— Отличная, кстати, метафора, Эми! — Спасибо. — Потому что в нашем случае присутствует и кольцо, обрекающее меня на вечное рабство. — О, он сказал «на вечное» ©. Теория Большого Взрыва
***
Йоко склоняет голову на бок, рассматривая тонкое золотое колечко на безымянном пальце левой руки. Она не привыкла получать драгоценности в подарок или… слышать от Итачи слова о браке. Нет, это не что-то неожиданное или странное: люди женятся, когда осознают, что готовы к серьёзному шагу. Даже в подводном мире брак, как символ чего-то… постоянного. В их искажённом понимании. После свадьбы заводят детей/после свадьбы детей бросают. Морские жители обесценили слова «вечность» и «верность», пряча сакральный смысл за сотнями свобод да выгод. — Это ведь навсегда? — она спрашивает у него, как спрашивает ребёнок родителя — наивно, растерянно, в надежде получить утвердительный ответ. Сидит с накинутым на плечи юката, на прохладной земле и хлопает этими синими, синими глазищами. Ей давно за тридцать — по опыту, по числу прожитых лет, — а вопросы как у ребёнка малого. — До конца наших дней, — кивает мужчина, собираясь сдержать данное слово. Это ведь по-человечески: говорить и делать. Он не из тех пустозвонов, бросающих слова на ветер, бегущих от ответственности в объятия мнимой свободы и любой другой женщины. Итачи верный, как волк. Его пара — эта пара на всю жизнь. Либо так, либо по одиночке в толпе старых псов. Йоко определила их судьбу много лет назад. Когда вытащила его из воды, спасая от неминуемой погибели. Когда скрашивала серые будни своим появлением. Когда не бросала его, вечно ныряя в чертов омут с головой — за ним. Она — оплот постоянства, его якорь. И Учиха тешится мыслью, что это взаимно. — Ты согласна? Сирена молчит, кусает губы от напряжения. Выражение лица серьёзное, задумчивое и потерянное. Она не ожидала от Итачи такого. Потемневшие от воды волосы прикрывают оголённую грудь, пока взгляд то и дело опускается на маленькое золотое колечко. Он мог бы купить что-то броское, с огромным камнем и россыпью бриллиантов вдоль золотого ободка, но не сделал этого. Йоко ценила простоту, ценила душу, а не показную мишуру и обертки от конфет. — Разве я могу ответить отказом? — Ты у меня спрашиваешь? — А у кого ещё мне спрашивать? — Йоко улыбается. — Да, я выйду за тебя. Потому что я тебя люблю. — Между прочим, — Учиха сгребает свою русалку в охапку, прижимая как можно ближе к себе, и облегчённо вздыхает, — у тебя не было другого выбора. Йоко тянется к Итачи, словно утопающий за спасательным кругом, обнимает крепко, сцепливает руки на чужой спине. Кольцо не имеет для неё никакого значения: просто ободок драгоценного металла на безымянном пальце. Но от того, что Учиха, словно маленький ребёнок, радуется простому «да», внутри что-то переворачивается. В который раз. Ей нравится видеть его счастливым, нравится, когда Итачи потакает собственным демонам и делает так, как ему хочется.В одном коконе на двоих приятно и тепло.
***
Йоко не берёт маленькую Сараду на руки. Она говорит, что не хочет навредить ей, что дети для неё… странные, непонятные существа с неограниченными потребностями и, напротив, ограниченными возможностями. — Слишком хрупкие, — объясняет она Итачи, когда девочка тянет свои пухлые ручонки к светлым волосам сирены. — Тронь её как-то не так — и рассыпется. Я не хочу сломать твою племянницу, рыбка. Мне потом за неё голову открутят. Пшик — и нет меня. Ты будешь скучать. Учиха не может сдержать улыбку: — Наших детей ты тоже на руки брать не будешь? Они никогда прежде не говорили об этом — будущей семье. Всегда оставляли тему на потом или, вообще, не вспоминали о ней, уходя в проблемы с головой. У них было мало времени наедине друг с другом и огромное количество «лишних» — по периметру. — У нас нет детей, — пожимает плечами девушка. — Мы с тобой даже не!.. Йоко осуждающе смотрит на заткнувшую её рот ладонь, а затем в голубой глаз. Так, что на душе резко леденеет. — Тут Сарада. Язык касается сухой ладони, и Учиха вздрагивает: — Нечестный приём. Сарада пялится на взрослых непонимающе и коряво, но старательно произносит: — Пл-ли-ем. — Ты не дал мне договорить, — она смотрит на него снизу вверх и уходит прочь, ни разу не обернувшись. Это ведь абсолютно неправильно — прерывать на полуслове. Дети не вызывают в Йоко дикого восторга и она интересуется у Сакуры, нормально ли это. Спросить ведь больше не у кого: Урсула на другом конце земли играет в мать-одиночку, а собственные родители… сирена никогда их и не видела, что уж там. В ней просто этого нет — материнства. Не доложили при вылепке, и так сойдет — без лишних сантиментов и прочей чуши. — Именно мой ребёнок или все дети в целом? — говорит бывшая Харуно и откладывает документы в сторону. Из Песка ещё позавчера прислали партию важных медикаментов и Сакуре, как одной из ведущих медиков в деревне, выпала честь принять груз, проверить его и распределить по больницам. Задача так себе, но в поле работать больше не приходится, а дома… надоело. — Все в целом. Блондинка осматривает белые стены, бежевый диван с причудливыми подушками и множество полок, доверху набитых документами. На бумажных отчетах, наверняка, куча сохранных печатей, потому что даже самая незначительная информация может сыграть важную — решающую — роль. — Не могу сказать, что твои слова меня не задели, но такое бывает, — тон у Учихи донельзя серьёзный. Так доктора говорят со своими пациентами. — Иногда мы просто не готовы быть родителями морально. — Ты тоже была не готова? — Я — в особенности… Узнать, о том, что беременна, находясь в тропиках в окружении врагов, — так себе перспектива. — Ты справилась, — утверждает Йоко, постукивая пальцами по деревянной поверхности стола, — на все сто процентов. — Самое забавное, что тогда было проще, чем сейчас. Когда я и Саске только начали встречаться — играть в семью, — по правде говоря, мне было легче… Теперь мы и не видимся толком, — Сакура проводит ладонью по лицу. — Но я опять за старое. Одна и та же песня в десятый раз. Мне самой надоело слушать собственное нытье. Как насчёт развеяться? — Хорошо. — Сходим выпьем соджу, я позову Ино и Тен-Тен. Хинате не до нас будет — она с детьми рвётся в отпуск к морям. Йоко понятия не имеет, кто все эти люди, но послушно кивает: — Это ведь алкоголь? Я ни разу не пробовала ничего алкогольного. Сакура улыбается, мысленно отдаваясь предстоящей гулянке: — Тогда тебе будет интересно… и. — Что? — Поздравляю с помолвкой. Взгляд невольно опускается на обручальное кольцо. Надо же, она про него забыла.***
Ино ей нравится. Правда, нравится. Прямолинейная блондинка с голубыми глазами и улыбкой «во все тридцать два». Она легко закидывает руку на плечо Йоко и нарочито громко произносит: — И каков Итачи в постели? Наверное, Яманака имеет ввиду другое, что-то пошлое, но, к счастью, русалка понятия не имеет, о чём идёт речь. Она просто пожимает плечами в ответ, чувствуя необъяснимую лёгкость во всём теле: — Тёплый и мягкий. Тен-Тен заливисто смеётся и стучит маленькой ладошкой по столику, едва ли не прикладываясь лбом об деревянную поверхность: — Не могу поверить, что ты спросила это, Ино! А ты, маленькая плутовка, даже не смутилась! Ну, ничего себе. Сакура прыскает в стакан на вопросе, от чего часть саке течет у неё из носа, и кашляет так, будто с двенадцати лет курит. Все-таки Учиха соскучилась по тёплой женской компании и таким вот ничем не обязывающим вопросам, шуточным и с подковыркой. — Я рассчитывала на более подробную информацию, дорогуша, — Ино тычет пальцем в щеку Йоко и прижимается теснее. Сирена чувствует, как ноготки проходят вдоль линии шорт. — Скажем, позы и размер его чл… — Ино! — в один голос кричат Сакура и Тен-Тен, которым без сомнения интересно было бы посмотреть на обнаженного Учиху. Впрочем, а кому нет? Галантный мужчина с хорошим телом — лакомый кусочек. — Мы не занимались сексом, — отвечает блондинка, — но Итачи очень красив по человеческим меркам. Ино щурит глаза и отстраняется, чтобы разлить саке по чашечкам: — Вот оно как. Сакура вздыхает: — У них любовь. Тен-Тен вертит между пальцами кунай, задумавшись. Ей сложно понять других девушек и эти разговоры о «большой и взаимной». Для юной куноичи всегда существовали только арена да желание сравняться с легендами мира шиноби. Когда другие девочки бегали по свиданиям и наряжались в красивые платья, Тен-Тен сбивала костяшки о тренировочное снаряжение. Мать давно махнула рукой на дочь, поняла, видимо, что из этой ничего путного не выйдет: пацан в юбке и только. Пусть так. — Мы сегодня не пойдём домой? В глазах у Йоко мольба. Она не обижена на Учиху-старшего, просто хочется остыть, проветриться вдали от приевшихся стен чужого дома и, может быть, втянуться во что-то человеческое, приятное. Почему люди танцуют под громкую музыку. Почему поют песни в один голос. Почему… они радуются таким мелочам. — Думаю, сегодня мы побудем плохими девочками. Сакура всё понимает. Как никто другой.***
Йоко приходит домой ранним утром, шумит в прихожей, слишком громко прощается с Сакурой, чьё состояние ничуть не лучше, и тут же забирается в постель, ложась поверх одеяла. От неё разит алкоголем и едкими мужскими духами, а кожа у сирены непривычно тёплая, сухая. Учиха не отстраняется, когда его обнимают со спины, но ситуация в целом… … раздражает. — Если ты думаешь, что я не волновался, то ты глубоко заблуждаешься, — говорит Итачи, не поворачиваясь в сторону сирены. Ревность старым добрым ядом течет по венам, портит и без того поганую кровь. — Могла бы, — легко соглашается блондинка, — но я не стала, сделала так, как хотела. Поставила перед фактом. Ты же любишь так делать, да? — Мы ругаемся. — Мы ругаемся, — подтверждает русалка и хмурится. — Но мне не хочется с тобой ругаться сегодня. Учиха облизывает пересохшие губы и, наконец, разворачивается к невесте, обхватывая раскрасневшиеся лицо своими ладонями: — Не делай так больше. Не уходи, не предупредив. Сирена моргает часто-часто, а потом говорит: — Поцелуй меня, пожалуйста. И он целует.