Эмма
18 февраля 2018 г. в 20:19
Психиатрическая лечебница Сторибрука. 1962 год
Дверь палаты закрывается с тихим лязгом, Эмма вздрагивает и воспаленными глазами обводит свой новый дом. Палата оказывается крохотной, даже чулан, где ее держал убийца, и тот просторней. Кровать, придвинутая к стене, и прикроватный столик, вот и все нехитрое убранство, хотя ей-то уж грех жаловаться. Если бы не вовремя подоспевший с помощниками шериф, она могла бы сейчас покоиться на глубине семи футов, а не застёгивать кофту дрожащими пальцами.
В сознании настойчиво бьётся мысль, что, возможно, так было бы лучше. Чтобы и она разделила участь всех несчастных, побывавших до неё в руках кровожадного больного мерзавца. Умереть и не чувствовать всего, что сейчас происходило с ней — так было бы куда легче.
Но Эмме повезло, её спасли. Тогда отчего так хочется завыть в голос? Оттого, что несмотря на спасение, она не ощущает себя в безопасности и, наверно, никогда больше не ощутит. Оттого, что ей в каждом шорохе чудятся шаги убийцы. Оттого, что от его рук погиб тот, кого она любила больше всех в целом мире.
Она четко помнила, как умирал Киллиан. Она видела это сквозь тонкую завесу, что разделяла их. Эмма кричала, рвалась к нему из последних сил, наперекор всему надеясь, что вместе они смогут спастись, но все оказалось тщетно. Её обожаемый муж умер на её глазах в тот момент, когда она больше всего на свете нуждалась в нём.
После этого Эмме было уже всё равно, что будет с ней. Останется в живых или же умрет. Она прекратила сопротивляться и кричать, не пыталась сбежать, а покорно радовала сумасшедшего ублюдка. Она молилась, чтобы все окончилось поскорее, но, по-видимому, она забавляла подонка безмерно, раз он не спешил лишить ее жизни. Капроновый чулок, как магнит, притягивал взгляд. Она понимала, что именно её ждет и не противилась этому.
Без Киллиана всё потеряло смысл. Её защитник, её любимый, тот, кто клялся, что будет с ней всю жизнь, ушёл безвозвратно. А тот, кто забрал его у Эммы, лишь громче смеялся, слушая её тщетные мольбы о пощаде. Киллиан был мёртв, а её душу растоптали и уничтожили, заставив постоянно чувствовать ужас и отвращение к себе.
В этом мерзавец оказался мастером. Он ежедневно сладким вкрадчивым голосом объяснял, что именно Эмма виновата в случившемся. Она оказалась в этом чулане лишь из-за собственных поступков. Только она виновна в той участи, которая постигла её мужа. Его жизнь навеки на её совести.
— Ты была его гордостью, дорогая, — шелестел маньяк ей на ухо. — А гордыня — смертный грех, и за грехи расплачиваются всегда.
Затем он заливался тихим, полубезумным смехом, пугающим Эмму до мурашек по всему телу. Она никого в жизни так не боялась, как этого ублюдка с отрешенным взглядом. Его любимым развлечением были длинные, философские разговоры о том, что он делает этот мир чище, избавляя от закоренелых грешников.
Теперь Эмма в полной мере понимала слова Киллиана о том, что религиозный фанатизм — самый страшный на свете, потому что фанатик всегда оправдает любое своё преступление, совершённое во имя Бога. И так оно и оказалось, подонок был свято уверен, что исполняет волю Божью, и, приобнимая цепенеющую от ужаса Эмму после того, как надругался над ней, он вновь принимался многословно рассуждать на тему религии.
Объяснял, в чём была повинна каждая девушка, побывавшая в этом аду до Эммы. С торжествующим блеском в глазах он в мельчайших подробностях описывал, что чувствовали несчастные. Он говорил, что не все они раскаялись вовремя, но он старался направить их на путь истинный хотя бы в смертный час.
Поглаживая тело Эммы, он пускался в рассуждения о том, что, благодаря ему их души предстанут очищенными перед Всевышним. И, слушая сдавленные всхлипы Эммы, он улыбался, обещая Спасение и ей.
Она не знала, сколько прошло времени. Да и вообще, в мастерской, время не имело значения. Туда никогда не заглядывало солнце, к стенам были прислонены картины, изображавшие странные сюжеты из Евангелие и Библии. Эмма не понимала, как этот человек мог столь долго скрывать свои наклонности от всего города и, в частности, от шерифа Нолана. Да что там шериф! Даже она не смогла разглядеть его за маской. Эмма никогда не думала, что человек, с которым она каждое утро приветливо здоровается — именно тот убийца, за котором полиция гонялась безуспешно целых три года.
Так мастерски притворяться, цинично прикидываясь обычным жителем Сторибрука. Ходить на городские праздники и улыбаться соседям, вести себя, как обычный человек, в котором никто бы не подумал заподозрить безжалостного мерзавца.
Эмма снова и снова с ужасом разглядывала картины, написанные этим чудовищем. На них навеки были запечатлены несчастные женщины. И каждой картиной он гордился. Хотя сам говорил, что Эмма будет лучшей его работой. Ведь гордыня — самый важный из грехов. Из нее совершаются и другие. Именно поэтому он оставил её напоследок. Ведь именно Эмма была призвана показать миру весь его талант!
— Миссис Джонс? — голос санитара вырвал её из адских воспоминаний. Как бы отчаянно она ни хотела всё забыть, в голове она раз за разом прокручивала страшные картинки прошедшего. — Ваши лекарства, выпейте при мне.
— Спасибо, — прошептала Эмма и протянула руку за таблетками. Она проглотила их даже не поморщившись и послушно показала язык. Санитар кивнул и ушёл, вновь оставив её наедине с пережитыми днями.
Наедине с чувством стыда. Ей казалось, что даже санитары с презрением смотрят на неё, виновницу смерти мужа, спровоцировавшую убийцу, беременную от монстра.
Как и каждый раз, стоило ей подумать о ребёнке, которого она носила под сердцем, слёзы затуманили её зрение. Она не испытывала ненависти к невинному ребёнку, но и совладать со своими чувствами не могла. Ей хотелось кричать от осознания, что отцом этого ребёнка является жуткое чудовище, державшее весь город в страхе и загубившее столько жизней.
Это должно было случиться не так! Когда ей сказали, что она беременна, первая, почти безумная мысль была о том, что Киллиан не умер, совсем нет. Он будет продолжать жить в их ребёнке. Волна радости затопила всё её существо, и она впервые за долгое время неуверенно и робко улыбнулась. Но, услышав срок беременности, Эмма поняла, что летит в глубокую пропасть и ей не хватает дыхания, чтобы закричать и позвать на помощь. Её любимый муж никак не мог быть отцом этого ребёнка!
Сознание этой мысли больно ударило Эмму по затылку. Она слышала про жертв насилия, но никогда, даже в страшном горячечном бреду, не могла представить, что окажется в один прекрасный день в такой роли, да ещё и с довеском в виде ребёнка.
Почти сразу она поняла, что не станет растить его. Даже если когда-нибудь снова сможет вести обычную жизнь, в чём она очень сомневалась. Но видеть, как день за днём ребёнок растёт и внешне начинает походить на своего отца… С этим она не сумела бы справиться. И так, стоило ей закрыть глаза, как в памяти всплывало ненавистное лицо с горящими безумием глазами.
Она приняла решение отдать ребёнка, когда он родится. Лишить себя счастья материнства, перечеркнуть все мечты, которые они строили с Киллианом.
Она не сможет воспитывать ребёнка, а в чужой семье у него появится шанс на нормальную жизнь. Он не узнает, что его отец был жестоким безжалостным монстром, а сам он — вовсе не плод нежной любви.
Дэвид смотрел на неё ошалелыми глазами, когда она тихо и безэмоционально рассказала о своем положении. И ещё более ошарашенным он выглядел после её просьбы. Как бы то ни было, Эмма совсем не желала, чтоб её сын или дочь скитались по приютам и испытывали на себе несправедливость системы. У неё на сердце было бы спокойнее, если она знала, что ребёнка воспитывают хорошие люди. Эмма готова была умолять Дэйва и Мэри на коленях, но шериф, справившись с удивлением, сразу же согласился и стал заверять её, что они позаботятся о малыше, как о родном, до тех пор, пока Эмма сама не выйдет из лечебницы.
Сейчас она просто с нетерпением ждала дня родов. Она не испытывала ни малейшей привязанности к тому, кто должен был вскоре появиться на свет. Она не поглаживала живот, не вела глупых разговоров, не строила планов на будущее. Она просто ждала, как смертник ждет своего часа в камере.
— Скучала, дорогуша? — ехидный, до боли знакомый голос заставил её в страхе закричать.
Вбежавший санитар с недоумением глядел, как Эмма, забившаяся от ужаса в угол палаты, бессвязным шёпотом умоляет не трогать её.
Санитару было невдомёк, что она видела перед собой своего мучителя, который в этот самый миг обещал, что больше они не расстанутся. Пусть шериф и разлучил их, отнял у него Эмму, но он больше никуда её не отпустит.
Эмма не реагировала, когда ей дали успокоительное, не слушала заверения, что у неё лишь видения, вызванные пережитым кошмаром и предстоящими родами нежеланного ребёнка.
Она знала лучше. Он вернулся, чтобы мучить её, и если в том жутком чулане она могла надеяться на смерть, как на избавление, то теперь надежды не было. Он не оставит её до конца жизни. Будет продолжать мучить и издеваться.
— Ты стала еще краше, чем я помню, — прошелестел он, присаживаясь на край постели. Он невесомо положил ладонь на одеяло, что Эмма натянула до самого носа. — Ты даже не представляешь, как я скучал по тебе, моя дорогая девочка…
Эмма готова скулить от его каждодневных появлений. Почему Вселенная была настолько к ней несправедлива?! У неё отняли всё — нормальную, спокойную жизнь, любимого человека, отчасти рассудок, так ещё и в галлюцинациях приходит убийца! Хотя, увидев его в первый раз, Эмма решила, что перед ней стоит Киллиан. Такой родной и бесконечно любимый, но это длилось всего секунду. Лицо мужа поползло уродливыми трещинами, и вот перед Эммой злорадно ухмылялся тронутый ублюдок, одержимый тем, чтобы свести и её с ума окончательно.
Как же часто она задумывалась о самоубийстве, потому что в заверение врача в том, что это всего лишь плод её больного разума и рано или поздно все это прекратится, Эмма не верила. Она была полной дурой, когда ей на миг показалось, что она сможет оставить позади эту историю и хотя бы попытается жить дальше. Огромной ошибкой было даже робко надеяться на это.