Ведьмины сказки

— Ты чо не закрываешься? Иля открыла глаза и тяжело вздохнула. — А какой смысл? Ты все равно зайдешь. — Не, по крайней мере, тогда я постучу. — И зайдешь, что бы я тебе не сказала. — Но тогда я буду понимать, что нарушил правила. А так — неинтересно. Я залезу? Иля прикрыла глаза и просто пустила горячую воду. Зачем ему отвечать? Что бы она ни сказала, он все равно залезет в ее теплую уютную ванну и все испортит. Аксель аккуратно снял трусы и положил их поверх сложенной стопкой одежды, попробовал пяткой воду, хищно улыбнулся, начал устраиваться напротив. Ну вот зачем он это делает? — Трахаться хочу, — отвечает на не заданный вопрос Аксель. — Геронтофил. — Нет, ты хорошо выглядишь. Тебе явно не тридцать. — Все равно геронтофил. На самом деле Иля точно не знает, сколько Акселю лет, но что-то ей подсказывает, что не больше шестнадцати — по крайней мере, в душе. А вот ей уже гораздо больше. Гораздо. И от этого очень грустно. Может быть именно поэтому Иля его не гонит. И позволяет все. Нет, не так. Почти все. — Подрочи мне. — А не облезешь? — Да ладно тебе, — Аксель раздвигает тощие волосатые коленки. Иля косится. У Акселя стоит и опадать не собирается. — Давай. Чо! И погладь. — Не хочу. — Ну как собаку, погладь. Из сострадания. — Как ты меня достал. — Если бы достал, ты бы мне каждый день мозг в сети не ебала. С утра до вечера. Так что давай. Погладь. Иля запускает руку в жесткие и густые волосы и чешет. Действительно, так она гладит соседскую собаку, когда та разваливается перед ней на спине. Аксель напоминает собаку. Большую, невоспитанную собаку. А еще жадную и всеядную моль. Иля обхватывает его член и начинает не спеша двигать рукой. Ни шатко ни валко. Делает одолжение. Но Аксель-Моль все равно выгибается и начинает постанывать. Иногда Иля забывает двигать кулаком, тогда Аксель подмахивает бедрами сам, толкается и высовывает кончик языка. Ну совсем, как собака. Иля смеется, продолжает неторопливые движения вверх-вниз, до те пор, пока в руку не бьет теплая струя. Акселя передергивает, и он расслабляется. В наступившей тишине на поверхности мыльной воды медленно плавают и умирают сперматозоиды. — Всю воду испортил, извращенец, — наконец говорит Иля и вылезает на кафельный пол. Она шлепает босыми ногами до коврика перед зеркалом. Смотрит на свое раскрасневшееся без особой причины лицо, открывает баночку с увлажняющим кремом. Пока еще только увлажняющим. Делает несколько сильных пассов пальцами по подбородку и монгольским скулам и резко оборачивается. В ванной никого. И вот так каждый раз. Моль уже улетел заниматься своими делами. Почему она дала ему ключи? Загадка.

***

— В такие времена надо стихи писать! Можно еще бухать, но это тупо, — рассуждает Аксель-Моль по телефону. — Отвали. — Ща приеду! И ведь приехал, и никуда от него было не деться. Иля не задавала никаких вопросов. У нее просто язык уже от поцелуев не поворачивался. Что это? А что будет дальше? А зачем дальше, когда есть уже все это: невзначай и наперекор брошенные слова, движениях плеч… Когда был, есть и будет этот поцелуй между лопаток, туда, где еще не успела стать чувствительной стертая о ковер кожа на позвонках. *** Аксель-Моль таки свил у нее свое гнездо. На это ему понадобился год. Сначала все было даже неплохо. Но сейчас… сейчас у него работа и… еще раз работа. Он в Мемуар, как в лапше, по самые брови. — Давай сходим в кино? — Иле скучно просто так сидеть вечером и смотреть в спину Моли за компом. — А давай ты без меня, потом расскажешь… Такие ответы убивают медленно и методично, как пыль на полках и осенняя плесень. — А давай я изменю тебе с Брэдбери? — Давай, я не ревнив. Иля не уверена, что он ее вообще слушает. — А давай я куплю себе кружевное белье? — Я не фетишист.

***

Иля шла по «Галери Лафайет». Трусы, трусы, одни трусы и лифчики. Лифчики — она на них не смотрела. Зачем палке лифчик? А вот трусы… и скидки. Скидки решили все. Иля хищно и торопливо откусила тонкую леску от бирки. Пробежала пальцами по кружевным вставкам. «Красиво». Надела. «Приятно». Вспомнила про рагу и сломя голову побежала на кухню — мешать. Мимо Моли. Но Моли мешать бесполезно. Заметила только краем глаза, что Аксель поднял голову от монитора. Повернул. Он пришел в постель сам, без напоминаний. Как раньше. Поцеловал. Как раньше… Иля лежала у него на плече, слушала наглое сопение и изнеможенно думала: «Почему я не купила эти долбанные трусы раньше? Аксель не фетишист, он упоротый фетишист. Столько времени упущено. Через месяц у него заканчивается учебный год, а у нее первый контракт — надо будет разъезжаться. Жаль».