное каплями стекло, сколько промозгло и одному постоянно хочется то ли спать, то ли сдохнуть, и это, вроде, нормальное состояние, надо перетерпеть, но с Отабеком перетерпевать не хочется, потому что на самом деле это всё клевые дни: сырые, дождливые, холодные, да, но вместе. В прошлом году Отабек, примерно в это же время, около октября, говорил: я бы сел с тобой рядом, чтобы тебе было теплей. Отабек сдерживает свои обещания. Отабек делает ещё больше, чем обещал. Юра собрал тарелки. Со стоном отогрел руки в горячей воде, когда Отабек, звеня посудой, рылся в навесном шкафчике, бормоча под нос: ну видел же где-то, а, вот. Обернулся с эмалированной литровой кружкой с желтым цветком на боку. Достал из холодильника молоко. — Деда, — сказал Юра, забравшись обратно под плед, погладил Отабеков, ещё теплый в середине от его тела, — варил мне какао, когда я был маленьким. Зимой или осенью вот. Самое вкусное, густое такое, из коричневой пачки. Сладкое. Я потом скучал, когда уехал. Прям сильно. И… Отабек обернулся, смешав немного нагретого молока с сахаром и какао-порошком, долил кружку доверху, кивнул подбородком: что, и? — Не могу пить в другом месте, — договорил Юра. — В кафе, в гостях, не могу, не то. — Правильно, — сказал Отабек, снял с сушилки две пол-литровые пузатые чашки, — какао надо пить дома. Это домашний напиток. Напиток вышел густой, Юра наклонил свою чашку, поглядел, как горячее какао наползло на керамическую стенку. Отабек завернулся в свой плед, дотянулся до пачки печенья, открыл и поставил посередине, между чашками. Юра сразу утянул одно — м-м, песочное. Крошки посыпались на стол. Отабек улыбнулся, подал ему салфетку и отпил какао, прижмурившись. — Мне готовила мама. И я тоже нигде больше его не пью. — Правда? — спросил Юра тихонько, уже отпив и убедившись, что да, какао то самое, самое вкусное в мире. — Правда, — сказал Отабек. Он подался вперед, и они стукнулись носами, оба фыркнули, сошлись снова, уже губами, разомкнув их и плотно прижавшись, и у обоих был одинаковый вкус.