attica '71

cigarettes after sex - nothing`s gonna hurt you, baby

динамики почти развалившегося музыкального аппарата включаются неожиданно (намджун был уверен, что нажми он на красненькую кнопочку произойдет целое ничего). в железную поцарапанную дверь перестали долбиться часом раннее: ходячие настигли их у водохранилища, бежать, кроме как в заброшенную давно диско-забегаловку, было некуда. играет его любимая композиция. с намджуном никогда таким не делились, но тонкие задрожавшие кривые пальцы и мидриаз сказали за себя - определенно запала когда-то в душу. от потрепанных картин восьмидесятых с изображениями мэрилин монро одни кусочки. на барной стойке остатки древней пыли в несколько слоев, стулья еще скрипят, а за столом - если приглядеться и вспоминать - призраки некогда_людей. джин молчит всю дорогу, джин молчит весь обед и весь ужин, джин не говорит за завтраком и джин вообще совершенно никогда не будет способен больше заговорить. намджун искренне верит, поэтому: — потанцуй со мной? отрицательно качают головой и не смотрят, разжимая винтовку в руках и мягко опуская на сидение. — ну брось, иди сюда, — протягивает обнаженную руку, усыпанную синяками и шрамами, — всего лишь танец. мармеладные губы, шоколадные волосы и, наверняка, мысленно высоким шелковым голосом: «намджун, не дури». джин разговаривает глазами, вкладывая дрожащую ладонь в чужую: не `да` и не `нет`, но `только не уходи`. намджун улыбается, когда его - джин, джин, дорогой джин, сокджин - голова опускается на свое плечо (вечное, подставное, защитное). но никогда не защищающее самого себя, оно для любимых. — когда доберешься до ривет-сити, включай ее по ночам. не дополняет, не просит: «и вспоминай меня». джин бы сказал, что если доберется - не когда; время стало давить на него и сжимать до протонов. джин бы сказал, но он совершенно не - (чонгук надрывает голос - «хён!», в глазах - «помоги», но прежде, чем джин успевает оттолкнуться от ходячего, придавившего его к полу, жалобный голос младшего брата издает оглушительный вопль) - совершенно не способен говорить.

(чонгука сожрали на его глазах)

музыка не прекращается, разливается мягко, проникает в глубины и оставляет отголоски. намджун ведет, джин отродясь не умеет, не учили. в алых закатах - кроваво-красных - надежд никаких, а птиц давно не слышно. — как бы я хотел, — намджун обнимает, впечатывает в себя с желанием сохранить чужой фантом как прилагающееся, — чтобы ты заговорил. «но я никогда уже не услышу, если». в винтовке намджуна последний полный магазин - пихает его джину в карман, вглядывается в черты лица, к которым успел привыкнуть за три месяца. (три месяца тотального молчания, но верного и родного тепла, почему он не мог встретиться с ним тогда, когда не_молчал) джин содрогается в подступающих рыданиях, сжимая винтовку в руках. не уходи, не ты. на нем теперь жетон не только со своими инициалами. на намджуне - яркий укус в предплечье и яркая улыбка на лице; в любой безвыходной ситуации и всегда - улыбка. прощай и не плачь, выживай и живи. уродливые краски от места укуса до шеи,

а когда до мозга - спускай курок, сокджин.

на днях джин читал книгу в старой пыльной библиотеке, в которую они забрели, а намджун гладил ему волосы и обещал новые в ривет-сити. смотреть ему в глаза, стараться сложить мысли в слова, произнести: «т...т...т...т...ы...н...н...н...е...у...у...х...х...х...о...», и перекрыться. намджун обнимает так, как никогда уже не обнимет завтра, и послезавтра; раскрасится в синюшный и растворится на цветастой плитке забегаловки, где танцевал с. если завтра не наступит никогда, то за что они все умирали? у джина в глазах из-за воды расплывается человек, которого он больше никогда - (в первую встречу, таская его слабое тело на руках до пункта, он предстал бессмертным богом, а оказался таким же человеком, и прощаться не был готов никто) - не увидит. музыкальный аппарат играет без остановки. и, пожалуйста, не скучай.