Немного иначе

      С недавних пор, Вите перестало казаться забавным слово «совпадение». В детстве он развлекался тем, что разбирал его на части и гадал над смыслом. Ну правда же, сов-падение — получалось «падение сов»? Зачем им куда-то падать? Или «совместное падение». Совместное падение сов. Как синхронное катание, только не на льду, а куда-то вниз. «Ух» — и летишь в темную пустоту.       Вот именно что-то подобное он за собой и подмечал.       Казалось бы, всё шло своим чередом, весьма позитивным причем. Он умудрился закрыть в межсезонье первый юношеский и готовился уже к настоящему, второму спортивному разряду. Оставались последние ступени до КМС*, самые ответственные и важные — а с кандидатом можно выступать в юниорах. Тут не забалуешь: вместо двух-трёх минутной имитации произвольной, ставились обе программы и это вызывало определенные трудности. Развести в уме элементы стало труднее и иногда он уплывал, начиная под бодрый темп короткой выводить плавную, растекающуюся дорожку. Это сразу же замечали все присутствующие на льду: старшие смотрели с сочувствием, понятливо кивали, тогда как неожиданно вывалившиеся пара дошколят разевали рты. Витя выпадал из ритма, безбожно отставал от мелодии, но вместе с тем словно светлел лицом и катал с абсолютной уверенностью. Яков ругался сквозь зубы, дергал за локоть и волок не сопротивляющегося мальчика к бортику. Совал в руки стаканчик обжигающего несладкого чая и только тогда Никифоров удивлённо хлопал глазами.       — Но я же… шёл за музыкой. Вы ведь сами сказали, слушать мелодию.       И, когда слышал в записи свою тему, ошарашенно прислушивался. Пожимал плечами. Мало ли что показалось, бывает.       Приходил домой, старался дольше гулять и играться с родным Маккачином, а меж тем ставил на загрузку новое видео с японских национальных. Сколько же пришлось потратить усилий в свое время, чтобы догадаться, как их найти. И хмыкал, вновь в очередной раз слыша в колонках уже знакомую музыку. Ровно ту же, под которую неведомым образом катал во Дворце за пару дней до юниорских соревнований. И это было совсем не смешно.       Он научился с первого взгляда на лицо юного спортсмена через скверную запись определять стиль проката. Как есть игра «Угадай мелодию», вот там нужно узнать песню с первых нот. Если бы там загадывали исключительно музыкальные композиции одного японского фигуриста — Виктор стал бы абсолютным чемпионом. Однажды поделился этим странным наблюдением с Милой (в последнее время Гоша ходил хмурый и избегал его по неизвестным причинам), та засверкала глазами и выдала что-то про межконтинентальную телепатию. Пришлось отмахнуться от дурацких попыток разгадать тайну.       Тем более, в прокате Никифорова к осени должны были появиться не меньше четырех безупречных двойных прыжков и это не считая каскадов. Виктор не привык к мысли, что у него что-то не получается и уперся — ему хотелось все шесть. И тройной в начале произволки, как свечку в торт.       Тройной тулуп у него имелся. Почти идеальный, отшлифованный до яркого блеска, выстраданный отбитыми боками и коленями, с не сходящими синяками. Витя прыгал его ежедневно, раз по десять на дню, все боясь что-то упустить, забыть какую-то неимоверно важную деталь в исполнении. Стремился создать его таким, чтобы не стыдно прыгать даже в юниорской лиге.       Милка завистливо вздыхала, сдавшись после двух недель безуспешных попыток под непрекращающиеся крики Якова, стремящегося прекратить произвол. Покивала понятливо на его объяснения в различии катания юношей и девушек и продолжила вздыхать, но уже за бортиком. Гоша тоже пробовал, где-то с месяц, а потом плюнул, буквально. Отхватил леща от тренера и начал из-за чего-то грузиться.       А у Никифорова не ладилась дружба с риттбергером. Вообще. Вот ни на грамм. Даже пресловутый самый сложный лутц покорился за пять месяцев. И ему бы плясать от радости — пять из шести, это же восхитительно. Но он тихо бесился, а изредка и не очень.       Яков Давидович выглядел скорее довольным. Показывал снова и снова: либо сам, либо в замедленной записи, поясняя, что Витя делает не так. Советовал немного расслабиться.       — Видишь какое дело, Витёк, — он прихлебывал кофе из термоса и прикусывал наспех сбитым бутербродом. — У всех есть какие-то предпочтения. Толчковая нога там, опорная. Некоторые крутятся по часовой и ничего. Вот и тут, если любимые прыжки, то удаются при любой погоде, а бывает и так, — кивнул на перешнуровывающего конек парня, устроившегося прямо на льду. — Про лутц четверной слыхал уж?       Витька кивнул. Еще бы не слышать, всем спорткомплексом гудели.       — Тулуп и сальхов простые, их еще в девяностые взяли. Казалось бы, дальше флип и риттбергер, как средней тяжести, ан нет. Я вон, флип терпеть не мог и ничего, смирился и катался с другими. Вот и ты…       Тренер договаривать не стал, ожидая, что его поймут и так. Понять-то поняли, только соглашаться не спешили.       Витька вычитал в одной из брошюрок в тренерской понятие «спортивная злость». Не когда ты кого-то вправду не любишь, нет. Дружишь, симпатизируешь, удачи желаешь сопернику. А потом он выходит на арену и творит что-то невообразимое, невозможное для тебя. И непонятно, то ли восхищаться, то ли злиться, раз сам так не можешь.       Японец прыгал все тройные, хотя и падал часто. Реже всего на столь же ненавистном Викторе акселе. Чуть чаще — на риттбергере. Вот и выходила чудная панорама чувств тепло-холодно. И время от времени гуглились спортивные новости. Так что когда Кацуки распределили на Кубок Санкт-Петербурга, Витька чуть не закричал от переполнивших эмоций. В его родной город, сам прилетит — это ли не удача?! На следующей тренировке он хвостиком ходил за тренером, заглядывал ему в глаза и печально-печально вздыхал.       — Да выкладывай уже, сил моих больше нет! — взревел Фельцман под вечер, а затем всмотрелся получше в сияющее честностью голубые глаза. — Впрочем, сам догадаюсь. Япошка твой?       Витя помотал головой возмущенно, мол, как вы могли помыслить!       — Нет! И не мой он.       — Уж да уж. Когда хоть любоваться пойдем?       — В последнюю пятницу августа короткая. Яков Давидович, пойдем же, да? — Никифоров теребил чуть короткие рукава толстовки, напрасно стараясь не выдавать ажиотажа.       — А что, не у нас будет?       — В «Спартаке».       Мужчина скрестил руки на груди, задумался на минуту и наконец определился:       — М-да, в «Юбилейном» бы лучше, конечно. Ну да ладно, устроим пацанам показательную.

***

      Когда Юра мелким первоклашкой пришел в Ледовый дворец записываться в секцию, он думал только о том, как это будет круто. Засматривался на кубки в стеллажах, критически осматривал фотографии на стендах с соревнований и тренировок. Мужественный спорт, травмоопасный и идеально ему подходит — так он считал, напевая заевший мотив: «В хоккей играют настоящие мужчины, трус не играет в хоккей». Уже подбирал коньки.       Можно было бы подумать, что он увидел известного фигуриста и влюбился в катание — ничуть. В жизни все оказалось куда проще — места в секции закончились. Однако продолжался набор в фигурное катание. Юрочка заявил, что это для девчонок и ему не подходит, но после предложения перейти через пару месяцев куда ему больше хочется, неохотно согласился.       Вскоре начались занятия в младшей группе (в чем смысл их разделения, Юра до конца не понимал — занимались они часто одновременно, только уходили раньше). Мальчик познакомился с ребятами и с некоторыми умудрился сдружился. Иногда косился на парней чуть постарше, Витьку и Гошу, особенно когда те начинали придуриваться: чередовали вращение в разные стороны, пока у кого-то первым не закружится голова или катали сокомандников паровозиком вдоль бортов. Он фыркал недовольно, учился твердо стоять на коньках и рвался повторять за ними, так и продолжая время от времени поглядывать на расписание хоккеистов.       Пока однажды в выходной тренер не пришел в приподнятом настроении, подхватил ребят из обеих групп и отвез на каток на другой стороне Питера. Гоша говорил, что там сейчас проходит один из юниорских этапов Гран-При, и если ты не видел произвольные чемпионов своими глазами, то какой ты к чертям фигурист. Юра вертелся в пластиковом кресле на трибуне, не особо следя за программами. Даже когда погас верхний свет и рампы направили на арену, он дергал за отросшие до плеч волосы Витю — дразнить его было куда забавнее. Тот вырывал пряди из детских рук и раздраженно обещал завтра же постричься. Собирался еще что-то добавить, но внезапно умолк и восторженно уставился на каток. Юра проследил за его взглядом.       На лед выходил невысокий мальчишка в черном костюме, японец, как объявили по мегафону. Задумчиво проскользнул по кругу, пару раз взмахнул руками, разминая, и замер в центре катка. Зал постепенно заполнила музыка и за мгновения до первых отзвуков пианино, фигура тронулась с места. Спортсмен, несмотря на еще не ушедшую детскую пухлость, двигался легко и свободно. Тонкие руки-веточки тянулись к зрителям, а плавные движения гибкого тела привораживали, заставляя задержать на себе взгляд. В какой-то момент он неуловимо улыбнулся публике и решительно взлетел, только и щелкнули лезвия об лед. Яков Давидович нагнулся к младшим из своих учеников и вполголоса стал пояснять его действия: «Тройной аксель из кораблика, а вот сейчас — каскад тройной тулуп-двойной сальхов. Видели ошибку — потерял равновесие на дорожке? М, весьма выразительная либела с переходом в полубильман. Попович, чтоб завтра повторил!»       Большую часть Юра не понял, хотя заметил, что Витька слушал чрезвычайно внимательно, впитывая каждое слово. И именно потому рассмотрел нечто иное: остальные спортсмены через половину программы катались как сонные мухи, выжимая последние силы и обливались потом. А азиатский парень, казалось, усталости даже не чувствовал, прыгая так, точно презрительно смеялся над способностями человеческого тела. Фельцман подметил его взгляд, согласно хмыкнул:       — И откуда в таком цыпленке столько выносливости? Если бы ещё вращение не срывал и аксель чистый.       Плисецкий недоверчиво взглянул на тренера. Того, что показывал этот раскосый мальчишка мало?       — Все элементы как из учебника, прыжки неуверенные. С ним ещё работать и работать.       Когда фигурист замер в финальной позе, группа не утерпела и вскочила со своих мест, хлопая с такой силой, что заболели ладони. Спортсмен раскланялся и сбежал в КиК**, только теперь позволив себе согнуться от усталости и задышать чаще. Озвучили баллы, но Юра не знал, какие они: высокие, низкие? Никифоров уставился на экран под потолком, торопливо повторяя имя выступавшего, словно хотел вызубрить наизусть.       Позднее, уже когда они пробирались к выходу, этот Витька пропал. Не то, чтобы его особенно жалко, да и не пропадет почти двенадцатилетний лоб один, но Яков отказался уезжать без него. Пока все столпились у автобуса, Юрка прошмыгнул через задний вход в здание и как раз успел заметить беглеца. Он притулился у стены и, когда фигуристы проходили мимо, осторожно дотянулся до темной олимпийки с японским флагом на рукаве. Молодой спортсмен неуверенно оглянулся и, увидев мальчика, что-то спросил. Наверное, по-своему или по-английски, раз Витя нахмурился. Но Никифоров не растерялся, протянул плакат и фломастер и, подглядывая в телефон (Юра узнал расцветку онлайн-переводчика), что-то сказал. Японец робко рассмеялся, совсем не зло, очень по-доброму и скорее удивленно. Присел, чтобы быть с Витей одного роста, кивнул. Подписал плакат, кажется, даже что-то нарисовал рядом. И легонько погладил по голове, едва-едва проведя пальцами по волосам. Витя солнечно улыбнулся, очевидно, поблагодарив, и проводил юношу взглядом, пока тот не скрылся в зоне для участников соревнований. Очень аккуратно свернул плакат, засунул в тоненькую папочку и только потом помчался к выходу.       Юрка с удовольствием бы поиздевался над старшим товарищем, припомнив по ходу поездки домой его фанатство, но мальчонку заняли другие мысли. На все эти ласточки-заклоны ему по-прежнему плевать с высокой колокольни, равно как и на каких-то там иностранных фигуристов. Но зато живо запомнилось как зал громко реагировал, особенно на прыжки: взрывался одобрительными криками или огорченным гудением, в зависимости от успешности выступавшего. Это звучало здорово. Даже интересно. Раззадоривало. Юрка с интересом обнаружил в себе азарт и желание помериться силами. Чуть подумав, он решил дать фигурному катанию шанс.