***
Его буквально трясет. Он чувствует, как контроля становится всё меньше, как свет неровно дрожит, готовясь его оставить, одного, потерянного — во тьме. Он — поразительно живой рядом с Кэйси, цельный, но она убегает, не оставляя ему запутанного следа или тянущегося за ней шлейфа, запаха крови, и Зверь внутри него недобро точит зубы. Зверь фактически в теле Кевина, но Деннис ощущает его как своего, принадлежащего только ему, прирученного, им вскормленного и благодарного своими обезумевшим разумом хозяину. Оруэлл хмурился раньше и тянул только, что всё это одни лишь красивые метафоры для обозначения самого низшего в них, а Деннис хотел усыпить его навсегда, не слушая скользкие проповеди о добре и зле. Вся правда в том, что есть одержимость и для неё не выдержаны черно-белым стилем границы, когда он просто хочет, медленно сходя с ума без желаемого. Он сам не может обозначить это определенно, но уже так очевидно, что ему это необходимо — и, кажется, он крепко «подсел». Кэйси всему так выверенно, точно сопротивляется, заставляя его чуть ли не изгибать от усиленного нажатия дужку очков, всё в ней горит и полыхает, а он давно уже полумертвый, и он хочет знать, каково это — каково хоть немного жить, ведь только за неё он и может теперь цепляться. «Священная пища», очередной библейский перевертыш в его мозгу, не принесла столько удовлетворенности, сколько предполагалось. Долгожданное отмщение неясно чему быстро сменилось болью и тоской, он мог бы сказать, что раскаянием, но глупо раскаиваться за осмысленное похищение и убийство. Они раздражали его — их упрямству должен был прийти конец, и лишь помилованная Кэйси, девушка, которая и не должна была там оказаться, засела до назойливого крепко. В ту пору он стал часто терять время: он мог быть в одном городе, а уже через неделю — в другом, он мог спокойно идти по залитой дневным светом улице, а затем оказывался среди ночи и горящих неоном вывесок, и ему становилось всё тяжелее. С большим трудом ему удалось снова обрести свое время, когда он опять оказался в Филадельфии и случайно увидел Кэйси — эта девушка из прошлого сделала его вновь осмысленным, сама того не зная, и именно благодаря ей он полноценно вышел в свет, сумев последовать за ней и её дядей в другой город. Поддельные документы не были новой причудой, а образование педагога ему точно так же нарисовал какой-то из фальшивых умельцев. Не входила в этот обманчивый перечень только собственная неподдельная любовь ко всему стройному, математическому и увлечение теориями на досуге — так что дальше особенных сложностей не предвиделось. Поставленная цель перенастроила его на другой лад, не давая шанса забыться в смешении личностей, и пусть страх «потерянного времени» никуда не ушел, зато стал меньше. Ему оставалось всего немного — выкрасть её, когда она так близко, но она снова так поразительно ускользала, что он не мог поверить. Она словно не понимала, что этим ещё больше тревожит его и приводит в странное состояние, не видела для себя опасности в том, чтобы снова оставить его. Её можно было понять, но Деннис не собирался вдаваться в эмпатию, которая была свойственна Барри, он просто пытался держаться за счет неё, и уже на протяжении такого количества времени ему удавалось. Они оба были ненормальны, втянувшись в эту игру, но остановиться было уже невозможно — оставалось довольствоваться легкими передышками, что не приводили ум в порядок, раззадоривая его боль ещё больше. Ему оставались уроки у ещё нескольких классов, и эта бледная масса проходила в отрешенном тумане, отвлекающим от главного. Он снова почувствовал воздух, лишь выйдя из кабинета. Её очертания мелькнули ему знакомым всполохом среди многих — она резко свернула в сторону, и он последовал за ней. Им нельзя было бежать — окружившая массовка мешала, так что они передвигались в быстром нервном шаге, достигая пустынного переплета лестниц. Он намеренно заводил её в тупик, на первый взгляд не казавшийся такой уж ловушкой, она ведь могла вообразить себе, что успеет просчитать своими тонкими ногами лани ступеньки, прямиком вниз, но она преувеличила свои силы. Оказавшись в разделенном на двоих одиночестве, он тяжестью ладони свалился на её плечо и резко развернул к себе, приговаривая про себя и одновременно этим успокаивая, что он не хотел делать всё вот так, но она вынудила его. Легкий хлопок её спины об стену был подобен сладкому запретному хрусту. На жалкий миг он прикрыл глаза, вдыхая вынужденную близость между ними, пропитанную остервенелым страхом. И резко раскрыл их вновь, буквально впиваясь взглядом внутрь неё.***
Кэйси знала, что по этой лестнице редко проходили люди, она была не основной, но ей некуда было идти больше, когда он пошел за ней — она не могла развернуться и пойти к нему, это было бы ещё невыносимее. Он придумал бы что-нибудь ещё более гадкое, заставляя её остаться и не взирая на стольких свидетелей вокруг, которые пройдут равнодушно мимо. Выбирать между двух зол ей не приходилось — теперь всё в ней ныло от парализованности, к которой он приговорил её одним взмахом руки, а пустота вокруг не обещала ей даже и обманчивой помощи. В его глазах странно сочеталась дикость с вечной холодной разумностью, и она отводила собственный взгляд, надеясь, что ему надоест прожигать её ломкие ресницы и вырывать безумие из-под орбит. Он бормотал что-то из того, что ему пришлось, что он должен был это сделать, как будто бы он оправдывался перед ней, и она в немой панике кричала ему заткнуться — едва хмурилась в ответ на его безжизненные и отскакивающие от неё слова, она раскрывала губы, собираясь что-то сказать, но тут же смыкала их обратно, надеясь, что ему надоест прощупывать пальцами её округлое плечо и сводить его в сторону, чудом только не выламывая. У Кэйси трещали руки от его одновременно нежных и повелительных прикосновений, противоречивых, как и он сам, ей горько было от того, как он умеет забираться под кожу, всего лишь прощупывая кости под её одеждой, не спускаясь ниже плеч. Она готова была расплакаться от собственной беспомощности и неумения поддаться вперед, откидывая плен его рук. Она взглянула на него — всего раз. — Не трогай меня, — попросила она хрупко, осторожно, взвешивая каждое слово на чаше весов. — Не трогай меня, пожалуйста. Это была просьба. Не приказ, не мольба о помощи, не последний крик отчаявшейся — это было что-то такое же внутренне-изломанное, как и она сама. Он удивленно освободил её, и Кэйси видела, как глаза его стали покрываться мутной пеленой всё больше, как венка на его шее вздувается и тут же пропадает. Она была полной дурой, не сорвавшись на бег сразу же и не оставив его одного, смотря на него водянистыми глазами. Кэйси осталась у стены в добровольном плену, не понимая, что происходит. Деннис перед ней резко отдернулся и вновь остановился. Холод стены не отрезвлял, лишь передавал импульсы — её руки постепенно леденели, и сердце покрывалось инеем от страшного предвкушения того, что она видела прямо перед своими глазами, не в силах оставить кому-то другому главную роль в продолжающемся кошмаре. Он застыл перед ней, застыл тяжело, в готовящейся неистовости, его губы с трудом двигались, как будто он хотел что-то крикнуть, но был не в силах, а взгляд смотрел далеко сквозь неё, давно уже не замечая ни Кэйси, ни стену, ни развернувшееся пространство вокруг себя, глаза его были неподвижны и бесконечно далеки. Он был куда больше, чем не в своем уме — сейчас он скорее напоминал пациента психиатрической клиники, наевшегося полного курса таблеток. Она полагала, что увидит перед собой Зверя, но... Словно ничего и не было, он поспешно снял с себя очки, и мимика его лица мгновенно начала меняться — она было потянулась к нему, заподозрив Хэдвига, но удивленное и радостное лицо с девичьими ужимками заставило её отпрянуть и больно стукнуться об стену опять, пока в голове было панически пусто от незнания, что ей теперь делать. Он не закусывал нижнюю губу и открыто, как-то даже восхищенно улыбался, в глазах поселилась обрывочная молодость и даже хитрость. — О, Кэйси! Я так много слышала о тебе, — быстро пробормотал он, меняясь в теле: оно будто не чувствовало веса и расслабившихся мышц, оно было легким, что-то между девочкой и женщиной. Кэйси почувствовала, как с трудом сдерживается от приступа неконтролируемой дрожи. Незнакомка в теле Кевина подпрыгнула к ней, тоже опершись о стену, и посмотрела близко, почти смеясь. Кэйси очень хотела отстраниться, но боялась, терпя почти соприкосновение носов и легкий звонкий смех, вырывающийся из его часто поднимающейся груди. — Я тебя знаю? — пробормотала Кэйси, стараясь не задохнуться — мужское близкое и слишком частое дыхание поглощало её, вырывало с ошметками возможность дышать и нормально соображать. Её дико смущала и пугала такая резко сократившаяся дистанция, она пыталась отстраниться, но невозможно голубые глаза неотрывно смотрели на неё и приковывали, не давая сделать и единого лишнего движения в сторону. — Я Мэри Рейнольдс, — облизнула она губы и внезапно ткнула Кэйси в плечо, заставив ту легко пошатнуться: — Да ладно тебе, расслабься! Есть закурить? Кэйси с трудом мотнула головой, ощущая безумное желание прикоснуться к плечу, а ещё лучше — убежать поскорее отсюда. — Нет, — хрипло выговорила Кэйси, вместо расслабления чувствуя тысячи игл в своем теле, к которому Мэри без зазрения совести прижималась боком, — я не курю. Вязкая слюна скатилась по её ободранному горлу, давая возможность сказать ещё. — Сколько тебе лет, Мэри? Ещё одно противоестественное имя — на неё жадно и немного безумно смотрел мужчина, который с каждой минутой пугал её всё больше. Его подвижное лицо менялось так быстро; в другое мгновение оно исказилось непониманием, взгляд наполнился даже неприязнью, он (или она?) смотрел на неё как на самую глупую девчонку, не понимающую очевидного. Мэри фыркнула и отвела взгляд, позволив Кэйси наконец вдохнуть. — Семнадцать, вообще-то, как и тебе, разве непонятно? — она осмотрелась вокруг, опуская плечи. — Не глупи. Кэйси повернулась и посмотрела вперед, пытаясь как можно спокойнее и медленнее отстраниться от Мэри, с которой они сейчас соприкасались плечами. — Просто не хочу тратить время на глупые разговоры, сама понимаешь, — Кэйси пришлось замереть от нового звука её голоса. — Я так давно не выходила на свет, — она продолжала говорить, из-за чего Кук замерла в неестественной сгорбленной позе, прислушиваясь. — И курить хочется дико. Мэри в одну секунду отстранилась от неё, отсчитала пару ступенек, а затем лениво зацепилась за перила, оглядываясь на Кэйси. — Ну, ты идешь? Просто поразительно, каким расслабленным, легким и то резким, то плавным, но всегда органичным в своих движениях стало его заметно убавившее в весе тело. Кэйси повернулась и замерла, изучая ожидающую её Мэри. — Куда? — только и выдохнула она. — За сигаретами, ну! — хлопнула она по перилам. — И, господи, как ты здесь только находишься, — поморщилась Мэри, ещё раз оглядев лестничную площадку школы. — На твоем месте я бы уже сбежала. Почему ты не сбегаешь? — засмеялась она. Кэйси даже не нашлась, что ответить. Мэри пошла сбегать по ступенькам дальше, не обращая внимания на так и замершую на месте Кэйси. И тогда она совершила самую большую ошибку, побежав вслед за Мэри с громким окликом: — Стой! Она поняла, что сделала что-то ужасное, непоправимое, пустившись вслед за ней, только тогда, когда ей пришлось замереть на одной из лесенок повыше, смотря сверху вниз на нахмурившуюся Мэри, что прожигала её поразительным взглядом. Рейнольдс совершила какое-то позабытое движение губами, как будто жевала невидимую жвачку, и оглядела её ещё раз, уже оценивающе, словно припоминая, что о ней говорили все другие личности — Кэйси захотелось спрятаться. Странно, когда одни и те же глаза так непозволительно часто смотрят на тебя подробно — смотрят впервые для себя и уже миллион незаметно подсчитанных раз для Кэйси. Сорвавшись за Рейнольдс следом, Кэйси не думала о собственном спасении — если бы она о нем думала, она оставила бы её спуститься за сигаретами, чтобы та наконец выдала себя, их общее сумасшествие, и Денниса тогда бы точно отстранили от работы в школе, и однажды бы всё вскрылось — Кевин Крамб, Зверь, три похищенные девушки из Филадельфии, одна из которых стала косвенной причиной его попадания в клинику для душевнобольных... Она запоздало думает об этом только сейчас, невозможно виня себя за непоследовательность своих мыслей: ведь прежде всего она подумала не о том, что это означает её спасение, а то, что это — гибель для него. Ей хочется убить Мэри прямо на месте и заодно ещё двадцать трех, выполняя просьбу Кевина, на этот раз их силы должны сравняться, но она лишь замедленно спускается с лестницы, стараясь не упасть и не разбить себе лоб от отчаяния. Почему она вообще подумала об этом? О том, что пока свет заняла Мэри, ему нельзя, чтобы его увидели знакомые, особенно люди из школы? Она не должна стремиться защитить его, но уже поздно — и она глотает горечь, связанная крепкими и измученными воспоминаниями с этим мужчиной, которого она может проклинать за всё. — Ты чего? — удивление перекрывает раздражение, и Мэри наконец спрашивает, всматриваясь в её глаза. — Ты и правда всегда так выглядишь, будто заплачешь. Или сойдешь с ума от испуга. Они говорили правду, — Мэри ломано ухмыляется. Жар прилипает к её щекам так назойливо, что Кэйси еле держится на ногах. — Пошли за сигаретами, — отвечает Кэйси, лишь бы забыться, не уделяя внимание её последней реплике. — Я знаю путь. Она сбегает в конец по лестнице первой, понимая, что сама приближается к этой гильотине, а от понимания не становится легче. Но был ли у неё шанс? Правда — был ли, хоть один, не встретить его и однажды пропасть навсегда? Мэри с забавой, затаившейся в глазах, и небывалой легкостью смотрит на неё, прежде чем спрыгнуть следом. — Только давай быстрее, — уговаривает её она, вставая рядом и хлопая себя по бедру. Мэри Рейнольдс, семнадцать лет, любит сигареты и, кажется, занятия танцами — Кэйси подмечает странную пластичность в её теле и пружинистую легкость. Она глубоко вздыхает, проводя её через другой выход из школы. Осталось выжить.