Фронтовой ветер

      Закатное солнце нависло над размашистыми русскими полями, ветер не давал быстро идти, то и дело относя назад, и гнал в лицо пыль и сор с давно не пившей воды земли.       Светловолосая девушка проползла по-пластунски уже более трех километров, невзначай проглотила около четверти килограмма земли, травы и насекомых, на лице ее можно было разглядеть лишь белые глазные яблоки, что так ярко контрастировали с почти черным от грязи лицом. Она могла подняться и добежать последнюю часть пути на ногах. Но здесь, посреди поля, недалеко от леса, ее мгновенно могли убить. Чужие смерти по глупости и выбору легкого пути, произошедшие у девушки на глазах, давали сил не вставать и ползти дальше. Еще чуть-чуть и секретные документы будут переданы, она отмоется в теплой бане, ототрет огрубевшие пятки не менее грубой мочалкой и будет вознаграждена за передачу документов кружкой молока и сытным ужином.       «Ванька будет мной гордиться!» — повторяла она про себя, ускоряя темп и щуря слезящиеся глаза от ветра и пыли.       Ванька — друг детства — ушел на фронт как только началась война. Ему было всего шестнадцать и через год молодого партизана взяли в плен фашисты. Прошло уже более полугода, а от парня никаких вестей. Молодая Ванькина мать за эти полгода постарела на десять лет и каждый день стояла у почтового ящика в надежде на хоть какую-нибудь телеграмму с новостями о сыне. Она ждала, когда мысленно все его уже давно похоронили на чужой земле.       Но для Анны Ванька всегда был рядом — в каждой мысли, в каждой клеточке юного тела влюбленной девушки. Она вспоминала его бледно-голубые глаза, блондинистые волосы и аккуратную родинку над губой. Она бы все отдала чтобы еще раз увидеть эти черты лица вживую, почувствовать крепкие руки на плечах и услышать мягкий голос, напевающий мотив «Катюши» и «Священной войны».       Спасительная лесополоса была рядом, сразу за ней — деревня. Аня уже чувствовала как шагает по тихим улицам, представляла как отдает честь офицером штаба… Она остановилась в последний раз, вытерла лицо рукавом поношенной формы и сделала заключительный рывок.       У девушки перехватило дыхание — по прямой, в паре метров от нее, кто-то остановился. Она почувствовала, как сердце забилось чаще, ушло куда-то в пятки и затряслось от страха. На макушке зудом ощущался обжигающий взгляд и Анна робко подняла голову. — Ванька!       Она вскочила и побежала, забыв о снайперах, фашистах, войне. Аню не волновали мысли, как друг ее нашел, как узнал, что именно здесь и именно сегодня она будет идти с важными (сейчас ей так не казалось) документами. Все внимание сосредоточилось на исхудавшем лице, родных глазах и родинке над губой. Он странно глядел на нее, пытался выдавить кривую улыбку и несмело протягивал руки навстречу окрыленной подруге. Но все это было неважно. Вот он, Ванька, родной! Живой! А она ведь думала, что больше не увидит никогда! Анька представила радость и безмолвную благодарность в глазах его матери, когда они вдвоем вернутся домой.       Девушка бежала на встречу товарищу, ее светлые волосы развевались где-то за спиной белым флагом, по щекам и носу текли слезы счастья. Ей оставался один шаг, чтобы наконец-то упасть в крепкие объятия, услышать его запах и почувствовать ток в каждой клеточке тела.       Но до смерти Аня добежала быстрее. Карауливший рядом снайпер уже давно был готов выстрелить в «рыбку, попавшуюся на крючок». Ванька, полгода назад взятый в плен и выставленный в качестве приманки для русской партизанки, подхватил пораженную болью в груди подругу, прижал к себе и зашептал: «Прости!»       Она умирала. Смерть уже была готова забрать Аню из рук возлюбленного, когда девушка, приложив все усилия, подняла голову и в последний раз заглянула в бледно-голубые глаза. «А я тебя любила, » — прошептала она, и веки ее навсегда закрылись.