Песни и крыши Гоши Поповича

Как-то лютою зимой Дятлы ехали домой Первый дятел был удал –  Лучше всех в лесу плясал. А второй так не умел, Но зато играл и пел. - Гог, машину толкнешь? - Саня высовывается из окна запорожца. Эту машину, если ее вообще можно назвать машиной, пацаны ремонтировали все свободное время. Кто-то подарил развалюху Сане, чтобы тот тренировал свои навыки механика. Судя по тому, что Гоша ни разу не видел, как запорожец ездит, выходило не очень. - Я толкну, но не факт, что это поможет, - он пожимает плечами, бросая на землю сумку с вещами, и упирается руками сзади. На помощь подоспел и Венька. - Едет, значит, Саня на запорожце, и тут в него врезается «новый русский» на мерсе… - начинает перевирать известные всем анекдоты Венька, изо всей силы толкая машину. Саня же в свою очередь что-то пытается наколдовать в салоне. Слышится устрашающийся звук мотора, которого просто насильно вынудили завестись, но все его желание жить пропадает через минуту. - Я подозреваю, что оно не поедет, - после пятой попытки решает подытожить Гоша. Веня горестно вздохнул и потянулся за сигаретами. - Ничего, моя ласточка, я тебя починю, - оптимизму Сани можно только позавидовать. И этого оптимизма точно не хватает на тренировке. Яков, вовремя заметив напряжение между своими учениками, постарался развести Виктора с Гошей по разным сторонам катка, и теперь Гоша занимается ближе к девчонкам. За тот дурацкий порыв с песней ему уже стыдно, не из-за того, что Никифоров, звезда местная, мог обидеться. Просто это выглядело по-детсадовски, бессильно обиженно. Гоша не хотел казаться слабым. Наверное, поэтому и скрывал от Костыля и остальной банды род своего занятия. Рок, гитара, песни — это круто, это понятно, это «по-нашему». Фигурное катание — что-то неизвестное, а потому враждебное. В школе друзей у Гоши нет, да и откуда им взяться, если он там появляется хорошо если раз в неделю. Иногда приходит отдельно, чтобы написать нужные контрольные. В четырнадцать лет он попросил маму определить его в какой-нибудь спортивный класс, чтобы было полегче, но поддержки не получил. - Ты и так справляешься, зачем тебе это? - больше к маме Гоша с такими вопросами не лез. И в принципе с вопросами не подходил, понимая, что бесполезно. А вопросы были, причем, по мнению многих, странные. А самый главный и самый странный: почему в моей жизни все не так? Почему я такой? И об этом не с кем было поговорить. Возможно, дядя Леша выслушал бы и дал совет под чарку водки, он вообще никогда не отказывал во внимании племяннику. Но дядю не любила мама, а отец заметно не одобрял, так и не смогли они простить баррикады в Москве 1991 года, народное ополчение, куда и вошел дядя Леша. Идеалист, фонтанирующий молодой энергией, он надеялся изменить вместе с другими людьми существующий порядок вещей, чем и заслужил звание главного дурака в семье. А Гоша в глубине души сожалел, что сейчас ничего подобного не происходит. Почему все великие открытия уже сделали, почему все исторические события уже прошли? Он бы тоже пошел на баррикады, ни одна мама не смогла бы удержать. - И чего вы добились? Развалили и довольны? - не могла удержаться каждый раз мать. - Мы защищали Конституцию! - получала она неизменный ответ. И как-то так приходит ощущение, что все врут и приспосабливаются. Не врут только песни, которые написаны от всей души, рок не боится говорить правду. Люмен понимают, поэтому и поют о насущном, о том, как сейчас все на самом деле. Сид Вишес умер у тебя на глазах Джон Леннон умер у тебя на глазах Джим Моррисон умер у тебя на глазах А ты остался таким же, как и был. - Тройной лутц, Попович! Прекращай в облаках витать, смотреть на это невозможно. Ты так вообще ни одного прыжка не сделаешь. «А вы не смотрите», - мысленно огрызается Гоша, но не произносит этого вслух. Якову виднее со стороны, а лутц и правда не получился, типичная ошибка. - Мешок с картошкой, - резюмирует Фельцман после другого прыжка, уже более удачного. Виктор тоже сегодня не в ударе, он будто тоже о чем-то важном думает, скользит бездумно по льду, не сразу реагируя на крики Якова. Гоша понимает, что во многом предвзят — иногда он всем сердцем желает, чтобы Никифоров упал. Но он скользит с уверенной легкостью, будто вообще никакого риска не существует. Обманчивое ощущение, а Гошино неприятие здесь неоправданно. Виктор тоже пашет и много работает вместе со всеми. Да, опаздывает, но приезжает всегда и без лишних вопросов продолжает заниматься. Он просто умеет пускать пыль в глаза, мол, я родился такой, у меня талант. Талант-то есть, да без его развития грош ему цена, как говорит Фельцман. И как бы не бросались люди громкими словами «надежда российского фигурного катания», «новый гений», без тренировок Виктор далеко бы не уехал. Да, собственно, он и сейчас далеко от вершины. Не десятое место, правда… «В первую очередь на себя посмотри», - сам себе приказывает Гоша, смахивая пот со лба, пока Виктор пытается выполнить сложный элемент, о котором Яков его не просил. - И вот эти люди будут поднимать с колен фигурное катание? «А нас не просили ничего поднимать. Не нужно было падать». Российскому спорту, уже не советскому, вряд ли вообще что-то поможет. Думать надо позитивно, но реальные результаты вовсе не настраивают на что-то позитивное. - Кто ни разу не падал — тот не встанет, - цитирует своего же тренера Георгий. - Вот когда не надо, так вы все помните! - но, кажется, он уже не злится. Межсезонье примерно так и проходит. Сначала с новыми силами на тренировки, потом период усталости, расхлябанности, потом снова титанические усилия. - Все, идите отсюда, дятлы, - Гоше хочется поинтересоваться, почему именно дятлы, но он так и не решается. На остановку они идут вместе с Виктором. Прибавить шаг или отстать — невежливо, поэтому весь путь проходит в неловком молчании. Гоша не хочет, да и не знает, о чем вообще можно говорить с Виктором. Во время тренировки еще понятно — можно шепотом иронизировать над Яковом и его претензиями, но вне катка? Виктор стучит в окошко ларька. - Два чупа-чупса, Хуп апельсиново-морковный, Гоша, тебе Хуп какой? - Попович не просил его ничего покупать, ну вот куда лезет? Хотя пить действительно хочется. - Виноградный, - бросает он. Если Никифорову так хочется, то пусть берет. Напиток сладкий и жажду не утоляет, пить хочется еще больше. Простая вода была бы лучше. - Какой дурак вообще будет пить апельсиново-морковный? - само сочетание кажется Гоше каким-то сумасшедшим. Виктор недоуменно смотрит сначала на свою бутылку, потом на Поповича. - А что не так? Моркови, кстати, почти не чувствуется. - Бред какой-то, - в кармане как раз затесалось две десятирублевые бумажки, повезло. - На, за Хуп. Виктор комкает деньги и засовывает в задний карман джинсов. Гоша допивает виноградную сладость. Хоть и написано на упаковке, что с натуральным соком, но в это верится как-то не очень. Слишком сильный запах, ненатуральный. Но травиться так травиться. Зато стоит не очень дорого. Виктор мнется, будто не решается что-то сказать, открывает вырвиглазный напиток и делает глоток. Попович мысленно считает секунды до прибытия троллейбуса. - Ты слушаешь Сплин? - Никифоров первым прерывает молчание. - А кто не слушает? - дурацкий вопрос, как можно не слушать самую петербургскую группу, которая только есть на свете. Васильев — пример для подражания. Как он может писать настолько пронзительные тексты, многие из них буквально въедаются в кожу, становятся народными. И будто они идут сквозь время, так могли бы писать поэты серебряного века до революции. - У меня есть билет на концерт, лишний. Мы могли бы сходить. Хочется выругаться матом. Почему все достается именно Никифорову? Даже билет в клуб на ближайший концерт. Откуда он Гоша узнавал — раскупили все за считанные дни, будто пирожки в школьной столовой. Но даже смысла спрашивать не было — нет лишних денег на концерт. Деньги вообще лишними не бывают. Недавние карманные ушли на диски и плеер, а в связи с чемпионатом не было времени попытаться достать еще. Да и копить пришлось бы очень долго. Меньше всего на свете Гоша хочет идти куда-либо с Виктором. Но перед глазами уже маячит клуб, Васильев со своей группой, единение с толпой… И песни, прекрасные песни, которые потом можно будет попробовать сыграть самостоятельно. Виктор молчит и смотрит, весь в ожидании ответа. - Во сколько встречаемся? - в конце концов они не обязаны весь вечер ходить за ручку. Дома Гоша зажигает колонку и забирается в ванную. Та особой чистотой не отличается, но это от времени — белоснежной ей уже не стать, желтизна въелась в эмаль, и теперь, какой бы губкой и средством не три, все равно ничего не изменится. Болели ноги, теплая вода, ни в коем случае не горячая, хоть немного успокаивала. Гоша пускает совсем немного воды, по дну ванной и плюхается туда будто в лужу. Нужно смыть пот после тренировки, все тело кажется жирным и блестящим. Становится немного легче, перед концертом он еще успеет немного отдохнуть и еще раз обдумать, означает ли его согласие продажность. Вроде как подкуп и взятка, но в то же время Виктор ничего не требовал и своих условий не ставил. Что не отменяло вероятности подобного в будущем. Разобраться во всем этом вообще очень сложно, в детстве легче. Родители знают лучше, делай, что говорит тренер. А потом приходит понимание, что взрослые вообще ничего не знают. И не умеют жить. Кому вообще такая жизнь нужна? Взять отца к примеру, работает сутками, а денег не прибавляется. - Зато лучше, чем в девяностые, хотя бы зарплату регулярно платят, - а мобильник покупать отказались. Гоше и ик-порт не нужен, лишь бы звонил. Да и показать всем «у меня тоже есть мобильник», запустить змейку или тетрис в перерывах, на остановке, например. - Зачем тебе телефон, звони с городского, чем тебе не угодил? - возмущалась мама. Мама вообще слишком часто начала возмущаться. Она не понимала и не хотела понять. Вода стала заметно холоднее. Гоша открывает кран, но льется лишь холодная струя. - Мам, ты что, колонку выключила? - орет он через дверь и накрывается полотенцем. На этом купание закончено. - А чего зря горело? - Не зря горело, я мылся! О том, продался или нет, Гоша перестает думать, как только на сцену под крики присутствующих выходит Васильев. Они с Виктором пришли в клуб за полтора часа до начала, чтобы успеть встать рядом со сценой. Совсем близко подойти не получилось, зато сейчас их обступает огромное количество людей, образуя настоящую живую стену. - Васильев! - орет толпа и это ощущение причастности к чему-либо полностью захватывает Гошу. Состояние всеобщего кайфа захватывает, ощущения одного сразу же переходят к другим, тем, кто рядом. Он орет и хлопает в ладоши над головой вместе со всеми. Виктор, стоящий рядом, восхищенно пялится на сцену. А потом начинается волшебство. Пропадает тоска, подтачивавшая душу день за днем, преследующая по ночам, на крыше, во дворе. Песни прогоняют эту тоску, она отступает, напоследок угрожая вернуться. Гоша знает, что так и будет, что вот этот миг скоро пройдет, вечер рано или поздно закончится, но сейчас готов просто воскрешать в памяти любимые тексты и петь, орать их вместе со всеми. За словами текста скрывается гораздо больше, чем написано. Это Гоша понял, читая стихи поэтов серебряного века, даже Гумилева, который много лет был запрещен в Советском союзе, а теперь стало можно. И читая Толкина, придумавшего даже несколько языков в своем мире. Гоша читал в переводе, поэтому, наверное, многих тонкостей не понял, но решил перечитать чуть позже. Не было времени основательно взяться за книги. В текстах песен тоже заложено много всего, их нельзя понимать буквально. Пой мне еще Рано Заветную карту вытаскивать из рукава Чайник кипит Капля из крана Медленно-медленно-медленно Падает вниз Виктор знаками показывает, что отойдет. Гоше все равно, но он кивает в ответ. Вряд ли Никифоров сможет вернуться обратно, через такую толпу не прорваться, люди не пропустят. Несколько человек недовольно расступается перед Виктором, тот тихо извиняется и скользит сквозь толпу дальше. Любой, имеющий в доме ружье, Приравнивается к Курту Кобейну Любой, умеющий читать между строк, Обречен иметь в доме ружье О Викторе Гоша забывает в ту же секунду. Он же пришел сюда не ради него, а воспользовался шансом увидеть в живую любимую группу. Это не записи, не кассеты, не диски. Ощущение совсем другое. Мама однажды сказала, что у него совсем нет вкуса в музыке, несмотря на идеальный слух. А как отличить хорошую музыку от плохой? Гоша считает, что если по коже во время прослушивания идут мурашки — значит песня хорошая. От группы Сплин мурашки идут практически всегда. Я просто знаю Что в последний момент, Когда тебе никто не поверит Прохожий на остановке возьмет И укроет тебя под плащом Девушка, стоявшая рядом, подпрыгивает выше, пытаясь сфотографировать сцену, но за головами ничего не видно. На ней футболка с логотипом и черные джинсы, подобных почему-то Гоша ее не видел. Стрижка короткая, обычно такие Поповичу не нравятся, но именно эта прическа очень идет незнакомке. Она невысокая, ей практически не удается разглядеть сцену. - Подсадить? - спрашивает Гоша, наклоняясь ближе, чтобы ей было слышно. Перекричать музыку здесь сложно. Спортсмен он в конце-концов или нет? - А тебе не тяжело будет? - Не очень, давай на плечи, сфоткаешь, - он садится на корточки, чтобы удобнее было забираться. Первые секунды чуть не задыхается от внезапной тяжести, но через некоторое время привыкает и может разогнуться. Незнакомка, поняв, что ронять ее никто не собирается, щелкает камерой где-то над головой Гоши. За спиной кто-то пытается возмутиться, мол, и так плохо видно, а вы тут что устроили. - Да отстань ты от них, Серега! Лучше бы меня так поднял! - осаждает самого недовольного его спутница, судя по всему, девушка, и тот замолкает. На плечи и спину давит, но Попович представляет это как тренировку на выносливость. Фельцман был бы доволен, наверное. Девушка на его плечах смеется и начинает подпевать группе. Гоша, поддерживая равновесие, ладонями обхватывает ее ноги, будто боясь уронить. Год от года  Остаемся зимовать  Остаемся зимовать  Они стоят так еще две песни, и Гоша понимает, что скоро или спина сломается, или он останется в форме вопросительного знака навсегда, девушка это тоже понимает, поэтому просит спустить ее. - Ты пойдешь после концерта за автографом? Мы будем караулить у выхода служебного выхода, - кричит она Гоше. - Пойду, - в кармане куртки у Гоши спрятан диск, специально для автографа. Было бы глупо упустить подобную возможность, кто знает, когда в следующий раз доведется посетить подобный концерт. - Значит, увидимся там! Виктор не возвращается. Гоша этого и ожидал, толпа не пропустила бы. Поближе хочется всем, а тут какой-то пацан лезет. Но у самого Поповича уже пересыхает в горле, да, кажется, до окончания концерта остается не так много времени, поэтому он пробивается сквозь людей к бару. - Пиво! - кричит он бармену в надежде, что взятых с собой денег хватит. - А восемнадцать есть? - парень подозрительно щурится. - Конечно! - в данном случае главное уверенность и напор. Наглость — второе счастье, как говорят в народе. Бармен вряд ли верит, но кружку наливает. Пиво холодное, вдвойне приятно промочить горло. Концерт можно считать удавшимся… Знакомый смех долетает до ушей, и Гоша оборачивается. За барной стойкой сидит Виктор, покачиваясь, и тянет из трубочки какой-то коктейль. И вроде бы, пусть себе пьет, но вот собеседник Никифорова доверия не вызывает. Парень явно их старше, что-то говорит Виктору на ухо, тот отмахивается и снова смеется. По всему его виду понятно, что пить хватит. - Повтори! - велит незнакомец бармену, и тот начинает мешать новую бурду. - Ну уж нет, нам пора, - Гоша подходит к Виктору и трогает его за плечо. В ответ получает синий взгляд мутных глаз. - А-а-а, Го-о-ша, - тянет Никифоров, глупо улыбаясь. Он просто пьян. В хлам пьян, уже и язык заплетается. - Блядь, - это слово выражает все чувства Поповича в данный момент. - А ты кто вообще такой? Нам и без тебя хорошо, Витя хочет развлечься… - парень угрожающе приподнимается, но Гошу таким не проймешь. Он играет во дворе Костылю, после Костыля вообще ничего не страшно. - Ему и так очень весело. Вить, пошли, - нужно было срочно уводить Никифорова отсюда, иначе это может плохо закончиться. Виктор поддается легко, на некоторое время в его глазах зажигается огонек понимания, он даже сам опирается на плечо Гоши, стараясь встать со стула. - А ты ему нянька? - Отъебись от него, урод! Внутренне Попович уже готов к драке, но мимо, на счастье, проходит охранник, поэтому они с горем-пополам выбираются к выходу. Гоша спешит, как бы этот урод не пошел за ними, мало ли что может случиться. От Никифорова сейчас никакого толку нет, отбиваться придется самому. Их никто не преследует. - Гош, правда было весело? - Виктор вроде бы сам стоит на ногах, но идет, пошатываясь. Попович готов его ловить. Хотя, может дать разок улететь мордой об асфальт? Мозгов прибавится… - Песни такие… Тоже петь хочется. Мое сердце остановилось Мое сердце замерло, - пьяно выводит Никифоров, выводя Гошу из себя еще больше. Мечта об автографе рассыпалась как песочный замок, а ведь была такая возможность. И девушка, с которой они договорились встретиться… А может, и не было никакой девушки, лишь тень, которая мелькнула перед глазами и пропала. Весь этот концерт был похож на сон, обернувшийся кошмаром. И главный виновник сейчас садится на поребрик, не в силах больше идти. Взгляд его все такой же затуманенный и осмысленней не становится. Сколько же коктейлей нужно выпить? Или тот урод туда что-то подмешал… - Что за дрянь он тебе дал? - Гоша берет в ладони лицо Никифорова и внимательно разглядывает. Тот щурится и бурчит: - Ничего, мы немного выпили. Ты все портишь. - От немного не было бы такого состояния! И я могу тоже самое сказать тебе. Спасибо, Гоша, за то, что вытащил меня, пока мне ничего не успели сделать. Пожалуйста, Виктор, все для тебя. Я даже пиво допить не успел, - он раздражается еще больше, думая, что лучшим выходом было бы пустить все на самотек. Сам дурак — сам отвечаешь. Гоша ничего Никифорову не обещал, они не друзья… Но что-то внутри не позволяет Поповичу поступать по-свински. Быть может, песни, которые призывают к человечности и небезразличности. - Домой тебе надо, - смысл сидеть дальше на холодном камне. Метро пока не закрылось. Виктор вряд ли дойдет сам, но если и творить добро, то до конца. - Ой, не надо мне домой, - Никифоров раскачивается из стороны в сторону, словно маятник. Мое сердце остановилось Мое сердце замерло Гоша лезет ему в карман и обнаруживает мобильник. Хоть один на двоих, но телефон, уже хорошо. - Как блокировку снять? - Не надо родителям… - Ну и что мне с тобой делать? Вот что? В итоге оба едут домой к Гоше. Благо, в метро людей уже немного, поэтому неадекватный Виктор привлекает не так много внимания, как мог бы. Во дворе никого не оказывается из банды Костыля, неосознанно Гоша вздыхает от облегчения. Сложнее затащить его на последний этаж здания, лифта в этой постройке не предусмотрено, поэтому каждый раз приходится на своих двоих. - Если свернешь шею — не мои проблемы. Родители уже спят, предупрежденные, что сын домой вернется поздно. И им незачем знать, что сегодня в квартире ночуют не они одни. - В ванную уже не успеем, да и колонку зажигать не хочется. Так поспишь, - резюмирует Гоша. Придется встать рано утром, вытолкнуть Никифорова до звона будильника в родительской спальне. Тогда можно сделать вид, что никто здесь и не ночевал. - У тебя окна нет! - Виктор заваливается на кушетку, еле выбравшись из джинсов, и накрывается Гошиным одеялом. Забрал практически все, вот молодец. На льду ведет себя как хозяин, теперь вот домой ворвался. Ладно, Попович сам его пустил, но все равно! - Без тебя я бы и не заметил, - Гоша включает лампу и садится на пол. Кушетка маленькая и двоих не вместит. Придется прямо так на полу спать. Или не спать вообще. Несколько часов погоды не сделают. Никифоров отключается практически мгновенно, положив голову на подушку. Гоша смотрит на него, и злость постепенно проходит. Ну, бывает, ступил, с кем не случается. В клубах и похуже может произойти. На утро ему должно стать получше. Попович надеется, что это не был наркотик, а если и был, то слабый. «Дятлы» - сказал бы Фельцман, а может, выразился и покрепче. - Весело живем, - сам себе говорит Гоша и идет доставать ключи от чердака.