Песни и крыши Гоши Поповича

Под твои медные струны танцуют души Тех, кто слышал, как ты поешь. (с) Оставаться последним, достойный финал, Это горечь победы, пустой трагифарс (с) Как ни странно, но Дориан действительно звонит. Повезло вдвойне — отец на работе, мать еще не вернулась из магазина, куда пыталась отослать сына, но Гоша съязвил в ответ, что раз по вечерам идти куда-то запретили, то за продуктами он тоже не пойдет. Свинство, конечно, но Гоша зол. Он не сделал ровным счетом ничего из того в чем его обвинили. И родители прекрасно знают, что никаких наркотиков он не употреблял — медицинские проверки быстро бы все выявили, и с профессиональным спортом было бы покончено. Но мать было уже не остановить. Ответ на вопрос тоже никому не понравился, а зачем нужно спрашивать? Должно быть, существует универсальный набор фраз, которые следует произносить, чтобы все были довольны. И чтобы уж точно не нарваться на замечания в стиле «по тебе психушка плачет». - Да-да, один чел нас обещал послушать, потом будет возможность сыграть не на квартирнике, а в небольшом клубе. Там как пойдет, но сам понимаешь, что перспективы есть, - Дориан уже не строит из себя крутого парня, говорит просто и по деловому. Гоша в это время прикидывает, как можно будет удрать из дома. - И свою песню сыграешь, в тот раз без подготовки не очень получилось, мне интересно, как ты один звучишь. - Да обычно звучу, - Гоша не считает себя выдающимся. Он не играет свои песни перед чужими людьми, они кажутся ему слишком личными. Чужие — пожалуйста, но свои… И они явно не шедевр поэтического искусства, в семнадцать лет лишь единицы могут сочинить что-то гениальное. Рэмбо, например, но Попович не Рэмбо. Он нигде не гений, с фигурным катанием, как иронично, такая же ситуация. - Ты, главное, вовремя появись, нас никто ждать не будет. И нужно репетировать, записывай адрес гаража, мы там кантуемся временно. Гоша не может давать никаких обещаний, да и зачем ему вообще вся эта канитель с клубами и студиями? Он не музыкант, он спортсмен. Которому не преминут напомнить, какие деньги во все это вложены. Но рука сама тянется за ручкой и записывает адрес, куда следует приехать завтра. Гоша забывает про свое обещание не выходить из дома. Просто теперь придется делать вид, что собираешься в школу. - Дориан? - Чего? - А звать-то тебя как? По-цивильному. - Дима, - усмехается на том конце провода парень. Под кушеткой у Гоши тетрадка со стихами и любимый плеер, тускло горит лампа, а на кушетке лежит письмо от незнакомой девушки, с которой они никогда не увидятся. Она даже снится ему ночью, без лица, лишь силуэт растворяющийся в темноте. Гоше хочется позвать ее, схватить за руку и увести за собой, но она не слышит. Да и жива ли эта девушка до сих пор? Яков отмахнулся, когда Гоша попытался узнать, откуда пришло письмо. Фельцману лишь передали, он не отслеживание отправлений и к Почте России отношения не имеет. - Заканчивай страдать ерундой и дуй в раздевалку. И Гоша подчиняется, как и всегда. Все дни напоминают серую карусель, тренировки, иногда школа, еще раз тренировки. Ради всего этого и стоит жить? Комбинации, шаги, прыжки — все сливается в вязкую жижу, не давая дышать. Легкие будто бы забиваются ватой, а в ушах стучит кровь. Будто что-то страшное, та самая тень, все же вскрыла кожу и залезла внутрь, чтобы течь по венам. В глазах мутнеет. - Георгий! - будто под водой раздается голос Фельцмана. Какое же имя все же мудреное, не могли родители что ли назвать по-нормальному. Петей там или Андреем, чтобы было трудно издеваться над вариациями сокращений. У Виктора вот нормальное же имя. Хотя бы имя у него нормальное, уже прогресс. - Гоша! - он не помнит, как оказался на полу и не понимает, почему вокруг суетятся люди, а сверху склоняется Никифоров. Только его здесь не хватало. Удивительное качество — одним своим присутствием раздражать. Но дело не в нем, это чувство идет изнутри у Гоши, выросло в нем, лелеемое завистью и тоской. Витя, в сущности, неплохой человек, безумно активный только и со способностью влипать во всякие истории. Все это Гоша успевает подумать, пока кто-то из девчонок бежит за нашатырем. - Я нормально, - зачем нашатырь, если он уже в сознании, но в нос все равно суют тошнотворный пузырек. И от резкого запаха будто на место встают мозги, по крайней мере в ушах больше не звенит, возвращаются нормальные звуки. Меньше всего хотелось, чтобы вокруг плясали с воплями, но все с радостью ухватились за возможность сорвать тренировку. - Живо вернулись к упражнениям! - командует Фельцман, прерывая балаган и подает руку Поповичу. Гоша встает, пошатываясь. - Отчудил ты. Повезло, что уже со льда вышел. - Давление скакнуло, наверное, - с другой стороны под локоть хватает Виктор, и Гоше совсем не хочется сейчас спорить или пытаться оттолкнуть. - Я в порядке, - действительно, на что ему жаловаться? Все идет своим чередом. - В этом возрасте бывает, - кивает Фельцман, хотя и осматривает обеспокоенно. - Можете домой идти, на сегодня достаточно. Гоша знает, что он отпустил бы всех в это же время в любом случае, но ежится от мысли, что все сейчас из-за него. - Ну ты даешь. Вкалывал больше всех, а в самом конце взял и в обморок свалился! - Виктору поручили важную миссию по сопровождении Гоши в раздевалку, чтобы уж точно убедиться, что тот чувствует себя нормально. - Сам же сказал — давление, в нашем возрасте бывает, - прозвучала эта фраза так, будто они с Никифоровым восьмидесятилетние старички, обсуждающие проблемы со здоровьем. У Гоши не бывает таких проблем, не считая простуд от которых никто не застрахован. Ранние занятия спортом укрепили иммунитет и общее физическое состояние. Это не на пианино в душной квартире бренчать. Интересно, когда мама записывала сына на фигурное катание, представляла себе масштаб последующей катастрофы? То, что откроются способности с возможностью выйти на мировой уровень, российская сборная, большой спорт. В любом случае Гоша не выбирал это, выбор сделали за него. - Вот ты, - Гоша уже полностью переоделся, когда внезапно окликает Виктора. Тот откладывает расческу и вопросительно смотрит в ответ. - Любишь фигурное катание? - уже после того, как слова вырвались, Попович понимает, как тупо это прозвучало. Спрашивать подобное у профессионального спортсмена, таланта, гения, если хотите так назвать. - А ты любишь дышать? - парирует Никифоров, снова поворачиваясь к зеркалу. Гоша про себя усмехается, надо же, даже мозги наличествуют в голове. Иногда. - Иногда дышать просто не получается, - вопрос Виктора был риторическим, но Гоша не удерживается от ответа. Потому что сегодня он действительно не мог набрать в легкие воздуха. Дома Гоша зажигает колонку и долго-долго умывает лицо, будто вода способна смыть мысли, лезущие в голову. И снова перед глазами все плывет, поэтому он садится в грязную ванну, поливая себя душем сверху. На кухне в аптечке лежит валидол, кажется, при перепадах давления нужно его медленно рассасывать. - Жорик! - зовет из коридора мама, а по ласковому обращению ясно, что сегодня она в хорошем настроении. Гоша закутывается в полотенце, от прохладной воды действительно становится легче. - Иду, мам, - он выходит из ванной в домашних спортивных штанах, это было единственное, что нашлось из его одежды в куче тряпок на стирку. Забыл с собой взять, и не сверкать же голым телом при матери. Свист чайника наполняет кухню. Мама выключает газ и разливает кипяток по чашкам. - Я хотела с тобой серьезно поговорить, - она оглядывается и прерывает собственную мысль. - Ты плохо себя чувствуешь? Очень бледный, как привидение. Значит, Яков не звонил и не сообщал о произошедшем, отлично. От Фельцмана иного и не ожидалось, он вообще не любил, когда родители сильно вмешивались в его дела. - Я устал, - говорит Гоша и не врет. Он в последнее время очень мало спит, а если и ложится, то не засыпает. Слишком много всего в голове. Он закрывает глаза и видит, как делает прыжки, и снова нарывается на невидимую преграду. Он видит концерты и гитары, слышит вдалеке странные песни и не может разобрать слова. Или прислушивается к стуку собственного сердца и прикладывает руку к груди — бьется ли? Не остановилось? Гоша представляет, как его кровь бежит по венам, к голове, в мозг. Руки пульсируют от давления и хочется сделать на коже надрез, чтобы выпустить то, что стремится вырваться наружу. Иногда он видит рельсы, в другой раз свою родную крышу. В таких случаях он поднимается с кушетки и прокрадывается в коридор, чтобы тихо взять ключи. Наверх, чтобы быть ближе к небу, даже серому и темному. «Однажды», - думает Гоша.- «Я простужусь здесь и умру. От туберкулеза или воспаления легких». Он не знает, можно ли подхватить эти болезни, сидя на холодном ветру, но представляет все себе вполне ясно. Вообще, мысли о смерти лезут в голову чаще, чем обычно, но абстрактно. Гоша не собирается умирать сейчас. Сначала нужно сделать что-то полезное, заставить хоть немного этот мир измениться. Вот за такое и жизни не жалко, даже если после смерти ничего нет. - Иди, поспи, - мама пристально оглядывает его, щупает лоб ладонью, проверяя, нет ли жара. - О чем ты хотела поговорить? - Не сейчас, иди отдыхай, - она открывает тумбу и роется в жестяной коробке из-под печенья, где хранятся лекарства. Откуда у них было такое дорогое заграничное печенье, Гоша не помнил. Он даже не помнил, чтобы они вообще когда-то пробовали что-то такое. Должно быть, отдали им уже пустую коробку. - Держи, - мама находит таблетку валидола, - под язык, и пусть медленно растворяется. - Я знаю, мам. Спасибо. На кушетке он обнаруживает брошюру с говорящим названием «Правда о подростковом алкоголизме». Серьезно? Иногда Гоше кажется, что родители сами не знают, что делают и боятся совершить какой-либо серьезный косяк в его воспитании. И эта маленькая книжица выглядит как попытка подстраховаться. Гоша не считает себя плохим сыном, он даже денег на плеер не выпрашивал. Да и мобильник уже не просит, понимая, что бесполезно. Как ни странно, вырубается он сразу, как только голова касается подушки. И самое лучшее — не снится ничего, просто темнота. Это не та зловещая тень, заставляющая бояться и сомневаться, приносящая с собой душевную пустоту. Это спасительная тьма, когда можно не думать ни о чем. Просыпается он среди ночи от того, что пересохло горло, очень хочется пить. Но в первый раз за все это время Гоша чувствует себя действительно отдохнувшим. Он тихо пробирается на маленькую кухню и наливает воды в чайник. Долго возится со спичками, но все же справляется с газовой конфоркой. Нацепляет на уродливый (но зато надежный) чайник свисток и ищет, чего бы пока перекусить в холодильнике. Есть остатки докторской колбасы и заветренный сыр. Гоша вспоминает, что не ужинал, потому что пошел спать, даже не встретил отца, задержавшегося на работе. Работаем все больше, а денег не прибавляется. В детстве, когда Гоше отказывались покупать велосипед или новый мяч, он обвинял родителей в жадности. Теперь, играя иногда в переходах, он понимает, что в жизни не все так просто, как кажется поначалу. Слишком много вопросов, на которые никто не хочет отвечать. «Делать тебе больше нечего», «не забивай себе голову», - единственные ответы, которые он получает. Все это заставляет чувствовать, что они просто игнорируют. Или не видят. «Эй, я вообще-то здесь, обратите на меня внимание!» - хочется кричать родителям, которые погрязли в своих житейских проблемах, Якову Фельцману, который делает ставку на Никифорова и орет на него больше всего. Самый плохой признак — когда тренер просто молчит и не придирается. Это начало того, что потенциала больше нет, нечего требовать. Стоило ли вообще заходить так далеко? Странное свечение в окне привлекает внимание Гоши и он забывает о голоде и чайнике. Окно кухни выходит во двор, фонари не могли так сильно гореть. Это не фонари, не инопланетяне. Горит запорожец Сани, пламя отбрасывает тени на стены домов. А где-то вдалеке слышится вой сирены пожарных. - Это Костыль машину поджег, - Венька ловит Гошу во дворе утром, когда сгоревшие остатки увезли на свалку. - Бензином облил и поджег. «Саня даже поездить не успел» - думает Гоша, да и что вообще могло случиться у Костыля и Сани, чтобы вот так? - Из-за Ленки, сам понимаешь. - Не понимаю. Что с Леной? И Венька рассказывает о том, что вчера утром Ленку увезла скорая. Весь двор слышал, а многие из окон видели, как на носилках уносили в машину. Девушка решила свести счеты с жизнью и запихала в себя целую аптечку лекарств. Все, что нашлось дома. Знают уже все, кроме Гоши. Должно быть, именно об этом и пыталась поговорить мама вчера. - Из-за Сани она это сделала, - Гоша вспоминает оголенные ленкины ноги в отблеске пламени, как она пыталась прижиматься к нему тем вечером… Живая, неугомонная Ленка с сильным голосом. Она постоянно болтала о чем-то, перебивая всех подряд. Она не умела говорить тихо даже когда шептала. - Говорят, откачали. Но в психушку уже положат, предки лечить ее решили,- Венька прикуривает рядом, да и Гоше впервые за все время хочется затянуться. Нельзя, но очень хочется. - По каждому из нас психушка плачет, - выдает вдруг Венька и протягивает сигарету. Курить нельзя, вообще лучше не начинать, но Ленка… Гоша затягивается и кашляет с непривычки. Душно и горько. Что могло толкнуть девушку на такое? Быть может, с их поколением что-то не так? - Потерянные мы, Вень, - говорит Гоша, кидая окурок на асфальт. - Стране не нужны, миру не нужны. Никому не нужны. И как так жить во всем этом? - Не знаю, Гога. Было бы время… на Афган бы поехал, лишь бы не это все. Дурацкое время. Ни баррикад, ни войн, ни революций. Они хотят действовать, менять мир, но мир уже в них не нуждается. За всем этим и не разглядишь уже ценность человеческой жизни. «Это наша страна, которой до нас дела нет». Встреча с «большим» человеком проходит в бард-клубе. Небольшая сцена, вокруг столики почти впритык. И никого из посетителей, концертов на сегодня не запланировано. Гоша успел отрепетировать песни со своей командой, но заметно волнуется. Как и все остальные. - Ну что, талантливая наша молодежь. Показывайте, что умеете. Гоша теснится за спиной Дориана, подыгрывая солисту. Песня хорошая, но он бы выбрал немного не такую мелодию и другой темп, но все принадлежит лидеру. Именно Дориан всех собрал, писал тексты и музыку. Его команда уже стала известна в определенных кругах среди прошаренных в теме, возможно ли будет с подобным выйти на больший уровень? Он не подводит и играет хорошо, хотя мысли сейчас забиты Леной, которая лежит сейчас одна в больничной палате и приходит в себя после промывки желудка, Костылем, который поджег машину Сани, и почему-то тренировками. И вроде хочется выложиться на полную силу, но он не может, потому что этих самых сил недостает. Человек из столицы, оказавшийся не таким уже представительным, всего лишь парень лет двадцати пяти задумчиво что-то пишет у себя в ежедневнике. - Потенциал есть. Подумаем, что можно будет сделать, есть один клуб в Москве, вот оттуда бы вам начать, наберем аудиторию, запишем сингл… «Какая еще Москва?» - хочется сказать Гоше. Ему нужно здесь, в Петербурге, родном городе. Как бы не ругался и не задыхался, Попович любит это место. Хотя бы за крыши и вид с них. - Дориан, я в Москву не могу, - говорит он тихо, отведя лидера к раздевалке. - Не переживай из-за денег, у нас ни у кого нет, так доедем, перебежками и пересадками. - Нет, я вообще не могу. У меня тренировки, я спортсмен. Профессиональный. Не музыкант. Я фигурист, - вырывается у него признание, это вообще первый раз, когда он так честно и прямо заявляет кому-то, что занимается фигурным катанием. Другое дело, хоккей, или там дзюдо. А тут… не круто звучит. - Серьезно? - Дориан смотрит чуть язвительно и хмыкает. - Если спорт устраивает, то гитара тебе зачем? - Хобби. - Там же все давно продано, не понимаешь? Судьи, оценки, результаты. Продали наш спорт, а вы сколько не колыхайтесь — ничего не измените. «Продана жизнь моя» - звучит в голове песня Янки. Быть может, Дориан прав? И какая разница, сколько будет биться Виктор на льду, дальше четвертого места ему не подняться. Так же как и Гоша останется на своем десятом, потому все баллы давно уже предрешены? - Другое дело — творчество, - Дориан хлопает по плечу, светя огромной татуировкой в виде креста. - Это наш шанс. Но шанс для чего? Им не дают никаких гарантий, еще ничего не определено. Да и разве он полноценная часть группы? Просто собрались молодые люди вместе поиграть, никаких договоров, так, шайка с улицы. Примерно в таком же подвешенном состоянии, как сейчас кажется Гоше, находится его спортивная карьера, недавно начавшаяся, но… есть ли вообще потенциал? Какой смысл во всем этом? Никифоров в ударе, не спорит с Яковом и выполняет все его указания. Будто Земля начала вертеться в обратную сторону, не иначе. Он радостно смеется и говорит Якову, что скоро будет прыгать и четверные, да еще научится не запарывать их во время соревнований. - Прыжок, Георгий! Тройной лутц, а не это позорище, сливаешь опять. Еще раз! Он бы и рад, да не получается. В конце концов он неправильно отталкивается и закономерно падает на лед, но хотя бы вовремя группируется, чтобы не получить травмы. Девочки смотрят из-за бортика и о чем-то шепчутся. - Эй, ты нормально себя чувствуешь? - Виктор появляется как всегда, когда его никто не просит, и протягивает руку. Вот же тварь, как только наглости хватает... - Да пошел ты, - сжимает до скрежета зубы Гоша и со всей силы отталкивает протянутую руку. Он поднимается сам и выезжает со льда. Молча, ничего не говоря, ставит блокираторы и проходит в раздевалку. - Что за дела, Георгий! Вернулся быстро! Пошли они все. Надоело. Во всем этом нет никакого смысла, ему никогда не получится сделать нормальным прыжок. Никогда не подняться выше, даже с новой программой. Да, где-то позади него другие спортсмены, которые тешат себя надеждой выйти на международной уровень. Они тоже пытаются, но не могут достигнуть этого. У Гоши получилось, но… Но его просто не видно за спиной неподражаемого Никифорова. - Георгий, - Яков заходит в пустую раздевалку и присаживается рядом. Гоша продолжает переодеваться, пусть себе орет. Но тренер не орет, не ругается и не требует вернуться. - Что-то случилось? - спрашивает он даже мягко. Сегодняшний срыв, должно быть, удивил многих, подобного непослушания никто не мог себе позволить. Уйти с середины тренировки проигнорировав тренера. Легко сделать вывод, что произошло нечто экстраординарное, раз спокойный Георгий выбрал путь побега. - Я больше не могу. Не получается, я лучше уйду, чтобы никому не мешать, - ему хочется рассказать про крыши, про тень, про Ленку и Костыля, Дориана, родителей, но разве он поймет? В его время не было такого. Они знали, за что боролись, знали, куда идти. Гоша не знает. С самого детства путь указывали, а теперь… будто наедине с пустотой. - Я бы не стал с тобой работать, если бы не было потенциала. Твой артистизм на льду поражает многих, музыку чувствуешь, как будто сам ее и написал. Поработать еще немного над технической составляющей и призовые возьмем обязательно. Мы с твоими родителями говорили про будущее… - Я… не знаю. Я просто не знаю. Чем мне заниматься, что делать и как жить, - Гоша бросает на плитки любимую кожаную куртку, садится на скамью и закрывает лицо руками. Нет, он не плачет, ведь не ребенок же, хотя очень хочется просто разрыдаться в надежде, что станет хоть чуть-чуть полегче. Отчаянный жест, как попытка закрыться от всего происходящего. На плечо ложится тяжелая ладонь Фельцмана, но ее не хочется сбросить. - Я просто уже ничего не хочу, - послать все к чертям, встать против ветра и закрыть глаза. Оставаться на земле нет никакого желания, а небеса все еще не пускают. - Не будем спешить. Межсезонье, есть время еще подумать. Сегодня собирайся и уходи, завтра выходной у всех. Родителям я сообщать не буду. А ты хорошо подумай, как взрослый человек. Я всегда мог на тебя рассчитывать, ты самый рассудительный из всех оболтусов, хотя тоже дятел. Отдохни, как следует подумай и возвращайся со взвешенным решением взрослого человека. И я приму его, какое бы оно не было. Гоша кивает. Сегодня он точно не в состоянии ничего делать, еще чуть-чуть и глаз дергаться начнет. - Понимаете… Я не знаю, как это объяснить, но… Такое чувство, что меня не существует.