Взгляд со стороны

— Ты как? — голос Родиона доносился до Генки, словно сквозь толстый слой ваты; он дернул головой и ошалело уставился на все еще сжимающую повод Баловника руку, затянутую в перчатку, такую изящную, по сравнению с лопатой самого Генки, но, как оказалось, удивительно сильную… — Отвечай! — в голосе Каринского теперь можно было разобрать тревогу, слегка прикрытую алвавским раздражением. — Эм… да… — Генка с трудом оторвал взгляд от руки монсеньора и поднял на него глаза, — да, все хорошо, — прошептал он по-русски, — спасибо, Родион Антонович… Тот кивнул, не спуская с подопечного цепкого взгляда, а потом вздернул подбородок, на глазах превращаясь в Алву. И это было очень верно, так как к ним уже спешили люди. — Как только мы вернемся домой, вы получите новую лошадь, юноша, — сказал маршал, выравниваясь в седле Моро и изящным жестом поправляя шляпу, которую умудрился не потерять во время дурного происшествия. — Мой оруженосец не будет ездить на такой дряни… Будь на месте Генки Окделл, возможно, тот оскорбился бы и возбухнул что-нибудь в ответ, но сил на поддерживания имиджа герцога Надора у Рогова сейчас не было. Руки паскудно дрожали, как, вероятно, и голос, потому он просто молча кивнул и покорно последовал за продолжившим как и в чем не бывало путь маршалом. Стыдно было наравне со страшно. Не удержать лошадь и позволить ей выйти из-под контроля для крутого разведчика недопустимо. Да ко всему прочему было досадно, что свидетелем его позора стал Родион, и без того считавший, что Генке не место в этом мире. Думать о том, чем бы все закончилось, не будь Каринского рядом, совершенно не хотелось. Рогов глянул на ровную спину своего эра. В облике Алвы не было ни намека на то, что минутой раньше случилось что-либо из ряда вон выходящее. Рокэ был расслаблен и спокоен, но главное никому и в голову не пришло бы заподозрить этого человека в том, что он самозванец, вот уже много лет ведущий двойную игру. А что же до самого Генки? Припомнилось, как он громко завопил на родном русском, когда Баловник понес. Раскис и забылся, как только чуть-чуть прижало, выпал из образа, сделавшись обычным московским испуганным пацаном. Вряд ли Окделл позволил бы себе вот так орать на глазах у толпы крестьян и перед лицом своего «кровника», что-то подсказывало Генке, что Ричард лучше сдох бы, чем вот так уронил лицо. Так что же выходит, если он, Рогов Геннадий, попадет в более жесткие или опасные условия, он тут же расколется, провалит свою миссию и выдаст себя с потрохами? Щеки Генки запылали от злого стыда. Злился он сейчас в основном на себя и совсем немного на Родиона, за то, что тот оказывался в чем-то прав. Снова пришла на ум сказанная Каринским фраза, тогда, в первый вечер, который Рогов провел в статусе оруженосца Первого маршала: «Если бы не я назвал ваше имя, то в скором времени вы бы остались без руки, юноша». Чистая правда. Хотя, скорее всего, Окделл был бы уже мертв — скончался бы от заражения крови, а если и нет, то был бы заколот где-нибудь на улице, или застрелен… Не стоило забывать об этом, как и о постоянно осмотрительности. Не даром ведь говорят — береженного бог бережет, здесь это действует не хуже, чем в любом другом месте Вселенной. Нужно быть осторожнее. Нужно держать себя в руках просто для того, чтобы не выглядеть идиотом и тряпкой в глазах Родиона. Тот промолчал, не отчитал, хотя это еще бабушка на двое сказала — очередная выволочка бестолковому подопечному вполне могла быть отложена до момента, когда вокруг не будет лишних глаз и ушей. Вон едет так, словно никакого Генки и нет вовсе. Злится, наверное… Впрочем, дурное настроение на пару со всеми благими намерениями и слабеньким чувством вины в жизнерадостной натуре Рогова угнездиться надолго не могло. Не успели они доехать до Олларии, как все вокруг уже снова казалось Генке прекрасным: руки перестали дрожать; страх остался где-то позади, на одной из площадей ярморочной Мерции; надорский конь фокусов больше не выкидывал; весеннее солнце ласково пригревало; пролесок, по которому проходила дорога, звенел птичьим пением — красота. Родион не оглядывался, но время от времени прислушивался к тяжелой поступи надорского коня, который плелся следом за Моро. Вот ведь кляча бестолковая, едва не сгубил мальчишку, куцехвостый урод. Поднявшееся во время опасного происшествия раздражение не спешило отступить. Мало ему наемников, подстерегающих Окделла в подворотнях Олларии, так еще и это. Будь Родион суеверен, он мог бы подумать, что занявший место покойного Ричарда Генка принял на себя не только титул и земли, но и дурную карму несчастного Окделла. Вон даже природа и та стремится стереть с лица Кэртианы всяческое упоминание о древней фамилии. Хотя, что говорить — истинных герцогов по крови в Талиге стало на двух меньше. Так как ни сам Каринский, ни вляпавшийся в эту историю Рогов к потомкам древних не имели ни малейшего отношения. Однако легче от этого как-то не становилось. Вспоминать перепуганное побелевшее лицо юноши было неприятно. И, в данном случае, Родион даже упрекнуть его ни в чем не мог — только себя, в том, что не догадался выдать Генке другого, более покладистого жеребца. Ладно еще не поздно это упущение поправить.