I. осень, горячая дурная кровь и сок снежных ягод.
И в Вэйресте была осень — немного скорбная, полная холодных ветров, дующих с моря, но что до того холода десятилетним мальчишкам с горячей дурной кровью? Сок снежных ягод стекал по их ладоням к локтям, и вскоре эти два глупых мальчика целиком перепачкали дорогие светлые рубашки грязно-красным. Они были счастливы, ведь, конечно же, воровать из садов обычных городских старушек гораздо веселее, чем рвать что-то из кустов их собственного сада. Рири едва сдерживался, чтобы не засмеяться, видя, как жадно Аурейн набивает щёки красными ягодами, — а ведь обычно ничего не могло рассмешить этого «угрюмого и болезненного придворного сиротку с острыми краснеющими ушами». — Похоже на кровь моих будущих врагов, — сказал он, с неподдельным интересом рассматривая алую липкую ладонь, пока Ри, тоже весь грязный, но всё ещё пытающийся быть аккуратным, складывал наворованное в рукава. — Тебе обязательно хочется иметь врагов? — Конечно. А иначе какой из меня воитель, если не с кем воевать? — ответил Аурейн и бросил одной полураздавленной ягодой в лицо Ри. Тот, как всегда неуклюжий, не успел увернуться, и через какой-то миг по его щеке будто стекала кровавая слеза. — Вы ранены, сэр Рири. Эльф лишь рассмеялся мысленно на то, как абсурдно звучит «сэр» с его именем и ответил на вызов, храбро бросив веточкой в сторону великого бретонского воителя Аурейна. Тот же лишь гордо блеснул узковатыми голубыми глазами и улыбнулся. Всегда он улыбался, скампов дурак. Почему «угрюмая замковая сиротка» никогда не был на такое способен?.. — Вас ждёт наказание за нападение на сюзерена… — он осёкся, глянув в сторону дома хозяйки — и как же вовремя. — Это нас сейчас будет ждать наказание тяпкой по задницам, — шепнул Рири своему напарнику по преступлению, когда они буквально через какое-то мгновение пытались перелететь ограду из лозы под причитания старой леди, имя которой они так и не удосужились узнать. А вот она напротив: прекрасно помнила их аристократично светлые и хитрые лица. Глупые всё же мальчишки, зачем вдираться туда само и там же само попадаться?.. Неуклюжесть напомнила о себе. Когда леди-с-тяпкой была совсем неподалёку, Ри зацепился завязками ботинков за коварное плетиво забора. Он уже был готов к чему угодно: к казни, к раскаянию или что там несут взрослые и побитые жизнью преступники, когда их ловят; но Аурейн, быстрый, как молния, стянул его за руку на землю. И пусть чудесное спасение обернулось тем, что мелкий неловкий альтмер несколько секунд пролежал лицом в земле, он всё же подумал: а что бы он делал без своего перепачканного «багровой кровью» веснушчатого сюзерена? Потом они бежали. И бежали. И бежали. И опомнились только достигнув порта, шлёпнувшись в мокрый песок, пропитанный солью, спокойствием и счастьем. Прибой нёс с собой холод, и сидя здесь, они вполне могли нахвататься разных хворей, которые приходят с холодами, но это последнее, о чём думают дети. — Ваша леди-мать будет недовольна… — сказал Рири, осматривая изодранные и багрово-серые от песка и сока ягод рукава и подол тёплой рубашки, которую он только сегодня получил от госпожи Альйен, матери Аурейна, которая и ему как мама после смерти родной — Певички Исс. — И к скампам. Это был великий побег, не так ли, сэр Рири? — со смеющимися глазами спросил Аурейн, снимая ботинки. Неудивительно будет, если сейчас он начнёт бегать по воде вдоль берега. — Ты же воитель. От армий врагов так же будешь бегать? — Это было… вынужденное отступление! Ты ничего не понимаешь и вообще никакой ты не сэр! — Великий-бретонский-воин зарделся и окатил эльфа волной холодных солёных капелек воды. А после они оба рассмеялись. — Я буду воителем, а ты будешь писать песни о моих великих подвигах. Мы обойдём весь мир и ничего не будем бояться. — Даже драконов? — Драконов нет. — И немёртвых? — Нежить глупая. — Даже даэдра? — Да. Даже даэдра.***
II. зима, иней на коже и мёртвая кровь. И Вэйрест покрыла зима — не такая холодная, без лютых морозов, но Нэриену хватало того призрачного инея, который тихо оседал на коже мальчика, который когда-то был Аурейном. Воителем-Аурейном, сэром-Аурейном. Аурейном Поэтом, звёздочкой местных таверн, мальчиком, которого любила каждая вторая девчонка. Мёртвым Аурейном, который любил кудрявого Рири будто бы в прошлой жизни. — Так как зовут эту женщину? — спросил он у Ри, рассматривая стены поместья, которое всего год назад было его родным домом. А «этой женщиной» он называл свою мать. Думать о ней было тяжело: о её взгляде сразу после того, как она снова увидела сына, который лучше бы мёртвым и оставался; о том, как она бросилась его обнимать, а он лишь бросил в смятении «кто вы?..» После того весь день её не было видно. Как же, наверное, тяжело носить эту воздушную траурную сеточку даже после того, как Аурейн вернулся. Вернулся живым. Живым ли? Едва ли. — Альйен. Леди Альйен. Твоя мама. — Мама… Хм. — Она тебя очень любила… Я хотел сказать — любит. Нэриен и сам не мог перестать говорить о нём как о мёртвом, ведь живого в бездушном не осталось ничего. И как же продолжать верить, что мать его любит? Уходя, она прошептала Рири что-то похожее на «это не мой сын» и после так громко хлопнула дверью, что даже пол завибрировал. Как она может любить не своего сына? Кого же любит Нэриен, если заледеневший мальчик с лицом Аурейна — совсем не Аурейн? — Вот бы снова сбежать за ягодами… — полушепнул Ри, пряча глаза. Он не знал, почему вспомнил именно это, но вдруг ему снова захотелось туда, где им двоим по десять лет. Туда, где его веснушчатый сюзерен не боится даэдра, но боится леди-мать и госпожу-с-тяпкой. Туда, где всё было хорошо. — Я не понимаю… — Забудь. «Не надо ничего понимать. Ты всё ещё Аурейн, пусть уже и без веснушек и ярко-голубого света в глазах». Нэриен верит, что так всё не закончится. Он ещё станет рыцарем, а его ручной поэт допишет балладу о бездушном герое, которого спасла одна лишь песня. Всё — наверное? — ещё будет хорошо, пока они не угаснут оба. Будут и ягоды, и песни, и море… Только Аурейн тает слишком быстро — словно лёд весной.