Песни и крыши Гоши Поповича

Но меня в детстве учили вставать с колен. Сколько я отдал чертовым городам? Смотри, я на льду опять, Смотри, я могу упасть, Только так истолковать, Что я еще здесь, а не давно уже там На тренировке Виктор больше напоминает живой труп, при этом Гоша понимает, что и сам сейчас выглядит немногим лучше. Просидел на холодной крыше полночи, просто потому что на полу спать было не вариантом, а кушетки на двоих не хватило бы. А так можно было посидеть, походить и подумать. Просто так. Иногда в голове рождались отдельные слова и фразы, которые потом могли перерасти в песни. Когда Гоша научился более-менее сносно играть на гитаре, он понял, что многие стихи можно положить на музыку, например кое-кого из поэтов Серебряного века. Под переливы струн они даже пронзительнее звучали. Какие-то стихи Гоша писал сам, потому что держать в себе становилось невозможно. Рвалось изнутри само, а когда в тетради появлялись размазанные ладонью чернильные записи, как-то становилось легче. Тень, приходившая к Гоше в последнее время все чаще, отступала. Отступала она и тогда, когда вокруг была музыка. Возможно, плеер он купил себе именно для этого. Эта самая тень будто бы выключала свет где-то внутри. Она пришла и на Чемпионате мира, неожиданно, так, что Гоша не смог совладать с собой и завалил прыжок. Наверное, с этого момента у него снова появился страх упасть или врезаться. Все говорят, что мир необъятный и просторный, но стоит лишь разогнаться — влетишь в ограду. Бортик, стена, тупик — не важное как оно называется, просто не дает идти дальше и смотреть вперед. А во сне приходили мелодии, иногда знакомые, другие совершенно новые. Гоша думал о тени. Была ли это смерть или он просто сходит с ума? Больше всего по ощущениям это напоминало болезнь, будто сам Петербург постепенно накачивал его дурной кровью. Дурацкие фантазии, все они регулярно проходили медицинские обследования, так что что-то серьезное заметили бы сразу. Мама не любила подобные вопросы и отворачивалась, когда Гоша, тогда еще четырнадцатилетний пытался спросить. - А если бы моя смерть могла исцелить многих людей, ты бы пожертвовала мной? - Ради чего мы все живем? - Можно ли пойти на убийство ради любимого человека? - Так есть что-нибудь после смерти? А что ощущает человек на грани гибели? А тот, что умирает от старости в своей постели? Как угасает его сознание? Мама ругалась на подобное, и Гоша перестал спрашивать вслух. Можно было поискать ответы среди своего окружения, но разве в школе об этом рассказывают? Костыль и его компания наверняка о таком не задумывается. Но была музыка и песни. В текстах можно было найти много смыслов, что-то сакральное даже, если внимательно вслушаться. Родители его любимых исполнителей не очень жаловали, но не запрещали, потому что бесполезно. А Гоша решил, что ради многих людей можно и умереть. А еще лучше, если об этом узнают. Стать героем — даже посмертно, разве не об этом стоит мечтать? Уже занимался рассвет, когда Гоша подошел к проему между домами и посмотрел вниз. Если упасть — скорее всего умрешь, если неудачно попасть головой о камни. Расстояние между крышами совсем небольшое и в принципе возможно… Он разогнался, но на самом краю резко затормозил, покачнувшись. Замотал руками, пытаясь удержать равновесие. Снова невидимая стена. - Смотрю на вас и даже плакать хочется, - по виду Якова не скажешь этого, он просто издевается. И имеет на это полное право. Одно дело — сходить на концерт, другое — вляпаться в приключения, напиться и выйти в подобном состоянии на лед. Точнее, Гоша почти в порядке, он даже пиво не успел допить, поэтому в его крови нет алкоголя, а вот Никифорову хуже. - Чтоб я еще куда-то с тобой пошел - шепчет Гоша, игнорируя пульсацию в висках. Перед глазами на миг чернеет, но больше никто этого не замечает. Намек от организма, что хоть иногда нужно спать. Виктору достается больше всего. Фельцман зол и отыгрывается вовсю, заставляя выполнять прыжки, на которые у Никифорова все равно нет сил. - Раз ты у нас такой талантливый, то давай, делай! В другой раз Гоша бы позлорадствовал, но сейчас почему-то не хочется. Он не жалеет, что вытащил Виктора из клуба, неизвестно, что тому придурку надо было, чувствовать себя виноватым потом не хотелось. Сходили на Сплин называется. - Мое сердце остановилось, мое сердце замерло, - выводит Виктор, сбивая дыхание. - Георгий, - Яков окликает его после тренировки и сует в руки толстенький почтовый конверт. - В спортивный центр пришло, от поклонницы, видимо. И заведи себе уже электронную почту. У Виктора есть свой адрес, куда поклонники присылают поздравления и письма, а тот старается всем ответить. Но не у всех есть Интернет и компьютеры вообще, поэтому письма иногда приходят прямо в центр, где они тренируются. - У вас тоже нет электронной почты, - замечает Гоша в ответ, бросая конверт в сумку. Он не представляет тренера за компьютером, это будто две параллельные прямые, которые не пересекаются. - А тебе надо. - Я попрошу отца, - у него даже мобильного телефона нет, чего уж говорить об электронной почте. И настоящие письма ему нравятся. Так странно, что после выхода на международный уровень откуда-то появились поклонники. В основном девушки, конечно. И это было как-то странно, в том смысле, что как можно, ничего не зная о человеке, писать, что он классный? Гоша себя классным не считает, тем более после позора на Чемпионате. Вроде как подвел всех и самого себя. Только вот почему-то сейчас это воспринимается равнодушно. Он бесился на Виктора, что тот с такой легкостью отмахнулся, а что теперь? Письмо оказывается странным. Гоша читает его в свете лампы у себя в каморке. От подушки пахнет чужим запахом, Никифоров дрых тут все ночь, но белье сменить Попович не удосужился. Да и зачем? Родители только лишние вопросы задавать будут. Почерк не всегда разборчивый, где-то скачет мимо строчек, будто она писала на ходу или слишком спешила, не успевая за потоком мысли. «Я уже знаю, что не отправлю это письмо, поэтому могу здесь написать любую ерунду, ты это не прочитаешь. Серьезно, я никогда еще не писала кому-то из знаменитостей, считая это глупостью. Сейчас все пишут на имейлы, ну там, певцам каким-то, иногда получают вежливые ответы. Это все не то. Я знаю, что мы ровесники, поэтому даже как-то неловко. Я никогда не занималась фигурным катанием, слишком неуклюжая для всего этого. Но моя мама смотрит и заставляет меня смотреть вместе с ней. Я сейчас скажу то, что тебе наверняка не надо, но твое падение было какое-то странное. Будто в последний момент тебя что-то остановило. Это не жалость от меня, я в принципе не такой человек, просто… Не сдавайся, хорошо?» Сумбурное, написанное на одном порыве письмо кажется Гоше немного больным, но он все равно продолжает его читать. «Я даже завидую. Да, пишу это письмо и завидую. Потому что ты уже оставляешь какой-то след во всем этом гребаном мире. И будто бы задыхаешься. Мы все тут задыхаемся, как люди, которые пошли смотреть спектакль в Москве и задохнулись от газа в итоге. Что они чувствовали? Похоже это на то, что мы сами ощущаем каждый день. Не знаю, ты это наверняка не прочитаешь, но почему-то кажется, что поймешь. Тогда камера так близко показало твое лицо. Выражение глаз...Чувствуешь ли ты, как сжимаются стены вокруг? Или ты врезался в невидимый бортик, когда не смог прыгнуть? Мы ровесники, а я чувствую себя такой старой, будто прожила уже лет сорок в моем удушающем городе. Знаешь, что самое страшное? Равнодушное молчание вокруг. Когда хочешь поговорить, а от тебя все отворачиваются. Если я завтра выйду в окно или брошусь под рельсы трамвая, все будут задаваться вопросом, почему я не сказала о том, что меня волновало. Потому что никто не хочет слушать. Мама говорит, что я сама сочиняю себе проблемы и все придумываю. Странно, однажды мы тоже станем такими. Если доживем. Можно ли устоять, когда весь остальной мир рушится?» Некоторое время Гоша сидит неподвижно, а потом понимает, что ему просто необходимо ответить этой девушке, это очень-очень важно. Письмо практически истерическое, чернила размазаны, когда по ним проводили ладонью, на тетрадные листы слишком сильно надавливали. Она не собиралась это отправлять, но отправила. Гоша вырывает из тетради листок и берет ручку, чтобы написать о том, что она права. Она ведь тоже знает, что такое тень внутри, когда выключается свет. Быть может, вдвоем им будет не так темно и жутко. Только не надо рельс и трамваев, жертвовать собой надо во имя чего-то, а не просто проверить, что же там после смерти… Он напишет ей, обязательно пришлет свой ответ. И только сейчас Гоша понимает, что на конверте не указано обратного адреса. Письмо вообще не подписано. - Но как же… - шепчет Попович, переворачивая листы и конверт. Где-то должен быть написан адрес, если она все же отправила это послание, почему же… Он даже не знает, как ее зовут. Почему-то ему думается, что она высокого роста и тоже слушает Сплин. Образ незнакомки из клуба смешивается в его сознании с девушкой из письма. А зовут ее, должно быть, Анна. Как Анна Снегина у Есенина. Или Донна Анна Блока. В час рассвета холодно и странно, В час рассвета - ночь мутна. Дева Света! Где ты, донна Анна? Анна! Анна! - Тишина. Ночью приходит песня. Гоша бросается записывать ее в тетрадь со стихами, пока строчки не выветрились из головы. Образы, слова. Город, который въедается под кожу и изнутри убивает человека, функционируя за его счет, отравляя кровь, заменяя ее на больную. Под утро Гоша выводит название: «Девушке из письма» Да, Гоша зарекается куда-либо ходить с Никифоровым, но как-то сам неожиданно для себя оказывается на квартирнике. Парни пишут прикольные песни, исполняя под гитару. А пишутся по старинке — на кассеты, потому что звукозаписывающую студию позволить себе не могут. - Это андеграунд, детка! Они все сгрудились в небольшой комнате на полу, кинув под себя свои же куртки. Как вообще Виктор узнал об этой тусовке — непонятно. Но его здесь действительно знают. - Вик пришел! - его хлопают по плечу, кивают. Это у Никифорова такие сверхспособности как быстро завязывать знакомства, чтобы звали, чтобы считали своим в доску. Гоша на его фоне выглядит слишком недовольным и недружелюбным. Почему Виктор вообще его позвал? - С тобой лучше, - туманно пояснил тот, а Попович заметил, что в этот раз пусть себя пьяного вытаскивает сам. Гоша застегивает кожаную куртку, будто прячется в своеобразный панцирь. Но публика слишком разношерстная, феньки, железные браслеты, цепи, амулет Арвен — это у девушки с длинными распущенными волосами. - Нимриэль! - Виктор явно ее знает и машет рукой. Играют неплохо, Гоше даже нравится, однако всем известные песни удаются им явно лучше собственных. И сгинyт злые враги, кто не надел сапоги, Кто не простился с собой, Кто не покончил с собой, Всех поведyт на yбой. Виктор сидит, прислонившись к стене, и зрачки его странно и возбужденно расширены, будто он сейчас открывает для себя какую-то истину. Гоша недоуменно шепчет: - Ты что, Янку раньше не слышал? - Кого? - Виктор трясет головой, чуть не попадая в нос Поповичу своими длиннющими прядями. - Янку Дягилеву. Это ее песня. На то особый отдел, На то особый режим, На то особый резон. После «в траве сидел кузнечик» дядя Леша подогнал несколько кассет, записей с квартирников, потому что, как потом выяснилось, Янка записываться отказывалась и вообще будто бы боялась известности. - Это так… по-настоящему, - выдыхает Виктор и зажмуривается. И качали головами в такт И пyскали светлый дым в потолок Только сказочка хyевая И конец y ней не пpавильный - Змей-Гоpыныч всех yбил и съел В комнате трудно дышать от сигаретного дыма, курят здесь практически все, стряхивая пепел прямо на пол. Гоша встает с чьей-то куртки и выходит на площадку. - Ты куда, Гош? - Виктор отсутствие замечает и выбегает следом. - Проветриться. Как думаешь, здесь открыт проход на крышу? Крыша оказывается незапертой. Виктор жмется на ветру, он выскочил из своей куртки, поэтому ему холоднее, чем Гоше. Здесь дом гораздо выше, чем у Поповича, но так хорошо. - Почему крыша? - было бы лучше без присутствия посторонних и ненужных вопросов. - На этот город нужно смотреть только так — с высоты. Тогда он перестает душить и немного отпускает. Крыша мокрая и почти плоская, неподалеку валяются зеленые стеклянные бутылки. Гоша подходит к самому краю и смотрит вниз. - Серые дома, серый город и наша серая жизнь. Потрясающе, правда? На крыше ближе к нему, но знаешь что? Он поднимает голову. - Небеса тоже серые, какая ирония. - Все равно с крыши все становится немного цветнее, - вдруг серьезно говорит Виктор. Гоша смотрит на него и будто в первый раз видит на самом деле. Они возвращаются в квартиру и тут выясняется, что одному из гитаристов внезапно стало дурно (все говорят, что артериальное давление, но Гоша предполагает, что это колеса сделали свое дело). Лидер группы обводит взглядом комнату, пока все ждут продолжение концерта. Они шли сюда не для того, чтобы вот так без музыки сидеть. Взгляд Дориана, как зовут все этого парня, останавливается на Гоше. Оценивает. - Играешь? - звучит почти с вызовом. - Играю, - кивает он в ответ и идет к музыкантам. - Покажу несколько аккордов, просто повторяй за нами, в ритм. Через некоторое время Гоша считает себя полностью введенным в курс дела, и концерт продолжается. Ощущения странные, он не привык играть с кем-то. Или то, что поет не он, слов чужих песен он не знает и не хочет сбивать остальных, поэтому просто молча подхватывает мелодию, стараясь не отставать и не сфальшивить. Несколько аккордов он все же запарывает и ловит чей-то злобный взгляд. Виктор уже успел пересесть и сейчас буквально лежит на коленях толкиенистки, которая распустила его волосы и пытается сплести что-то наподобие косичек. - Приезжай к нам на игру, я тебе даже сама квенту напишу. Нам такие эльфы нужны. Я из лука стреляю, ты тоже научишься, хотя бы держать. Будет шикарная команда. - Приеду, конечно, - дергается от неосторожного движения Виктор. Врет, не приедет. Какая ему ролевая игра, Яков не разрешит такой ерундой заниматься. - Тебе бы цветы в волосы вплести и будешь будто из галадрим. - Так, кажется, народ заскучал, нужно разогреть, - объявляет Дориан. - Сид и Нэнси. Оживляются все, потому что песню знают. Это то самое, что вбивается в память, прилипает к языку. Стоит вспомнить и будешь ходить весь день, напевая. Вот это легче, Гоша это сыграть смог бы и с закрытыми глазами. Любимая у Костыля и компании. Вены дорог, дороги вен Машинкой размажет по кирпичности стен. Обломки империй, элементы систем, И тот, кто был всем, тот станет никем. Песня была хороша, этого не отнимаешь. Другое дело, что герои, упомянутые в ней были Гоше глубоко несимпатичны. Шлюха-наркоманка и наркоман-музыкант, идущие по пути полного самоуничтожения. Убил ли на самом деле Сид Вишес Нэнси или нет не имело значения. Они нашли бы другой способ довести себя до смерти. Не важно, самоубийство ли это было, или мать ввела молодому музыканту смертельную дозу — вся их жизнь была стремлением к смерти. Должно быть, они нашли, что искали. И мы с тобою станем вместе, Как Сид и Нэнси, Сид и Нэнси. И ни за что не доживём до пенсии - Мы Сид и Нэнси, Сид и... Но песня все равно хороша, она освобождает внутреннюю тоску и заставляет тень уйти. Все присутствующие подпевают, Гоша тоже поет, отпуская наконец свой голос, запертый весь вечер в душном прокуренном помещении. - Слушай, ты с Виком пришел? - один из участников группы подходит к Гоше после окончания всего. Попович тем временем пытается отыскать свою сумку, которая потонула в потоке чужих вещей. - Да, с ним, - отрицать глупо. - Ты выглядишь старше. - Я веду себя старше. - Мне казалось, что я видел тебя в переходе, очень знакомый голос, да и игра… - Гоша застывает на миг, затем оборачивается на парня. - Обознался. На плеер нужны были деньги, семья вкладывалась в фигурное катание… Тренировки не позволяли работать где-то постоянно, и Гоша подумал, что гитара в этом деле может помочь. Сначала было страшно, вдруг узнают, что спортсмен поет русский рок в переходах метро, но потом он понял, что всем плевать. Телевизор не передает все черты лица, а косметика, наложенная перед прокатом программ и вовсе делает их всех неузнаваемыми. У Гоши типичная внешность, он не Никифоров со своими платиновыми космами, его в толпе сразу вычисляешь… Людям пофигу. Костыль договорился, и к Гоше не лезли те, кто крышевал всех уличных певцов. У Поповича была своя крыша в виде Костыля, как иронично это не звучало. Правда, приходилось иногда побегать от милиции, но переход в городе был не один, и в свободное время Гоша все равно возвращался с гитарой. Прохожие любили душевные знакомые песни и кидали мелочь. Так он и смог достать необходимую сумму, которой не хватало на плеер. - Ладно, не ты так не ты, - пожимает плечами парень. - Дориан просит твой номер. - Зачем? - Ты обалденно играешь, знаешь? Песни пишешь? - Пишу. - Дориан договорится, может прослушаемся кое-где и сможем записаться, если повезет. На настоящий диск. Колян — уебок и наркоман, он коллектив подведет. А с тобой мы сыграемся. Дома встречает скандал. - Докатился, да? Весь прокуренный пришел, еще небось и пил! - а вот это неправда, за весь вечер даже пива не выпил, но маму уже несет. Они с отцом сидят на кухне, Гоша стоит в покаянной позе, хотя в принципе не понимает, что такого сделал. Ведь даже не пьяный пришел и курил не он, просто в квартире все пропахло. - Мы столько в тебя вложили! Все деньги на твой спорт уходят, а ты что взамен? Все решил под хвост коту пустить? С гитарой и наркоманами? Чего ты добиваешься? - Гош, правда, объясни, чего ты хочешь? - в монолог мамы успевает вмешаться отец и почему-то именно после его вопроса на кухню обрушивается тишина. Они будто бы на самом деле ждут ответа, а Гоша стоит и не знает, что сказать. «Чего ты хочешь?» Это типа «о чем ты мечтаешь? Что ты ждешь от жизни?» - Что я хочу? - повторяет Гоша, смотря в потолок. Куда угодно, но не на родителей. Он уже видит ту картинку, которая до этого мелькала в сознании только фрагментами. Теперь же, после вопроса, все сложилось. Сделать так, чтобы все запомнили и забыли про Никифорова. Остаться в памяти навсегда молодым. - Я хочу поехать на международные соревнования, откатать программу так, чтобы все забыли как дышать. И под самый конец упасть, удариться головой и умереть.