День Валлума

      Вирибис валился с сидения каждый раз, когда грузовик наезжал на кочку. Один из военных решил, что проще будет уложить парня на полу, чем постоянно затаскивать на место. Вирибис даже пытался что-то сказать, но язык не слушался и раз за разом выдавал набор неразборчивых звуков. В один момент машина подпрыгнула так, что все чуть не вылетели со своих мест, и голова Каринириса оторвалась от пола на несколько сантиметров, а после приземления турианец закрыл глаза. Военный пощупал пульс и поднес инструментрон ко рту:       — 131АВ. Готовьте бригаду скорой. Есть пострадавший, слабый пульс, сбивчивое короткое дыхание, — он оглядел потемневшую от крови куртку и рану на лбу турианца. — Потеря крови, сломанный нос. Расчетное время прибытия — семь минут.       — Вас понял, — отозвался голос после короткого молчания.       — Какие-то вы слишком разные для родственников, — заметил военный, посмотрев на Ори. — Очень он уж похож на бродягу, чего о тебе я сказать не могу. Врешь ты, я уверен. Начиная с сегодняшнего дня, за вранье можно и под расстрел пойти.       Заявление военного заставило Ори сжаться на месте и не шевелиться всю дорогу до лагеря, будто подобным образом она сможет раствориться в воздухе. И к её счастью, солдат, больше обеспокоенный состоянием Каринириса, оставил допрос до лучшего момента. Но когда патруль прибыл в шумный лагерь, разбившийся за городом, он всё же не оставил Ори шанса уйти без ответа. Распорядившись насчет первой медицинской помощи и размещения Вирибиса, турианец проводил девушку к свободной медсестре и напоследок повторил вопрос.       — Ты меня слышала? — Военный говорил громче прежнего, нависая над Ори, — кто этот парень?       Мысли о том, что будет с Вирибисом, если кто-нибудь узнает правду, пугали. И также пугали мысли о том, что будет с родителями, если ложь вскроется. Ори мгновенно станет причиной трибунала. Турианка почувствовала, как к горлу подкатил ком, и ноги стали мягкими. Огромные печальные глаза уставились на турианца в форме — она должна сделать шаг ко лжи и её последствиям. Но сомнения не отступали. Поджав мандибулы, Ори отвела взгляд и начала признание, хлюпая и уставившись на носки ботинок:       — Когда произошел взрыв, мы оба были на стоянке…       — Ори? — твердый и одновременно мягкий голос, пробирающийся сквозь шум и гам лагеря за порогом палатки, вонзился в слух и разлился в голове теплой волной.       Девушка, боясь обознаться, медленно обернулась и, поддавшись мимолетному толчку, который исходил словно из груди, просто понеслась вперед. Глаза застилали слезы. Но в этот раз это были слезы радости. За одну секунду турианка подбежала к отцу, стоявшему на пороге, и уткнулась лицом в его куртку, жадно впившись в неё когтями.       — Золотце моё, — справляясь с неудобным костылем и шиной на ноге, Авемис прижал дочку к себе, склонившись настолько, насколько позволяло поврежденное колено, — я искал тебя, птенчик… — мужской голос надломился, и слова застряли в горле, оставив под уставшими глазами мокрые дорожки, а в сердце жгучий осадок от мрачных мыслей.       — Со мной всё хорошо, пап, — хлюпая через слово, Ори пыталась успокоить и отца и саму себя, ведь теперь всё было хорошо. По крайней мере, лучше, чем до этого момента, — а мама?       — С ней всё в порядке, в отличие от твоего старика, — он бережно приобнял дочь за плечи, и слегка отодвинув её в сторону, попытался дохрамать до ближайшей связки сидений.       — Разрешите обратиться, сэр, — солдат попытался привлечь внимание майора, осознавая суть происходящего. Авемис, не отпуская руки Ори, перевел взгляд на патрульного, и утвердительно кивнул, ибо произносить лишних слов у него просто не было моральных сил.       — Ваш племянник, сэр, у врачей. У него истощение, потеря крови, явных тяжелых повреждений нет. Он выкарабкается.       Майор уставился на солдата, откровенно не понимая о ком тот говорил. Ори, уловив задумчивое молчание отца, дрогнула от накатившего страха и машинально сжала пальцы под теплой отцовской ладонью. Авемис коротко ответил патрульному, продолжая держать на лице искреннюю радость:       — Это прекрасно. Мы его навестим, когда будет возможно. Спасибо за работу, — и перевел взгляд на дочь, которая судорожно тыкала носами ботинок в напольное покрытие и стучала подошвами, заведя ноги под стул.       — Медсестра скоро освободится, — отчеканил патрульный и поспешил убраться вон, убедившись в том, что девушка не врала, и, посчитав, что донимать майора лишними вопросами будет себе дороже.       Оставшись наедине с отцом, Ори не знала чего ожидать следом за опьяняющим чувством воссоединения. А ведь он только что соврал… Значит… Что?       — Ори? — Авемис произнес имя дочери не намного тверже, чем в момент встречи, ибо боялся, что может испортить всё, расстроив своей жесткостью и без того напуганного ребенка.       — Папа, — она подняла на отца грустные глаза, — он мне помог. Если бы не Вирибис, я… — она шумно вздохнула и потупила взгляд в сторону, — солдаты могли его забрать…       — Куда, Ори?       — Туда, куда забирают всех сепаратистов, — предположила девушка, хотя мало представляла, где могло находиться это «туда», но представляла, что там могли делать с арестованными. Особенно, сейчас. После взрыва и убийства сотен тысяч граждан.       Авемис прижался к спинке стула, продолжая смотреть на дочь:       — А он сепа…       — В том-то и дело, что нет, — Ори обернулась и затараторила, но достаточно тихо, чтобы никто случайно не смог бы услышать её, — он из бедного района. Ему пятнадцать лет. У него больной папа. И он тоже нездоров… ему надо помочь… он же помог мне? — Турианка в отчаянии прильнула к отцу.       В том, что Ори говорила искренне турианец не сомневался, поэтому, крепко обняв её, произнес:       — Я что-нибудь придумаю, птенчик.

***

      Вирибис нашел себя в неудобной койке, когда очнулся, а на правой руке чувствовалась до боли знакомое ощущение старинных металлических наручников. Сделав вывод, что он был арестован, парень попытался перевернуться со спины, но ничего не получилось — все тело было как желе, он почти не контролировал свои конечности. Где-то на заднем фоне послышался совершенно хладнокровный голос:       — Снимай капельницу.       — Снял, — кто-то отозвался, доставив неприятные ощущения турианцу в районе локтя.       — Пульс учащается, бей седативное, посмотри пару секунд, не откроется ли рана на лбу и иди за мной, — наручник щелкнул, и рука парня была освобождена.       В этот же момент Вирибис успел перекинуть голову на бок, и как только он это сделал, шприц с размаху вонзился под левую мандибулу, которая тогда была сверху, пробивая лицевую броню турианца. По ощущениям, прошло минуты две. Он вновь открыл глаза и прямо перед ним стоял военный, смотря исподлобья на парня. Тот крутанул головой по сторонам, словно убеждаясь, что никто не слушает и начал:       — Слушай сюда, ты помог моей дочери, а я постараюсь помочь тебе. Как тебя зовут, откуда ты и чем занимаешься?       Вирибиса изначально охватил гнев, когда он увидел кого-то в форме, и он не собирался отвечать, но внезапно в одночасье его настроение изменилось на благодушное и неожиданно для самого себя, видя, как военный озирается по сторонам, решил выдать все как есть, насколько он мог помнить после сотрясения:       — Ви… Эээ, — протянул парень, пытаясь перевалиться на другой бок. — Ви… — Снова повторил тот, никак не собравшись с мыслями, чувствуя, как кто-то его схватил за плечо и помог сменить позу. — Неоднократно привлекался к административной ответственности за мелкое воровство, разбои, — произнес Каринирис, будто сам себе зачитывал приговор, выговаривая отчетливо каждую букву, хоть и с ошибками расставляя гласные. — Держали несколько раз по месяцу в КПЗ по подозрению в связях… — Внезапно турианец замолчал, вытаращив глаза, понимая, что если он сейчас не остановится, то всем все станет известно, а остановиться парень не мог. Вирибис, чувствуя, как что-то еще действует на его речь, решил зажать себе рот, но жест получился очень неловким, больше он был похож на пощечину, выписанную ватным телом самому себе. — Ори, — произнес парень, мгновенно сменив тему, увидев свою недавно приобретенную подругу совсем рядом, сидящую около койки.       — Ты ее помнишь? — Задал вопрос военный, заглядывая в стеклянные глаза Каринириса, будто проигнорировав все сказанное до этого.       Вирибис простонал, понимая какой-то частью мозга, что сейчас говорит не он, а что-то введенное в его организм, торопливо выдал:       — Ори, она же мне понравилась. Это моя девушка, — ответил парень без тени сомнений.       — Ты что несешь?! — Ори шикнула на Вирибиса, чувствуя как от его слов и недовольного взгляда отца к голове прилила кровь, в горле пересохло, а ноги стали ватными, — пааап, он бредит! Пока мы выбирались из того центра, ему столько раз по голове заехали, что я со счету сбилась… — протараторила девушка и замолкла уставившись на отца.       Авемис строго глянул на парня:       — Да, вижу, что он не в себе. Но не стоит такое выкрикивать на каждом шагу. Сейчас молчание безопаснее, — турианец сильно сжал плечо Каринириса, надеясь, что хоть какое-то неудобство приведет того в чувства, — слышишь?       Авемис попал пальцем в болевую точку на плече, неизвестно случайно или специально, но Вирибис простонал, выпалив:       — Да больно же, скрата! — он попытался вывернуться, но пальцы сжались еще сильнее. — Все, все, все, все, все — произнес парень шепотом.       Болевые ощущения быстро выпихнули из головы туман и сумбур после поставленной капельницы. Авемис с минуту внимательно смотрел на обессилившего парня. В его глазах читались метания от крайности к крайности. Ори видела это и ощущала. Она просто не представляла между чем сейчас разрывался отец. Глубина и тяжесть этих мыслей отражались в мужских темных глазах еле заметными дрожащими бликами.       Авемис отступил от койки Вирибиса и тяжело вздохнул:       — А теперь объясни, кто ты и откуда, — голос турианца звучал твердо и холодно. Он явно не разделял чаяния дочери по поводу Каринириса, но и не хотел делать спешных выводов.       — Вирибис Каринирис. Я из Клунги, — ответил парень, глядя в никуда.       Он тяжело дышал и прикрыл глаза наполовину. Парень сам не понимал, что с ним происходит, где он, кто тот, с кем он говорил, что с ним теперь будет. Он немного поерзал на койке, успев за эти несколько секунд клятвенно самому себе пообещать, что он больше ни слова не скажет плохо о Иерархии, никогда больше не нарушит ни одного закона, лишь бы только его отпустили к отцу проверить, как он. В этот момент он ощутил по-настоящему звериный страх, под давлением на мозг которого тихо проговорил:       — Отпустите… Мне надо к отцу, — жалобно произнес Вирибис, устремив теперь уже широко открытые глаза на турианца с костылем.       — Клунги, — процедил Авемис, недобро глянув на Ори, которая продолжала неподвижно сидеть, — это немного всё усложняет.       Турианец знал, что в данной ситуации, когда на планете творится хаос, в систему стягиваются военные подразделения со всех колоний, а экстранет просто разрывается от обилия не самых правдивых новостей, разбираться с жизненной позицией молодого парня из гетто никто не будет. А еще Ори соврала. Разумеется, из благих побуждений, ведь Вирибису требовалась медицинская помощь, а не допрос. И это была обоснованная истина.       — Значит так, — командным голосом выдал турианец, — Ори, оставайся здесь, никуда не уходи. Мне надо кое-что проверить. Ясно?       Девушка коротко кивнула — перечить отцу не было в её правилах. Разве что, немного капризничать, но сейчас было не до этого. Когда Авемис удалился, Ори подошла ближе к Вирибису и, не зная толком, что следует говорить в таких случаях, спросила:       — Как себя чувствуешь?       — Хуево, — произнес парень, вложив всю душу в это слово. — Голова болит так, что моргать больно.       Он лежал на боку, не шевелясь, и смотрел на край кровати полуприкрытыми глазами. Тут он вспомнил, что пока он был в отключке, ему что-то снилось, причем что-то приятное. Но что это было, вспомнить уже не мог. В памяти остался только один фрагмент, как он вел куда-то поезд. Наверное, это было связано с тем, что он часто товарняками добирался ближе к центру города и обратно. За что ему влетало не один раз от железнодорожников, даже были случаи, когда его ловила полиция. Вирибис призадумался и понял, что он много чего делал незаконного, что наводило на пессимистичные мысли о конце пребывания в лагере. Внезапно парень посчитал нужным извиниться перед Ори за то, как он себя вел, потому что теперь он понял, каково это — не знать, что с твоими родственниками в страшные моменты, а Вирибису казалось, что у него хорошие шансы вообще не узнать, что с его отцом.       — Ори, прости меня за мое поведение. Я был полным идиотом… — он коротко глянул на нее и затем снова перевел взгляд на край койки. — Да и есть полный идиот.       Он вздохнул и прикрыл глаза, ожидая ответа турианки, и эти несколько секунд протянулись ну очень долго для него.       Неожиданно для самой себя, Ори захотелось прикоснуться к Вирибису и тем самым его хоть как-то утешить. Она осторожно накрыла ладонью кисть его руки и стыдливо глянула:       — И ты меня извини за капризы, — турианка тяжело вздохнула, вспоминая чем закончилась их прогулка по городу, и, склонившись чуть вперед, почти шепотом произнесла, — кажется, я тоже дел натворила. Соврала солдатам. Но папа что-нибудь придумает. Вот увидишь.       — Да ладно, — ответил турианец и развернул ладонь к ладони Ори. — Не думаю, что он захочет ставить тебя под удар, когда узнает, кто я на самом деле. Если он пошел к полицейским, то у них точно узнает много интересного. Да и кто вообще меня отпустит отсюда?       Вирибис прерывисто вздохнул, сдерживая накатившие эмоции. Он сжал вторую руку в кулак, говоря про себя себе: «Да успокойся ты, не позорься!». И пока парень с этим справлялся.