***
Из-за Эвелин дядя точно перепугается, и они кинутся её искать. Опрометчиво с их стороны, они понятия не имеют, откуда им начинать. Не будут же они сразу всерьез полагать, что она собирается сгинуть из города, не додумаются. Если только... Она всё равно должна оказаться быстрее, если дядя Джон и Эвелин уже знают благодаря расписанию в её тумбочке. Кэйси задумчиво оглядывала стенд как любопытный турист. Была бы у неё возможность добежать до первого же попавшегося населенного пункта, она ни секунды не медлила бы больше, по-прежнему задыхаясь от прошлого захода. Но ей приходилось ждать неизвестного с растрепавшимися волосами, загнанным общим видом и боязливыми глазами, посветлевшими от внимательности. Автобусы к ней не спешили. Окружающий город обманывал её — постоянными звуками, вынужденной оглядкой. Она впервые преисполнена столько решимости, а её хотят переломать надвое своим беспокойным движением вокруг и вопреки этому изводяще-медленному времени. Она хочет бежать, а стоит на месте. Люди ходят как неприкаянные и исчезают совсем, неверная темень поглощает всё, и ей необходимо прислушиваться к каждому мимо проходящему, чтобы не пропустить того момента, когда кто-нибудь из них окажется у неё за спиной. Кэйси была глупым зверьком. Незачем было оборачиваться, когда ей послышалось, как кто-то сзади мягко опустился на скамью. Время сразу затрещало по швам, Кэйси стоило спешить. И, тем не менее, она повернула голову. Это был Деннис. Неверно. Он взволнованно глядел на неё, хватаясь за плечо. — Вы можете мне помочь? — пауза, и его глаза стали живее, жалостливее. — Пожалуйста. Кэйси не могла дышать. Его пальцы ляпались в ране от пули. Он не узнавал её. Это была другая личность. — Прошу вас, кто-то ранил меня, — голос ломался, вздрагивал, она представила, каково оказаться на его месте, и мурашки забежали выше, до скованной шеи. — Можете вызвать скорую? Кровавая масса застыла на его руках, заметно почернев. Он был бледен. — Кто вас ранил? — слова на её языке были сухие. — Я не знаю, — он растерянно уронил голову и простонал, — не знаю... Кэйси не увидела в нем ни проблеска понимания и утешилась. — Вызовите скорую, мне плохо, — он болезненно затихал, просящие пальцы изогнулись. — Прошу. Я с трудом добрался сюда. Сочувствие было как опухоль, ненужное, изможденное, оно разрасталось, перемешанное с отвращением. Ей было неприятно смотреть на него, потерянного. Она попыталась уйти, сделав вид, что набирает номер по телефону, и услышала новый прилив стонов, надломленный и умоляющий. — Скажите им, что я Барри. Я должен связаться с доктором Флетчер. Кэйси вздрогнула. Сломанные кости, дряхлое, безвольное тело, разом лишенное заключительного вдоха, потерявшегося аккорда жизни. Сладковатый запах духов и трупа, последняя горечь на кончике языка. Барри поднялся и схватил её за запястье, не дав сделать шаг. У Кэйси давно уже ныли ноги. Жалость, похожая на гноившийся нарыв, не дающий покоя, парализовала, не делая разумнее или сильнее. Во всех этих запутанных чувствах, в его взывании к ней отыскивалось нечто противное, склизкое, провоцирующее беспорядочное желание или добить его, или помочь, или исчезнуть. Она склонялась к третьему. — Помогите мне с раной, пока они не приехали, — он прохрипел. Сил говорить оставалось всё меньше — пальцы на её запястье ослабли и разомкнулись. Хрустальное прикосновение пошло трещинами. Ладони Барри были теплыми на её лице, а взгляд — успокаивающим, вдалбливающим ей в мысли надежду о спасении. Он стирал те слезы. — Я не могу остаться с вами надолго, — её голос был подвальным эхом, разносящимся по отсыревшим стенам. Это было неправильно. Но Барри не был виноват. Кэйси повернулась к нему, стараясь не смотреть на лицо (его же глаза так и липли грязными следами), и они прошли до скамьи. Она дотронулась до краев его раны дрожащими пальцами. Кэйси видела очертания его груди и плеч едва-едва, практически всё познавая на ощупь. — Пожалуйста, вы должны, иначе я потеряю сознание. Как вас зовут? Удивительно, как даже среди бесконечной боли и страха он умудрялся сохранять дружелюбие. Барри искал её взгляда — она ответила, касаясь его плеча. — Эвелин Купер, — сказала она, не моргнув. Барри не помнил её. Это было самую малость необычно, но... Светящиеся глаза Мэри и её вопрошающие жесты. «Они говорили о тебе». Сейчас, на пограничье между бессознательным и реальным, можно было не вспомнить и собственную мать. — Придержите мне этим сейчас, ладно? — Барри достал сухой носовой платок из кармана. — Спасибо вам, Эвелин, — добавил он с нежностью, от которой дотрагиваться до него стало в два раза болезненнее. Она взяла в руки платок, неуверенно сжав. Дотронуться ещё раз — такой пустяк, только миллиметры сокращались между ними как натяженные, не желающие притягиваться друг к другу. Короткое замыкание. Ткань платка на её зубах была пыльной на вкус, зачерствевший хлопок. Они взлетели со скамьи оба, одновременно, и Деннис (теперь это точно был он) прижал к себе сзади, предварительно заткнув рот платком её же ладонью. Другой рукой он сдерживал её за плечи. Несчастная остановка под ними пошатнулась. Больше не было ни звука. Она даже не мычала. — Ты же не будешь кричать? — лишенный эмоций шепот врезался Кэйси в уши, влажной дорожкой от дыхания спускаясь вниз по шее. Ей хотелось выплюнуть платок изо рта, хотелось дышать. Под локтем Денниса, упершимся в её грудь, мерно сотрясалась вся её жизнь. Кэйси кивнула головой, больше не двигаясь — она слышала, как дышит он, и все его угадывающиеся очертания резали ей спину. Он вытащил платок из её рта, но не убрал совсем, любовно оставляя его на губах Кэйси. Она молилась, чтобы не отключиться. Платок не был ничем пропитан — одно уже радовало. Она не думала о том, как снова угождала в пропасть, и все её планы шли одной черной полосой, она теряла ум, прислушивалась лишь к инстинктам — тело под ней, воздух, который идет на убыль. Его надо хватать носом и ртом, не реагируя на хрипы и стягивающую боль в подреберье. Деннис не убил её мгновенно. Кэйси могла наслаждаться этой мыслью? Но он всё ещё мог бы сделать это в любой момент, не оставив следов, глубже пихая платок в её рот — последние отпечатки вынужденно крепких пальцев на нем будут от Кэйси. Она не размышляла о пощаде, исключительно о природной справедливости их игр — если он чуть разомкнет руки, она не станет его добивать, она помчится. Кэйси и сейчас не винила себя, что не пристрелила его окончательно, пока была возможность, она на пробу слабо двигала ногами, и в подколенных ямках чувствовала вязкое сопротивление. Деннис не отпускал её. Кэйси не задавалась вопросами о его ране и как он ещё дышит быстрее неё. В её суставах трещало одно, ломкое, ненадежное: бежать, бежать, бежать. Он определенно мог ощущать её бешеную пульсацию в груди, она словно тянула нити от неё к нему — и от предплечья следуя ненасытная кровь разливалась повсюду. Деннис тоже знал, что они уже на пределе. В адреналиновой кульминации их истерзанных тел. Кэйси дернулась, проверяя. Его руки остались на ней как цепи. Он не меньше неё думал о беге, о сладостном преследовании и той резкой, ледяной хватке, следующей за жадным клацаньем капкана. А его пальцы всё равно что железные зубья. И его сердце бьется в неё. Бежать, бежать... Оно растворялось как дым. — Мне жаль. Только не закрывать глаза.***
Кэйси раскрыла глаза вновь, машинально рукой касаясь под носом чего-то липкого и застывшего. В голове стоял нарастающий звон. Она приподнялась на месте, и темнота перед глазами запорхала мушками, не давая увидеть, что вокруг. Уже разливалось нехорошее ностальгическое предчувствие, пока она таращилась так минут пять. Не подвал. Слегка спертый, но теплый пробуждающий воздух, уютный, тот, что окутывает после сна. Зря она дернулась — по спине пробежала рябь боли. Деннис подошел к ней практически сразу и сунул под нос тот же платок. — Вытрись. Неуверенно Кэйси огляделась по сторонам — они находились в его спальне. Скромный и туманный свет лился на них через зашторенные окна. Она не могла двинуться, когда осознание вернулось к ней следом. Всё в ней онемело, застыло, руки так и остались упираться в матрас, сминая под собой простыню. Его напряженная ладонь с платком почти задевала её ложбинку над губой. Кэйси не реагировала. Деннис взялся и сам вытер грязь под её носом, неумело и грубо, отчего в конце она вздрогнула и отстранилась. — Ты сама случайно стукнулась, — произнес он с правдивым отвращением, — я ничего не делал. Деннис отстранился, и Кэйси увидела кровь на платке, который он аккуратно заворачивал. Она смотрела на это не как на следы своей крови — чужие следы, чужой взгляд, поднимающийся до Денниса. Это было не её тело, не она, угодившая к нему в ловушку, призванная ожидать самого худшего, не её страх и руки, сдерживающиеся до слабой ломки в запястьях — захлестнувшее отчаяние было настолько мощным, что она до сих пор не могла двинуться. Она не хотела быть здесь. Деннис скомкал платок в кулак, собираясь его выбросить, подошел к двери, будто Кэйси уже не находилась в комнате, и взялся за ручку. Кэйси зажмурилась, уронила голову, позволила плечам опуститься, и за один поворот ручки подтянула их обратно, вскинув лицо по направлению к звукам — точь-в-точь оно сейчас имело выражение слепого, обезумевшего страха, готового на что угодно ради своего мнимого ощущения защиты. Она думала, что не вспомнит никогда, но за этот поворот перед ней явственно воскресли подвал и одиночество, тяжелый грудной кашель и желание лезть по стенам. С Клэр и Маршей и то было не всегда комфортно, но после их пропажи из общей клетки начался настоящий ад. — Подожди, — слова невнятно булькнули, встали поперек её горла, и она преодолевала себя, чтобы говорить. — Не уходи. Дверь вернулась в то же самое положение, а на Деннисе проступила легкая заинтересованность. У Кэйси было множество вопросов для него, но их надо было выбирать осторожно. Она сразу поняла — как и прежде, Кэйси не обнадеживала себя. Здесь она зависела от него, а не наоборот. — Что с твоей раной? — это показалось ей самым невинным и возможным для ответа. Он не должен просто развернуться и уйти. И она не прогадала. — Лучше, — расплывчато ответил он, не сводя с неё взгляда. Он ждал чего-то ещё. Кэйси храбрилась, стараясь не замолчать. То, от чего она так долго бежала, настигло её, и теперь Деннис стоит перед ней, как прежде, никакого пройденного года и свежего воздуха в легких, спешащих автомобилей по дорогам и переговаривающихся людей, один запертый мир и четыре стены — а звуки с улиц, долетающие из окна, искусственно созданы и бьются ненастоящим призывом в её ушах. Только он здесь кажется настоящим. За пределами их существования — пластик и остановившаяся жизнь. Ведь если её жизнь замерла, значит, нет никакой другой больше. В голове было путано и вязко. Кэйси, несмотря на весь трагический фарс своего положения, почему-то думала, что ещё может спастись. Возможно, это стало инстинктом. Она не обозначала для себя конец, не размышляла о погребении собственном под его крышей и о потерянных криках. Она была жива. Отчаяние принуждало её цепляться лишь за самое необходимое — и у неё есть руки и ноги, зоркие глаза, утвердившаяся сила в теле, и она сможет бежать. Она будет бороться. Но слетевшие слова не были просчитаны, они выдали измождение, сорвались и встряли между ними. Паника не прогрелась внутри, зато она застыла на языке, выдавшая её состояние разом. — Почему ты преследуешь меня? — знакомый ему в голосе надлом. — Ты собираешься меня убить? Кэйси думала об этом с самого первого дня в новой школе, как только увидела его, в разных вариациях и с такими же опостылевшими эмоциями — она должна была почувствовать облегчение, наконец высказав очевидные вопросы вслух. Облегчения не последовало. На Кэйси рухнула его молчаливая власть над ней. Он мог не отвечать вовсе, она могла ползать на коленях и умолять. Она могла смотреть на него как на ещё одну равнодушную пятую стену. — Ты мог бы сделать это и раньше, — Кэйси говорила, спасаясь, но безнадежность росла, — если бы хотел. Зачем я тебе? Тебя не поймали тогда, в Филадельфии, не поймают и сейчас — я не выдам. Ты знаешь. Кэйси убеждала его и задыхалась от переизбытка горечи — всё было мимо него, его лицо не менялось. Какое-то время она думала, что они так и будут проводить вечность: она — пытаться говорить, он — молчать, не реагируя. Но вечность была бы подарком. Деннис медлил, собираясь уйти. — У меня другой вопрос, — она силилась поймать хоть что-то хорошее, заметить проблеск понимания в его глазах, и его сощуренный взгляд был скорее ударом по голове, — почему ты не сбежала? И ещё один удар. Она растерялась. — Сама не знаешь, — Деннис обвиняюще качнул головой. — Что я могу сказать человеку, который понятия не имеет, что он делает? О чем он думает? Ей хотелось оставить ему пощечину — красную, позорную, горящую на щеке. Он просто манипулировал, переводил стрелки, заставлял чувствовать вину — не за то, кем был он, но за то, кем стала она. Жертва, просящаяся на похищение? Он не договаривал. А теперь, оставляя её в смятении, просто решил уйти. Кэйси не могла оставить всё так. Спохватившись, она подскочила с кровати и встала перед ним. Совершённая ошибка ещё не была понята ею до конца — в глазах горело иное. Надежда, которую следовало затоптать. — Хочешь, чтобы я остался? Деннис не дожидался её кивка. — И хочешь, чтобы я ответил на твои вопросы? По лицу Денниса прошла нервная, сомневающаяся дрожь. Зрачки безумно расширились — уже утягивали её следом. — Тогда станцуй для меня.