- пожелайте мне удачной смерти.

POV Ичиго Когда мы приехали на ж/д вокзал, мне сразу расхотелось ехать в эту чертову деревню. Но через двадцать минут уже посадка, а отправление через полчаса. Я пнул на прощание отца и пошел ждать, когда подойдет поезд. Вдруг я почувствовал толчок в спину и услышал веселый голос Абарая: — Ну что, Куросаки, «лето, солнце, жара»! — и заржал. Я стоял и сверлил Ренджи взглядом, пока меня самого не пробрал ржач. Спустя 20 минут мы уже сидели в салоне поезда. Абараи жрал консервы, а я изучал состав спизженной у сестер гуаши, но минут через пять мне это надоело и я перешел на более активные действия: достал альбомчик для рисования всякой хуйни, обмакнул палец в розовую краску и начал водить пальцем по бумаге. Когда я, наконец, закончил свое творение, то торжественно произнес: — Бабуин, а ну свою башку поднял и оценил мою работу! Абараи поднял голову, посмотрел на мой «рисунок» и залился в голос. Я посмотрел на него, как на долбаеба, и спросил: — Хули ты ржешь? — Ты хотя бы посмотри на то, что намандякал, — заикаясь, сказал он. Я посмотрел на рисунок и охуел: на нем было изображено что-то, похожее на пенис. — Иди нахуй, — пробормотал я, смял листок и бросил его куда-то в сумку. Ренджи усмехнулся, подошел ко мне и посадил к себе на колени. — Отъебись, — я попытался всем своим видом показать, что обиделся и не хочу его видеть, но получалось плохо, мое тело снова стало чувствительным даже к самым незначительным касаниям рук Ренджи моего тела. Но когда рука Абарая самовольно собралась проникнуть под мои штаны, я вскочил с его колен и пошел в туалет. Дойдя до места назначения, я прошипел: — Блядство, — и закрыл за собой дверь. POV Хичиго Я сидел у себя в комнате в доме ебнутой Йоруичи. Сегодня должен приехать мой брат, который был, скажем так, распиздяем не лучше меня. Этим летом, по крайней мере, мне светит хоть какая-то развлекуха. Жизнь моя слишком однообразна для распиздяя. Ну как однообразна. Сначала новое знакомство, а потом главное — затащить какую-нибудь шлюху к себе в постель и оттрахать ее до полусмерти. А нашу Ягодку я видел только, когда нам было лет десять-одиннадцать. И все это время я дрочил на этого пидора, мысленно молился, дабы снова встретить этого ублюдка, посмотреть в его глаза цвета молочного шоколада, утонуть в них, будто в океане, захлебнуться его желанием всех защитить, что брызжет из его глаз искрами. Я помню его тепло, что в детстве меня так согревало холодными зимними ночами. Но я забыл, что такое настоящая, искренняя любовь, ведь я так давно утратил веру в то, что Ичиго, мой любимый Ичиго еще когда-нибудь вернется. Я не знал, помнит ли он обо мне. И вот он день. Он приедет, но что я ему скажу? Мне будет мучительно смотреть на него, ведь я люблю его не как брата. Но я знаю, что сделаю с ним. Я его выебу, что он неделю ходить не сможет. Я буду любить его плавно, плавно, в ритме танго. Так, чтобы он помнил обо мне всегда. Я не скажу ему, что люблю.