Don’t let go Never give up, it’s such a wonderful life Don’t let go Never give up, it’s such a wonderful life Hurts — Wonderful life.
Когда капля падает на нос Йена, тот жмурится. Мокро. Он только вышел на улицу, а уже промок до нитки. В воздухе ощущается стойкий аромат леса, подвалов и земли. Хлябающие от чрезмерного количества воды кеды, шлёпают по лужам. Бежать. За ним и только вперёд. Дождь. Он никогда не нравился Йену. В смысле, он, конечно, как все дети любил дурачиться под дождём, но вот такие ливни художник никогда не любил. Они очень… некомфортные? Повсюду лужи и тебе нужно применить силу Мистера Фантастика, чтобы пройти по улице и не промокнуть. Ну, или не запачкать свои чистые джинсы. После того, как Микки выскочил из комнаты, Йен понял, что что-то случилось и понёсся следом, накинув на себя ветровку, которая не спасла бы даже от слабого ветерка. Причины такого поведения брюнета Йен искал не долго, так как на бегу думать очень сложно. Либо дизайнер так сильно испугался вида только проснувшегося Йена и запаха из его рта, что немедля сбежал. Но это маловероятно, потому что он идеальный, правда ведь? Либо он увидел его тату. Художник всегда знал, что этот нахальный парень — его истинная пара, но упрямый-осёл-Милкович, конечно, не здоровается за руки. Обзор становится всё хуже. Дождь застилает глаза, а ногам всё труднее отталкиваться от асфальта. Всё тело погружается в тягучее марево, постепенно ослабевая. Дышит Йен очень часто, чувствуя как правый бок начинает покалывать. Он так боится поскользнуться на луже и упасть, пропустив вперёд Микки. Потерять его из виду. Поэтому, главное — сконцентрироваться на брюнете, догнать его и выяснить причину такого поведения. Между ними расстояние в пару шагов. Похоже Милкович тоже не на шутку устал. Протянуть руку и ухватить его. Совсем немного остаётся до цели. Рыжий тянет руку к куртке Микки, как вдруг оступается, наступив на маленький камушек, но успевает схватить Милковича. Куртка брюнета схвачена в кулак, а он сам остановлен в паре сантиметров от проезжей части. — Ты чего ускакал, тут скользко — пиздец! — Йен схватил брюнета за лацканы пальто. — Ещё и на дорогу помчался! Ты светофор видел? Там же красный горит, дурашка, — рыжий утопает в голубых глазах напротив. — А если я бы тебя не догнал? Совсем ни о ком не думаешь, да? — Йен хотел было встряхнуть брюнета, для большего эффекта своей речи, но вдруг Микки начал оседать на асфальт. — Ну, приехали! Сознание потерял! И как мне теперь в общагу возвращаться, я же только в спину тебе смотрел! — он наигранно фыркнул, перекинул брюнета на плечо и, придерживая его за талию, поплёлся в общагу.***
Четыре месяца спустя. Вечером среды, когда Йен рисовал очередной портрет очень красивого парня, его потревожил звонок. Галлагер поднял телефон с кровати и взглянул на экран, где с промежутком в пару секунд, мигало короткое: «Фил». — Ну как, братец, твой таинственный брюнет так и бегает от тебя? — в трубке послышался хриплый голос Липа. — Ага, только пятки сверкают. Невозможный человек! Я его от простуды спас, а он от меня, как от чумы шарахается, — Йен грустно улыбнулся и продолжил подбирать цвета, для написания глаз. — Может тебе стоит с ним подружиться, а не лезть с к нему с криками «возьми меня за ладошку, мне кажется, мы — истинные». — Неплохой вариант, если бы Микки только завидев меня на горизонте не сбегал в направлении «хер-знает-куда-главное-от-него-подальше». — А ты перекрой ему пути отступления, — задумчиво выдали на том конце. — Это как? — художник подобрал цвет и почти закончил портрет. — Не будь тупицей, Йен. Просто подкарауль его где-нибудь, припри к стенке и объясни, что насиловать его не собираешься. Заодно и спросишь, чего он от тебя, как от чумы бегает. — Я если его припру, он мне такой хук справа отвесит, что потом ему бегать не от кого будет, — Йен хмыкнул. — И ты действительно думаешь, что он выслушает меня? — Ну, как знаешь. Я не эксперт в отношениях. В любом случае, твой самый лучший друг переезжает в Нью-Йорк, и тебе придётся снимать нам квартиру, — из трубки послышался смешок. — Это не проблема, Фи всё ещё очень хочет отправить мне самолёт с деньгами на обеспечение моей безбедной студенческой жизни, — портрет был закончен. Художник снял холст с мольберта и поставил его к стене, чтобы оценить общий вид. — Ну, бывай. Я прилетаю в понедельник, не забудь меня встретить. Телефон был откинут на кровать, а тишину маленькой студенческой комнаты нарушал тихий, едва слышимый шёпот: «Почему все мои портреты так похожи на тебя?». «Потому что это он и есть, тупица!», шептал внутренний голос, явно издеваясь. С картины, хитро улыбаясь, на художника смотрел брюнет с невозможно-прекрасными голубыми глазами.***
Микки Милкович превратился в трусливую девку. Да-да, он и сам это прекрасно понимал, без чьей-то помощи. Сначала грохнулся в обморок прямо посреди улицы, потом убежал, поджав хвост к Менди в загородный дом, проведя там всё лето, слыша только: «ох, вот ты идиот, Микки», «Ты — придурок», «ты какой-то неправильный, за такими как Йен-Клейтон бегают, а не убегают». Но Менди всё понимала, она, конечно, знала, что служило причиной такого поведения её мышонка и поддерживала его так, как умела. Ведь встречать своего друга, с охрипшим горлом и красными от слёз глазами, на пороге своего дома ей больше не хочется. Выслушав суть проблемы, она вынесла вердикт — «ведёшь себя как оскорблённая невинность, Мик», и больше в это не лезла. Летом они делали то, что больше всего любили в детстве: пакостили и веселились. Воровали шоколадные батончики за доллар из магазинов. Разрисовывали друг другу лица во сне. Закидывали дома соседей водяными бомбами и туалетной бумагой. Снимали смешные видео для личного просмотра. И всё было бы прекрасно, если бы на коже Микки каждый день не появлялись новые послания. Я скучаю Волнуюсь, как бы ты не упал в канаву и не умер. Ты живой? Не будь бякой, ответь. Микки Милкович, очень подло с вашей стороны игнорировать меня! Я волнуюсь за тебя, напиши хоть что-то. Твои голубые глаза заполонили мою голову и, кажется, жизнь. Засыпаю и вижу, как ты смотришь на меня. В прямом смысле. Не то чтобы я маньяк, просто ты создан для портретов. Согласился бы стать моей моделью? И таким маленьким-маленьким почерком приписка: Навечно. И если раньше Микки скучал по этому (заткнитесь, вы не вправе осуждать его), то сейчас это бесило его настолько, что он только об этом и говорил. — Менди, он опять пишет мне всякую чушь. — Как думаешь, что значит «ты смотришь на меня перед сном»? У него что, кто-то есть? — Мендс, он мне ничего не написал. Может я ему и не нравился. А я ему вообще нравился? А если ему надоело, что я не отвечаю и теперь он больше не хочет… А если… — Микки, заткнись! Да, это его бесило. Так и было. Вернувшись в академию ничего между ними не изменилось. В голове Микки было миллион: «А если?», главным из которых было «А если ничего не выйдет? Я окончательно сломаюсь». Он продолжал бегать от Галлагера, обосновывая побеги очень важными делами. В моменты, когда речь заходила о Йене Клейтоне Галлагере, Милкович вёл себя как маленькая девочка: невольно подкашивались ноги, сердце набатом стучало в висках, ладошки начинали потеть. Поэтому он вечно убегал от любого контакта и краснел под долгими, изучающими взглядами художника. Это было ненормально. Микки не хотел влюбляться. Только не в Йена. Если брюнет ему не понравится, то у рыжего есть целая куча накачанных футболистов и черлидерш, Микки не может быть лучше, чем они.***
Милковича затащили в двухкомнатную новую квартиру. Такую пустую, что ели бы не чемодан и грязная посуда на столе и в раковине Микки бы подумал, что здесь никто не живёт. — Микки, что это за херня, — заговорил этот… этот мерзкий тип! — Ты о чём? — Милкович правда не понимал, что же именно имеет в виду Галлагер. По-честному, он натворил достаточно дерьма — Ну, давай по порядку, — он выставил ладонь вперёд. — Ты без объяснений сбежал от меня с утра, тогда, четыре месяца назад. А я, на минуточку, любезно довёл тебя до комнаты и заботливо уложил спать, — загнул первый. — Затем ты падаешь в обморок, и я всё так же транспортирую тебя в комнату, — второй. — А когда я прихожу на следующий день — тишина, — третий. — Тебя нет три месяца и ты не отвечаешь на мои надписи, — последний, четвёртый, так и остался нетронутым, а рука была опущена вниз. На Микки, опасно сузив глаза, уставился Галлагер — А с чего ты взял, что у меня есть эти надписи, идиот! — брюнету не хотелось продолжать, но Йен ни в коем случае не должен узнать, что он — его истинный. — Почему тогда ты выскочил как ошпаренный, после того, когда увидел мою татуировку? И назвал меня Йеном? Я, к слову, об этом никому не говорил, — он скрестил руки на животе и опёрся о столешницу. — У моего друга такая же татуировка была, и он вечно трепался о Йене, вот и всё. Слышишь! Я не твой соулмейт, отстань от меня, — и пусть так больно, что сердце рвёт на части, главное — чтобы он не узнал. Не раскусил. — Друга? — Йен поник, а весь запал, копившийся четыре месяца, пропал. Друг? Йен очень хотел найти своего соулмейта, подарить ему свою любовь, поддержку и защиту. Но истинный — это совершенно не эквивалентно счастью. Отношения строятся на поддержке, дружбе, заботе и взаимопонимании. Никак на простом слове не удержать человека возле себя. У Фионы тоже был соулмейт, но к чему это привело? — разбитое сердце. Йен точно знает, что ему нужен лишь Микки Милкович, не его друг с такой же татуировкой, эскиз которой существует лишь в единичном варианте. — Я хочу подружится с тобой. Честно, — Галлагер смотрит с надеждой. Пусть так, главное — быть рядом с этим космическим человеком. — Я так и зна… Стоп, ты, что? — Микки был шокирован. Совсем не такой реакции он ожидал. — Быть другом, ничего большего. — Ничего большего, да. — Милкович как обычно всё испортил. Сердцу больно, зато не так сильно, как если бы тот же самый человек его разбил. После затянувшейся паузы он вышел из квартиры, не закрывая за собой дверь, и в самом паршивом настроении пошёл в общежитие. Завтра ещё доклад по промышленному дизайну сдавать.***
— Микки, у меня нет слов! Ты всё лето бредил лишь Йеном, а в вашу первую — за три месяца — встречу, сказал, что у тебя есть друг с такой же татуировкой, как и, блять, у него? Ну, у тебя совсем мозгов нет. Пусто там. Микки фыркнул. Не за этим он рассказал всё Менди. — Послушай, я тебя люблю и не хочу, чтобы ты страдал. Скажи ему правду, ты же сам этого хо… Вызов был сброшен.***
— Оу, это херово, чел. Но если, как ты говоришь, тебе никто кроме него не нужен, думаю, стоит побольше общаться с ним. Он напоминает мне черепашку: чуть что, сразу в панцирь. А ты вообще уверен, что он гей? Хотя, против такого как ты не каждый натурал устоит. Я прилетаю уже послезавтра, тебе стоит… У Йена дела обстояли немного лучше.***
— Микки, пойдём в кафе, я угощаю, — Йен подошёл к брюнету во время перемены. — Нет, — отрезал брюнет и с ногами запрыгнул на подоконник. — Ну, Микки-и-и, — взгляд побитого щенка и тягучее, словно мёд, имя брюнета. — Пойдём! Там сегодня субботняя акция. Бесплатный десерт в подарок, — видя грозный взгляд Галлагер предпринимает последнюю попытку. — Хочешь на колено встану? — Нет! — дизайнер прикрикнул, — Я тебе что, девчонка? И я не люблю сладкое. Через час парни сидели в кафе, обсуждая своё обучение в школе, а Микки со скоростью света поедал бисквитное пирожное.***
Была середина ноября. Неожиданно в квартире Йена раздался звонок во входную дверь. — О, привет Микки. Ты чего здесь? — Йен опёрся бедром о стену. — Ты один? — Милкович заглянул через плечо рыжего и обвёл взглядом гостиную. — Ну да, Лип в командировке. А что? — Галлагер недоуменно взглянул на Микки. — Этот кудрявый, он… мм… твой парень? — Нет, боже, Мик, он мне как брат. Мы дружили ещё в средней школе. — Оу, я просто… прости. С днём рождения тебя, — Микки потупил взгляд и сконфуженно протянул Йену коробку, обёрнутую в подарочную упаковку и смущёно улыбнулся. Йен переложил подарок на барную стойку и обнял Микки, рыжему было очень приятно, что брюнет помнил. Не забыл. Они стояли в объятиях друг друга, наслаждаясь, запоминая момент до мельчайших деталей, и не надеялись большее. Милкович уткнулся в район ключицы, а художник положил щёку на макушку дизайнера. Через пару часов парни сидели в баре, выпивали и обсуждали жизнь Йена до переезда в Нью-Йорк. Рыжий рассказал Микки о Фионе и их семейном бизнесе, попутно пьяно хихикая и подпевая известным песням, что иногда ставили в заведении.***
Мальчики сидели на траве в центральном парке и делали дурацкие селфи. Микки взглянул на Йена — прекрасный. Сердце предательски ускорило ритм. Ровный нос, красивые изумрудные глаза и чувственные губы. На них Микки и подвис, не замечая как Йен нервно тычет его локтём под рёбра. — Микки, смотри какая фотка классная получилась! — Рыжий показывал пальцем в экран и восторженно улыбался. — Давай выложим её? — Нет, я на ней определённо не вышел, — дизайнер поморщился. — Серьёзно? Но ты тут такой счастливый. Пожалуйста, Мишка. — Боже, не называй меня Миша, меня так даже отец не называл, — Йен приобнял Микки за плечи. — Всё нормально, — брюнет отмахнулся. — никогда не называй меня Мишей и никуда не выкладывай это фото! Тем же вечером, Микки, с улыбкой от уха до уха и пунцовыми щеками сидел в своей комнате и смотрел на фотографию, подпись под которой гласила: «Мой любимый Миша!»***
— Есть так много фастфуда — вредно, — художник возмущённо фыркнул. — О, Йен, не строй из себя мать-Терезу. — Я забочусь о твоём здоровье? — Не смеши мои коленки, дурак. Ты просто хочешь выкрасть мою картошку фри. Я раскусил твой коварный план, Брут! — Исключительно из благих намерений! — Благими намерениями вымощена дорога в ад. — Фу, Мик, не будь занудой! Спустя пару минут, коробка с картошкой была отобрана у брюнета, на что тот начал возмущаться и цокать языком. Йен не нашёл ничего лучше, чем самому покормить Микки и чмокнуть в щёчку. Брюнет сидел отвернувшись от Йена, изображая вселенскую обиду, когда на самом деле, его щёки и уши плавились от румянца, покрывающего их.***
— Хэй, Лип, — Йен зашёл в комнату друга и опёрся бедром о дверной проём. — У нас завтра вечеринка в академии, восемьдесят лет со дня основания и всё такое. Ты как? Идёшь? — Я когда-нибудь упускал вариант напиться, да ещё и за бесплатно? — Лип вскинул правую бровь. — Тебе нужен ответ на этот вопрос или ты решил похвастаться тем, что только и делаешь, что пьёшь? — Йен иронично усмехнулся. — Запомни! Восемь часов. Завтра. Стиль одежды: повседневный. Понял? — На юбилей и в обычной одежде? Как-то не вяжется. — Лип подошёл к шкафу и начал выбирать наряд. — В восемь дискотека начинается, а до этого — торжественная часть, на которой тебе, думаю, нет интереса присутствовать. — О’кей, понял. Твой парень идёт? — Фил выглянул из-за дверцы шкафа, чуть отклонив корпус. — Лип, мы просто друзья, помнишь? — русоволосый на это лишь усмехнулся.— И с ним пойдёт его подруга - Менди, если не ошибаюсь. Филипп как-то слишком ярко отреагировал на последнюю фразу, но Йен сделал вид, что ничего не видел и пошёл спать.***
Одетый в обтягивающие все нужные места джинсы и простую белую футболку Йен — самое прекрасное, что Микки видел в своей жизни. Уложенные гелем волосы выглядят просто прекрасно и эти губы… — Боже, он в жизни ещё лучше, чем на тех фото, что ты мне показывал! — Менди хлопнула брюнета по плечу, — Смотри, рядом с ним идёт горячий парень, не ревнуешь? — Тише ты, — шикнул брюнет. — Это Филипп — его лучший друг. И, нет, я не ревную, — и чуть тише добавил. — Если только слегка. — Филипп говоришь, — Менди загадочно улыбнулась и прищурилась, дожидаясь, пока Лип и Йен подойдут. — Оу, мы пожалуй вас оставим, правда Филипп? — брюнетка схватила опешившего парня под локоть и потащила в противоположную сторону. — Да-да, конечно, — Лип извиняюще улыбнулся Йену, и они вместе с Менди скрылись в толпе. — Странно, он даже мне не позволяет называть его Филипом, — Йен смотрел им вслед. — Да, да, это несомненно очень важно и интересно, - брюнет закатил глаза.***
Рекомендую к прослушиванию в данный момент: Hurts — Wings Спустя час энергичных подрыгиваний под музыку, объявляют медленный танец. Любимая песня Милковича, как и сама группа. Он слушал Hurts, ещё, кажется, когда ходил в школу. Менди и Лип танцуют вместе, а меж их рук мерцает голубое сияние. Они нашли друг друга. Брюнет обвёл зал взглядом, ища огненную макушку. Микки очень хочется танцевать с Йеном именно под эту песню, ведь она так хорошо описывает чувства Милковича. Но всё рушится, когда он замечает художника в компании грудастой блондинки. В груди что-то ноет, такое горькое и вязкое.***
I know we’re so young but I swear you’re the one for me\Знаю, мы слишком молоды, но клянусь, ты — моя единственная, I knew it right from the start\Я знал это с самого начала. You’re some kind of heaven\Ты — подобие рая, That’s all that I need\Это всё, что мне нужно, I found it in you, I found it in you\Это есть в тебе, это есть в тебе. You’re some kind of heaven\Ты — подобие рая, That’s all that I need\Это всё, что мне нужно, I found it in you, too good to be true\Это есть в тебе, и это слишком хорошо, чтобы быть правдой. You’ve got me singing baby\Детка, ты заставляешь меня петь. Hurts — Some kind of heaven.