Охотничья лихорадка

На воздухе, в холодных объятиях которого они оказываются, не становится легче. Кэйси украдкой поглядывает на Мэри — страх тягучей смесью переливается по венам, обжигая проклятую кровь. Этот страх не выкручивает ей голову окончательно, что хуже — он кажется таким привычным и облюбленным рядом с ним, пока Кэйси прислушивается к каждому его шороху внутри себя, постепенному движению среди иных мыслей; страх шепчет ей многое, но никогда — сдаться. У Мэри юное лицо среди запрятанных мужских черт, её глаза выискивают и застывают на чем-то одном, но в периферии ловят чужака. Кэйси снова прошибает, когда Мэри оборачивается на неё и ловит в сети. — Что? — недоумение на её лице до противного ясное. Кэйси давится воздухом, и ржавые шестеренки снова начинают давать сумасшедший ход, пока им приходится идти, не останавливаться, а Кэйси — снова играть разбросанные роли, выплевывать первую попавшуюся зацепку, разыгрывая в себе настоящую заинтересованность. — Прости, я задумалась... Что они ещё про меня говорили, Мэри? — ей нисколько не любопытно узнавать по-новому этот буйный сброд, но Кэйси прирожденный игрок, улыбка в ней мила и располагающа, как будто она разговаривает со своей подругой, а не маньяком, от неродного взгляда которого всё ноет поочередно и ломится в теле. На Мэри вместо ожидаемого мелькает не взаимность и не злость, в ней говорит одна только скука и искажает её лицо, отворачивая ветром — Кэйси немного жаль, что не хрустит от резкого поворота его шея. — Не знаю. Я особо не слушала. Так, иногда только. Она не может знать, врет Мэри или нет, но ощутимо сжимает челюсти от разочарования и очередной лихорадочной работы мыслей, стараясь не выдать себя больше ничем. Застывает изваянием, сдерживает руки в карманах и только заставляет свои ноги идти, потому что убегать было бы глупо. Сейчас она снова спросит её про сигареты. В Кэйси трещит и бьется пойманный шанс — она должна выйти на контакт с Мэри. Всё это видится такой же ошибкой, как и все остальные её, разыгранные на русской рулетке действия, где очередной поворот игры сулит и нависает смертью, собственноручно выпущенной из револьвера в пока стучащий жизнью висок. Но если она сделает всё так, как нужно, от Мэри, от Кевина Крамба, истерзанного личностями других, можно будет избавиться. С Мэри должно быть проще, она её ровесница, главное — прощупать манипулятивные точки, которые ещё не так очевидны, но уже отдают её подростковой неуравновешенностью и относительной открытостью, и для последней всего-то осталось подобрать ключ. Но страх всё равно не уходит — с Хэдвигом тоже всё казалось очень простым, он был девятилетним ребенком, по отношению к которому Кэйси отыскивала всполохи нежности и неусмиренной жалости. Тогда она была заперта, вот почему всё было сложнее, уверяет себя Кэйси, те стены сдавливали её существо и уже заранее создавали подчиненной ему, но тут Кэйси может ещё уйти, ускользнуть, если что пойдет не так — она с разрастающейся горечью хочет в это верить, и никто пока не отберет у неё этого права, кроме его цепких, с обозначившимися на них венами рук. Пропажа Денниса теперь для неё свалившееся в молитвенные руки благословение, и она должна сделать всё, что в её силах, чтобы избежать раньше времени появления другой личности, которая может сломать весь план. Кэйси смотрит на сложенные очки в кармане Мэри и с тяжестью останавливает в себе знакомую дрожь. В паре метров от них уже вырос мигающий витриной магазин, и Кэйси с неудовольствием отмечает, как Мэри останавливается неподалеку от дверей, пока Кэйси на автопилоте продолжает идти и перегоняет её, на шаге пятом останавливаясь и с замиранием ледяного разума своего, не сердца, оборачивается на Мэри. — В чем дело? — она старается звучать спокойно и естественно, вспоминает о собственном взгляде, который едва ли в её жалких попытках заражается недоуменной злостью — её плохой пародией. — Ты покупай, — кивает ей Мэри и видит, что Кэйси всё ещё не удовлетворена объяснением происходящего. — Ну что? Я ведь не накрашена сейчас, а ты выглядишь старше! Кэйси чувствует непреодолимое желание засмеяться вперемешку с подступающими слезами, но разворачивается безэмоционально вперед и с повторяющимся в её голове назойливым стуком «абсурд, абсурд, абсурд» идет сквозь длинные ряды продуктовых полок, давая себе погрузиться в водоворот размышлений — что, если это всё уловка? Вентиляторы в магазине работают с натяжной частотой, переламываясь через пыль, так что Кэйси не ловит и ожидаемой капли прохлады, погружаясь в духоту. Названия горят ярко, продукты расставлены ошеломляюще правильными рядами, и Кэйси ужасно боится допустить, что эта Мэри может быть с Деннисом заодно и служить приманкой для Кэйси. Она ведь пошла с ней, повелась на эти сигареты — чем не ещё один восхищающий пункт в плане, а главное какой удобный? Но если она ошибается, и у неё есть шанс избавиться от преследующего её Денниса? Она не может его упустить, и ей опять остается только понадеяться на глупое помилование от судьбы. Получить пачку сигарет на кассе оказывается проще простого — кассир, немногим старше неё, безразлично пробивает пачку и хлопком опускает её вперед, даже не спросив с Кэйси документ, подтверждающий возраст. Она не решается как можно скорее выйти из магазина, но заставляет себя переступить порог, видя за зеркалами дверей перед собой всё ту же Мэри. Она моментально оживляется, выхватывая пачку, приправляет всё быстрым «спасибо», спрашивает Кэйси, хочет ли она — та отказывается, и с наслаждением затягивается, предоставляя своим губам сладкую отраву и даже не думая о том, что они могут попасться на глаза кому-нибудь из школы, вот так, невинно, посреди сжатых улиц. К счастью, Кэйси прошибает это как током, и она хватает за локоть податливую Мэри, уводя её, запыхавшуюся и недоумевающую, в тесный переулок. Кэйси рада, что в её ладони сейчас сжата рука не Денниса, иначе бы она... Об этом лучше не думать, когда слабеющий свет и теснота намеренно сталкивает их посреди двух обшарпанных домов. Мэри выплевывает что-то малопонятное, легко вырывает руку и начинает курить гораздо более нервно, но Кэйси считывает всё с её губ и отвечает быстрее, чем её поспешность снова больно ударит по слуху. — Меня там чуть не увидел кое-кто, — Кэйси в головокружительном полете пытается отдышаться и не сойти с ума от близости, которую воссоздала сама, прижимаясь к противоположному дому; она врет, не запинаясь, — кое-кто из класса. Не хочу с ними встречаться. Ей нельзя говорить про Денниса — она не знает, слишком ли параноидален даже для этой реальности выдуманный за них превосходный план, и какие отношения между ними двумя не знает тоже, хоть и сотворила для них впечатляющий союз. Всё может быть не так — эта семнадцатилетняя девица, на удивление всему, может не возбуждать в нем пороки, а только топтать их своим сигаретным дымом и грубо танцевать на его желаниях. Мэри щурится и целует фильтр снова, тяжело смыкая губы, и у Кэйси появляется большая надежда на то, что это туманное объяснение её успокоит и переключит внимание на что-то другое. — Да? — она медленно смакует слова, перемешивая их с дымом сигарет, и снова смотрит на Кэйси. — И кто же это был? В голове становится жарко. Неужели она спрашивает с издевкой, догадавшись о лжи? Кэйси судорожно пытается подобрать варианты, вытаскивает из неподатливой, затвердевшей памяти расплывчатые имена из школьного журнала, пытаясь не спутать их с изобилием имен на экране компьютера Кевина. 1_Барри; 2_Джейд; 3_Оруэлл 4_Кевин; 5_Генрих; 6_Норма; 7_Годдард; 8_Деннис 9_Хэдвиг; 10_Бернис; 11_Патриция; 12_Полли 13_Люк; 14_Ракель; 15_Фелида; 16_Энсел 17_Джалин; 18_Кэт; 19_Б.Т.; 20_Сэмюэл 21_Мэри Рейнольдс; 22_Иэн; 23_Мистер Притчард — Впрочем, неважно, — Мэри лениво отмахивается от только что сказанного, отбрасывает как сигарету, испускающую последний сумрачный вздох под её ботинком. — Пойдем, покажешь мне его. Кэйси поспешно мотает головой в знак отрицания, и руки с ногами заново наливаются свинцом — она не может зацепиться за Мэри. — Это не стоит того, правда, — она сглаживает всё противоестественным спокойствием, в которое слепо всматривается Мэри. — Зачем тебе? Мэри как будто бы впервые раздумывает, прежде чем ответить. — Таким надо давать урок, Кэйси, а то они слишком наглеют, — в интонации прощупывается шероховатая жестокость, за девичьими манерами едва поблескивает сталь, неумело приправленная атрибутами взрослости. — Но что ж, право твое, — в окончании словно звенит припрятанное презрение. На последнем у неё получается едва слышно выдохнуть, дабы очевидность облегчения не слишком озадачила Мэри. Кэйси хватается за первую попавшуюся мысль — даже не успевает её рассмотреть, прежде чем кидает открытыми гранями в сторону Мэри. Бессмысленные ходы вслепую. — Так почему ты появилась, Мэри? — Кэйси сразу же видит, как эти прямолинейные слова ложатся тонким оскорбительным налетом на лицо Рейнольдс, но уже не вправе остановиться — для корректных формулировок они выберут другое время. — Ты... получается, отобрала свет у Денниса? — она глотает нервную дрожь и жмет губы крепче. — Только не делай вид, что тебе вправду интересно, — слегка грубо отчеканивает Мэри. — Юный ты наш психоаналитик, — она неожиданно смеется, и Кэйси не понимает, как ей стоит реагировать. — Мэри, — она проговаривает это чужое имя, жмурится, как будто в этом заложена невозможная горечь, разъедающая её губы, — но мне... Дальнейшие формулировки тонут уже за её не девичьей вовсе спиной и широким разворотом плеч — Мэри, показывая, что разговор окончен, разворачивается и дает Кэйси бесполезно уткнуться взглядом в выпирающие лопатки под рубашкой, эти недоточенные костяные крылья — каждый миг может оказаться для неё последним, и ей страшно наблюдать за прежним телом Денниса, которое только пока хранит в себе надежду на её помилование, но в следующую же секунду может поползти грозовыми линиями, превратиться в то, что ему и предназначено, и это так сжимает, отбирает её воздух, что она невольно задыхается, следуя за ускорившейся вдруг Мэри и бесконечно нагоняя её. — Куда мы идем? — запыхавшаяся Кэйси выдыхает это ей чуть ли не в шею. — Мы? — она рада, что Мэри останавливается на пару шагов вперед, не давая в неё окончательно врезаться и сохраняя дистанцию. — Так ты идешь со мной? — Мэри странно, как-то по-новому для всех остальных личностей деформируется мимикой — криво и загадочно тянет правый уголок губ в ухмылке. Глаза с затаившейся искрой внутри пусты. — А я думала, Кэйси боится всего, разве нет? — невинный вопрос в её губах разливается саркастичным ядом. Она не могла её не поддеть. Кэйси добивает её своим равнодушным и тяжелым молчанием, первым правилом выживающей — не играться с провоцирующими. — Ну ладно, ладно, — конфузится Мэри. — Хочу сходить, — уже абсолютно открыто продолжает она, — потанцевать куда-нибудь. Выпить, — продолжает невинно тянуть она, не невинно улыбаясь. — Одолжишь мне свою косметичку? И да — вот только сразу отказываться не надо. Познакомимся с кем-нибудь. Я сейчас не про тридцатилетних педофилов, — Мэри в теле, кажется, тридцатилетнего с чем-то Кевина закатывает глаза, и Кэйси старается не засмеяться нервно, — а про наших ровесников. Как смотришь на это? Идеи в её изможденном уме обязаны генерироваться подобно адской машине — Кэйси по правилам игры нельзя думать долго, и это добивает. Она задумчиво косит взгляд в сторону, вспоминает. — Да, — она медленно кивает, этим тягучим согласием только стремясь оттянуть время настоящего хода, очередной ставки в бессменную заколдованную пустоту. Мелкий шарик идет по кругу, забываясь в феерии цифр, теряясь в притягивающей судьбоносности. — Я знаю одно место, — она видит, как он останавливается, но ещё не может различить, понять, какое число выпало ей среди красно-черных квадратов или зеро — зеленый свет. Голова кружится. Она вспоминает номера, остановки и то, что её сердце продолжает биться о хрупкость клетки. — Но до него надо доехать на автобусе, — пришедшая наконец идея, новый жар ударяет по ней, и Кэйси, уже вдохновленно, не дает себе прекратить. — Там недалеко. Отличный клуб, я там была. Вранье скользит по зубам чуть противно, но Кэйси отмахивает его прилипающие крошки, не обращает внимания на восходящую горечь, которая заключена в шатких пунктах плана. Дом, дядя Джон, правильный маршрут автобуса и возможность оставить Мэри, безнадежную и потерянную около несуществующего клуба, печально превращающуюся в кого-нибудь ещё — и всё это за один только сумасшедший день. Она должна убедиться, что и Деннис не отыщет выхода из её ловушки. Если всё это не разыгрываемая комедия под руководством двух режиссеров, Денниса и Мэри, то она приближается к первому серьезному ранению врага, если не поваленному телу — длительность сезона охоты зависит только от них. Но, кажется, чутье не обманывает, и Мэри плохо знает её, не наслышанная от Хэдвига, Патриции и Денниса об особенностях её поведения, полной закрытости даже внешне, так явно проявляющейся в одежде — взгляд Мэри не проницателен, скорее скучен и слегка потерян, как будто ей пришлось спать долгое время с неудовлетворительными перерывами, а потом её неожиданно разбудили. Её оживление поначалу было закономерным, как и постепенное затухание — головная боль, возвращающаяся после тревожной ночи. — Я за, — легко выкинула она, не улыбаясь. — Сейчас поедем? — Да, я только домой зайду. Кэйси чувствует, как чья-то мертвая туша сваливается с её плеч. Мэри кивает ей и в этом. Кэйси спрашивает, как давно она занимается танцами, и её ленивые последовательные ответы откладываются в голове мерным зноем — под ним, назревающим, трещат нервы настоящего плана. Она спрашивает, как давно Мэри курит — и какие у Мэри отношения со всеми остальными личностями, и за её неохотностью и осторожностью приходится зорко следить, вытаскивая факты. Мэри не хочет говорить, какие у неё отношения с Деннисом, но упорно закатывает на него глаза и переминает в своих губах что-то вроде «нервный», усмехаясь с усталостью. Кэйси с трудом вытаскивает из своих воспоминаний полустершегося Барри, теплеющие руки которого прижимались к её щекам, а дрожащий ласковый голос выдавал успокаивающее «малышка»; она произносит его непривычное, мурлыкающее в своем двойном «р» имя, и Мэри не говорит ничего больше, кроме того, что у него хороший вкус. Эта скрытность и незаинтересованность происходящим именно сейчас раздражает — щекочущие её пальцы секреты должны уже повалиться на ладони, но они только отскакивают, подобно танцующей Мэри. Мэри безразлично относится к новому городу, лишь иногда, в детском непреднамеренном любопытстве останавливаясь на обычных городских вещах — светофорах, разметке под ногами, отпрыгнувшими друг от друга магазинами, неспешными людьми и серыми стройными столбами. Все эти атрибуты есть везде, но среди непривычной местности они превращаются в крохотные зацепки, в эти соринки в глазах, которые она смахивает легко и не думает о внутреннем Звере. Знает ли она о нем вообще, думает Кэйси? Кажется, все личности должны были знать... Вопрос почти соскакивает с её губ, но Мэри дергает её прямо перед проезжающей машиной назад и принуждает остановиться. Кэйси не заметила, как она её чуть не сбила. Потертая тойота продолжает свой путь, и до Кэйси всего пару шагов спустя доходит стуком отдалившихся колес, что за рулем был её дядя. Значит, дом сейчас пуст. Она вываливает какое-то крохотное и неловкое «спасибо» в сторону Мэри, как вытаскивает прошлогодние монетки из потрепанных карманов, которые могли там обнаружиться, а могли и выпасть через дыру, сама удивляется их наличию — но отгоняет этот блеск, думая, куда едет дядя. За ней? В школу? Он уже позвонил директору? Времени становится мало. Ей надо успеть захватить деньги и — эта нелепая в своем ужасе просьба заставляет её снова поморщиться — косметичку. Вряд ли она позволит Мэри накраситься раньше приезда автобуса, но та должна довериться ей окончательно, удовлетворившись тем, что Кэйси готова помочь ей и в таких мелочах. Она мельком смотрит на неё снова, пока они подходят к небольшой веренице приземистых домов. — Подождешь здесь, ладно? — Кэйси уже собирается сорваться вперед, оставляя Мэри за пределами двора, но та не отступает ни на шаг. — Я с тобой, — просто отвечает она. — Нет, — Кэйси напряженно останавливается, — ко мне нельзя. У меня там дядя. — Ну и что? — Он строгий. Не любит гостей без предупреждения, как и гостей вообще, — Кэйси пытается продолжить уже мелкими шажками, оставляя Мэри — а та и не думает отступать, начиная ходьбу точно в то же время, что и Кэйси. Кэйси силится подобрать нужные слова убеждения, высказанные без раздражения, которые могут её обидеть. Она замирает на полпути и жутко торопится, выдыхая собственное волнение: — Понимаешь... Последние буквы шипят и трескаются под ботинками Мэри на асфальте; лучше бы подошли балетки, но легковесность её шагов и так обрывается на пороге того самого дома — как будто она слишком долго следила за её взглядом, возвращающимся к необходимой двери. Она подавляет в себе судорожный выдох, и вот уже на небольшой лестничной сценке Кэйси хватается за руки Мэри, уговаривая её перестать, а та безразлично смеется и продолжает дурачиться, вырывая ладони из плена, она как не слышит, что дядя разозлится и что не надо так делать, пожалуйста, она цепляется уже за ручку и готовится воскликнуть что-то жутко веселое, пока волнительное, нежно-умоляющее подожди от Кэйси пролетает мимо её ушей с веселым и резвым свистом, и Мэри, радуясь ещё больше из-за потерянного вида Кэйси, обманчиво раскрывает рот и набирает воздуха в грудь, чтобы крикнуть — Кэйси нервно оглядывается и с ядовитым, выдавленными насилу хорошо глухо раскрывает дверь под смех добившейся своего Мэри и влетающей вслед за Кэйси прямиком в коридор. Эхо собственного сердца, кажется Кэйси, отлетает от стен и возвращается к ней же, ударяя звучным гонгом внутри. Она только что привела в свой дом убийцу с множественным расстройством личности, и дверь сдавленно хлопает под его рукой — не в самом деле её рукой, но кто виноват, что Кевин придумал для себя и семнадцатилетнюю девушку, запертую в его изощренной голове. Самое время позвонить в полицию и снова запереться в ванной. Самое время прекратить весь этот балаган, разрывающий Кэйси ушные перепонки — Мэри наваливается на неё сзади, выставляя и беря в замок сильные руки, она говорит о том, что нечего было бояться и что у неё тут, странно и смешно, пахнет пивом (ты что, Кэйси, пьешь с утра, прямо при дяде?). Под её лопатками содрогается его, может, единственно, что настоящее в нем — сердце, оно стучится об острые края от прошлого бега, и Кэйси чувствует обволакивающий запах, принадлежащий не Мэри, а Деннису, хорошо-хорошо, теперь она может знать, разъединять его на атомы: он (она, это она, Кэйси, запомни) оцарапывает её щеку соприкосновением лиц и тут же отстраняется. Не предполагая в конце чудовищное переключение на другую личность, Мэри стоит перед ней и что-то плещет руками. Не думала же она, что перед ней снова окажется Деннис? Очнись. Осматривая дом, Мэри становится разговорчивей, но Кэйси закладывает уши, когда они проходят около ванны, и приглушенные крики дяди доносятся из пустоты на низких частотах, разорванная рубашка тает где-то на полу, всему этому был тогда виной — тот, кто у неё за спиной, но она не может предъявить ему и крохи обвинения. Она должна действовать быстро, пока не вернулся дядя, но у Кэйси просто не получается выходить на скорость — она легко толкает дверь своей комнаты и вспоминает, что обязана сделать дальше. У неё ещё есть шанс позвонить в полицию. Можно даже при дяде. Но аморфные дяди и тети, закутанные в полицейскую форму, не сулят ей спасения даже в ломком воображении — Кэйси стоит полагаться только на себя, действовать самостоятельно и выверенно, закрывая за Мэри дверь и наблюдая, с каким интересом она осматривает её комнату. Теперь неясно, кто из них в настоящей клетке, и у чьих ног тигр будет сегодня, но Кэйси готова ютится за домашними решетками, чтобы узнать — увидеть. Расписание автобусов. Она хмурится, вспоминая. Кэйси заучивала их, это уже привычка для той, что лелеет мечту сбежать — мимолетом она проверяет свою память посредством выдвижного ящичка, из которого к ней в пальцы попадает аккуратный листок с расписанием, и поднимает взгляд ровно в тот момент, когда тигру (или всего-то сейчас — котенку?) становится скучно без чужого внимания. — Ах да, косметичка, — шепчет Кэйси и комкает бумажку, параллельно открывая ещё один ящичек. — Я посмотрю? Мэри спрашивает, но прежде чем получить ответ, уже открывает шкаф — Кэйси только с усталостью вздыхает, но позволяет ей пробежаться глазами по неинтересным вещам. — У тебя есть какие-нибудь юбки? Кэйси страдальчески возвела глаза к потолку, надеясь пробиться оттуда к небу — сбивчивое «о боже...» повторилось затухающим шепотом на её губах несколько раз, пока она думала, почему бы потолку на них не свалиться и не прекратить эту смехотворную белиберду. Но она не смогла удержаться от смеха, когда увидела Мэри в пританцевывающей позе, наполовину скрытой в темени черно-серых нарядов Кэйси. Она прижала ладонь ко рту и прыснула, надеясь ненароком не сойти с ума. — Что, вообще никаких? — послышалось возмущение из глубины. — Кэйси, как ты живешь? Она свалилась на кровать и попыталась задавить смех подушкой, за чем и была поймана Мэри, но без особого интереса, отстраненно думающей о своем. — Надо будет купить джинсовую юбку-трапецию, — сказала куда-то в пустоту Мэри, — и тебе тоже, Кэйси, не смейся! — закончила она с улыбкой и тоже устроилась на кровати. — Мне Барри говорил. Барри можно доверять в этом плане, уж поверь мне, — она подмигнула. Кэйси поглядела на Мэри, чувствуя первым позывом отстраниться, но осталась лежать, как будто это было нормально — сидеть так с подругой. Особенно когда твоя подруга — такой вот мужчина, устраивающий ногу на ноге и расслабленно покачивающий коленом. — Подожди, — Кэйси поднялась с подушки, — ты что-то напевала в шкафу, я слышала, — она с трудом удержалась, чтобы снова не расхохотаться и слегка нахмурилась, сочетая собственное недоумение с улыбкой, — что это было? Ей пришлось свалиться на кровать снова, иначе бы она не удержалась в равновесии точно, когда Мэри стала напевать «Like A Virgin» и, конечно, как всегда не удержалась от легких танцевальных движений. — Мадонна? — с прерывающимся слабым смехом спросила Кэйси, глядя на Мэри. — Мадонна вечна. Даже древняя Патриция с этим согласится, — с видом знатока серьезно сказала Мэри. Забавный ассоциативный ряд так и просился на ум, поэтому Кэйси, не удержавшись, спросила, всё ещё не спасшись от смеха окончательно: — Хэдвиг случаем не твой брат? Мэри тут же поморщилась и ощутимо завалилась на кровать рядом с Кэйси, отчего матрас под ними упруго воспротивился. — Не порть фамилию Рейнольдс, — она старалась сохранять серьезность, но получалось у неё это с большим трудом. Кэйси завороженно смотрела на окруженный мягким светом и мелкой домашней пылью профиль Кевина. Внутри всё сжималось от противоречий, происходящих прямо перед ней. Она украдкой подумала: почему у Мэри указывалась фамилия в файле? — Он ужасен, — закончив со звонким смехом, наконец досказала она. — Ненавижу детей. Хэдвиг в её оскольчатых воспоминаниях, расщепленных, как и он сам, прикусывал нижнюю губу, улыбался по-детски, и глаза смотрели мигающе-чисто. Глаза Кевина становились при Хэдвиге невозможно голубыми, живыми и трепещущими от каждой незамысловатой эмоции — они с легкостью наполнялись кристальными слезами, как и чернели от негодования одним сплошным цветом, не теряющимся в своей палитре. Он всегда был откровенен. До Кэйси волнами доходила какая-то глухая тоска, напоминавшая звук пощечины девятилетнему ребенку, страха и включенной рации, которая не была игрушкой. С Хэдвигом она была ближе всех за время своего пребывания в подвале. Могла ли она скучать по нему? Можно ли скучать по сумасшедшей частичке ненастоящего, так и не собранного воедино человека? Можно ли скучать по тому, кто добивал её вместе со всеми? Она взялась за смятые мягкие края подушки, и руки у неё от напряжения задрожали. Мэри не видела. Она не смотрела, теряясь в однообразных узорах потолка. — И что там с Хэдвигом? — Мэри обернулась на неё, и Кэйси слабеюще разжала пальцы, но подушка так и осталась на ней, словно прикрывая. — Ты знаешь, что с ним? Что стало с ним после Зверя? — А что с ним должно быть? — усмехнулась Мэри и снова отвернулась. — Говорят, несносный мальчишка вел себя странно и стал у всех красть свет. Его усыпили. Кэйси медленно поднялась на кровати, уперев взгляд в стену как в мишень. Она слышала стук собственного страха под горлом. — Ненадолго, — продолжала Мэри и поднялась вслед за ней. — А что? Кэйси с усталой усмешкой посмотрела на неё. А что? Ничего, конечно. Если бы она только знала, что их связывает. — Нам надо идти, — вдруг спешно поднялась с кровати Кэйси, словно очнувшись ото сна. — Я потом переночую у тебя, ладно? Кэйси хотелось удариться лбом об дверь, когда она услышала эту наглую и наивную просьбу в свою спину. — Я взяла косметичку, — не сказав ни да, ни нет, быстро пробормотала Кэйси и пошла из комнаты широким шагом, надеясь успеть. Лишь бы дядя не пришел. — О! Давай по дороге и накрашусь, — Мэри опять быстро подлетела к ней, но Кэйси успела отдернуть руку. — Нет времени, — буркнула Кэйси, — мы опаздываем. Уперев руки в карманы и не переставая идти, она пыталась добраться до двери, сейчас казавшейся бесконечной точкой в непреодолимом расстоянии. Из пункта А в пункт Б... Череда глупых неповоротливых задач, не имеющих отношения к реальности. Она услышала шаги на пороге и молниеносно остановилась. Чертов бред — смешной, ненастоящий, где все мечты сбываются наоборот.