Не получается? Исправляй. Ломай. Неважно. Мы не бросаем тех, кого любим. Оставайся. Исправляй ©
Она не сбегает от него, как бывало раньше, а остаётся на время/навечно/до самой смерти. Йоко оккупирует диван, разбрасывает его вещи по всему дому, умудряясь перемерить все свитера да кофты, и создаёт столько шума, что дети малые позавидуют. Чашками из-под чая завален журнальный столик, а стопка прочитанных книг подпирает спинку дивана. Йоко — это динамический хаос. У неё странно-взрослые глаза, синие, как чертов океан, и очень понимающая улыбка. Будто сирена знает всё, только сказать не может. То ли потому что слов подходящих не знает, то ли считает Учиху не готовым к правде этого мира. Иногда Итачи думает, что ему не кажется: и эта скорбь на лице, и взгляды в никуда, и молчание. Трагедия в каждом движении. Душа человека — целый мир. Мрачный или яркий, как сотни радуг на голубом небе, не понять, пока не погрузишься в него. Всё возможно, не так ли? И Учиха, живой и почти невредимый, тому подтверждение. Он не знает о том, что происходило на дне, не знает, чем занималась Йоко, пока Учиха выбирал, какую наживку использовать сегодня. По-сути, Итачи совсем ничего не знает о своей русалке. У разочарования горький привкус. — Почему ты не стареешь? — шиноби задаёт самый простой вопрос, на который, быть может, и получал сотни ответом раньше. Только нужно с чего-то начинать: хочешь получить желаемое — начни с малого. Она сидит на крыльце, аккурат на деревянных ступеньках, в его старом растянутом свитере с босыми ногами, покрытыми мелкими крупицами песка, и перебирает пальцами пару розовых жемчужин. Чёрт знает, откуда те взялись. Итачи вздыхает, чешет указательным пальцем места у кромки повязки, и присаживается рядом. Так, что плечи едва соприкасаются друг с другом. — Я старею, — Йоко хмурится, — но очень медленно. Всё зависит от тела русалки, её возможностей и жертв, принесённых океану. Она легко преодолевает расстояние, укладывая голову на колени мужчине, ни капли не смущаясь. Светлые волосы, распущенные и путаные, электризуются, цепляясь за одежду. Итачи перебирает локоны, всматриваясь в синь моря. — Жертв? — Да. Океан… он что-то вроде бога для нас. И каждому богу время от времени требуется жертвенный ягнёнок. — Агнец, — Итачи улыбается, поправляя Йоко. — Какая разница, — она фыркает, утыкаясь носом в чужие коленки, и подтягивает ноги ближе. Дискомфорт от жесткого дерева не чувствуется, наоборот, лишь приятная прохлада. — Извини, продолжай. — Божеству нужны жертвы, и от количества мертвецов, похороненных тобою, зависит жизненный срок. Иногда это многие годы, века или даже тысячелетия. — А если не убивать, то?.. — Сирены превращаются в пену морскую. Это очень поэтично, не находишь? — Мы с тобой… сколько мы будем жить? — Вечно. Итачи не нужно спрашивать почему срок их жизни так непростительно высок. На то есть свои причины. И когда-нибудь сирена озвучит каждую из них, но не сейчас. — Как ты жила без меня? Счастливо? О, нет. Учиха и не ждёт подобного ответа. Счастливые люди не тратят годы на то, чтобы следовать за одним единственным человеком, не вырезают сердце из своей груди, не пытаются вернуться в «старые добрые времена». Они просто оставляют прошлое прошлому, не пытаясь цепляться за него, как за спасательный круг. Йоко намертво приросла к своей рыбке, плотью и духом сплелась с ним. Она не хотела жизни без него. И, будь Итачи проклят, если это не взаимно. Зависимость. Нездоровые отношения. — Очень одиноко. — И мне. — Я ни на секунду не сомневалась, — столько важности в одной фразе Учиха сгибается, целуя сирену. Длинные волосы лезут в рот, и Учиха не может от этого не улыбнуться. Это стало в порядке вещей — касаться друг друга. Раньше было не так: тогда между ними стеной возвышались сотни «но и не нужно». Она неловко поворачивается на спину, прерывая контакт, а потом сама тянется за новым поцелуем. Свитер задирается, оголяя бледные бёдра. Итачи старается не пялиться, но выходит чертовски плохо. Женские ладони ловко опускаются на затылок мужчины, заставляя того углубить поцелуй. Не нужно быть провидцем, чтобы понять, как Йоко нравится все это. Они не заходят дальше прикосновений и поцелуев: то ли Йоко боится неизведанного, то ли Итачи не хочет травмировать её лишний раз. Рано или поздно придётся перейти Рубикон. Выдержка лопнет, эмоции польются через край. И это случится. Рано или поздно. Но, опять-таки, не сейчас. У них слишком много времени впереди, чтобы волноваться из-за этого. — У меня к тебе столько вопросов, — шепчет Учиха, облизывая влажные губы. — Я отвечу на каждый из них, но потом. Пожалуйста, потом, .***
— Он был влюблен в тебя с детства, — говорит Саске, следя за босой белобрысой девицей в лёгком платье. У него сдают нервы и повод вцепиться хоть в что-то находится довольно быстро — довести откровением другого человека. Иногда лучше страдать не в одиночестве. — Называл Вороной. Родители считали, будто Итачи тебя выдумал, чтобы от него отстали все эти прилипчивые девчонки. — Я знаю, — пожимает плечами та, не сбавляя хода. — В последнее время мы с ним много говорим. Обо всём. Следующие слова даются Саске с трудом. Он мысленно прокручивает их в голове, пытаясь собраться с силами. Эмоции и их выражения — это не для него. Наверное, — Брат… как он отреагировал на моё появление в его жизни спустя столько лет? — Мы не говорили о тебе. — Подожди, ты не рассказала, что я… тут? — Нет, рассказала, мы просто не говорили о тебе, — тон у сирены спокойный и безразличный. Ей не понять чужого переживания: ни тогда, когда она пережила подобное, стоя перед домом Итачи много месяцев спустя, ни когда-либо ещё. Йоко по природе своей эгоистка, влюбленная и совершенно не ранимая. Она умеет жить моментом, забывая лишнюю информацию, как золотая рыбка. Саске молчит.***
Их встреча не похожа на встречу близких родственников. Скорее разговор за чашкой чая двух старых друзей, которые долгое время даже не слышали друг о друге. Саске смотрит на брата красными глазами, сканируя того на иллюзию, и не может найти подходящих слов. — На тебя не действует шаринган. — У меня её глаз, — брюнет кивком головы указывает на Йоко. Его ответ ровным счётом не объясняет ничего. — Ты опять шаталась по городу босиком? — Ага. — Помой ступни, я не готов снова протирать пол. Она бросает на Итачи хмурый взгляд и кивает, направляясь в сторону ванной: — Как скажешь. — Вы, — Учиха-младший перешагивает порог чужого дома, — живёте вместе? — Иногда, — Итачи сам чувствует себя не слишком комфортно в присутствии младшего брата. Столько воды утекло с их последней встречи, столько всего прошло. А время, как известно, меняет людей. В худшую или лучшую сторону — чёрт знает. — Йоко частенько сбегает из дома, занимаясь странными делами где-то в море. «Они не странные», — непременно бы прокричала русалка в ответ, если бы услышала сказанное в её адрес. — Я женат. Саске бросает походный рюкзак прямо на пол, скидывая с себя плащ и вешая тот на вешалку, и шагает вслед за поманившим его старшим братом, прожигая тому спину внимательным взглядом. Это странно — спокойно разговаривать с тем, кого ненавидел многие годы, кого собственноручно лишил жизни. — На ком? — На Сакуре. — Я всегда считал, что ты её презираешь. — Когда-то давно так и было, но мы оба сильно изменились… и у нас появилась дочь, Сарада. Итачи оборачивается через плечо, внимательно разглядывая Саске: — Так я стал дядей? — Так и есть. Что же, Учиха-старший удивлен.