***
Кубок России пролетел незаметно, отпечатавшись в памяти только парой запомнившихся моментов, но, в общем, стерся довольно быстро, не отличаясь от других соревнований. Да, масштабнее и многолюднее, а лица вокруг знакомые — встречались либо на областных, либо на московских. На жеребьевке Никифоров невозмутимо сидел в спортивном комплекте (приобретать выходной костюм не имело смысла — безумные темпы роста не снижались), а вокруг вышагивали изящные девушки в платьях под руку с юношами в строгих рубашках, почти сплошь парники и танцоры. Во время разминки парни постарше вполголоса обсуждали голубовато-белый образ Виктора, не особо скрывая веселья. Витя тоже не стал смущаться, открыто улыбнулся им в лицо, когда на табло высветилась сумма баллов, бьющая всех присутствующих на голову. Зато Гоша затаил обиду, перенервничав во второй день и заняв лишь четвертое место. С этим тоже нужно было что-то решать, так как сезон закончится, а с Поповичем еще на одном катке тренироваться. Но Георгий показал себя лучше, чем Витя поначалу на него думал, что одновременно стыдило и радовало — он перебежал ко второму тренеру и в ударном режиме начал подготовку к следующим отборочным. Даже на пару с Бабичевой пожелал удачи в Гран-При. И происходящее казалось удивительным. Виктор на цыпочках обходил квартиру, трогая все вокруг, словно пытался впитать в себя суховатую и теплую атмосферу дома перед отъездом. Не верил до конца, что скоро отправится на международные соревнования. В первый раз за границу и сразу с туром по Европе: Острава, потом Таллин. И если очень-очень повезет, если все-все получится — на Лазурный берег Марселя. Два российских кубка после некоторого размышления заняли место на крышке пианино, потеснив горшки с цветами. Виктор позволил себе немного ими полюбоваться, наслаждаясь робким еще торжеством, пробуждающимся чувством гордости в груди. Сжал в кармане крышку мобильного, на котором недавно листал сводки спортивных новостей и решительно нахмурился. Гоша может сколько угодно изображать оскорбленную добродетель, но Виктор никому бы не отдал выцарапанные награды. Да, они оба старались и трудились, но это не его вина, что у кого-то получилось лучше. В Чехии боевой настрой чуть дрогнул. Никифорова окружили совершенно незнакомые люди и чужие стены, захлестнуло новыми тревожными ощущениями. Особенно ударило по уверенности то открытие, что вокруг не говорили ни слова по-русски. Чешский звучал очень похоже, слух улавливал сходные корни, но они произносились до того причудливо и быстро, что уловить смысл становилось не так легко. В спорткомплексе, к ужасу Виктора, большей частью присутствовали иностранцы, и все общались на английском. Школьного курса отчаянно не хватало, а обычно с легкостью запоминающий новые фразы ум сдался после первого же десятка. Ситуацию спасал Фельцман, ставший истинно незыблемым маяком стабильности в океане страстей. Он спокойно вел беседы с комитетом и небольшим количеством прессы, ими заинтересовавшейся, на четком британском. Перевел Витины часы на местное время, выписал расписание для парней-одиночников и заставил вызубрить как «Отче наш», чтобы случись чего Виктор знал, где и когда обязан быть. Утром перед короткой Яков заметил дрожащие пальцы подопечного, натягивающего одежду излишне медленно, и обматерил на чем свет стоит. Громко, не сдерживая голоса, на исконно-русских выражениях, которые наглецу Плисецкому и не снились. Никифоров слушал, разинув рот, с таким восторгом, открывая для себя новую черту сроднившего тренера. Чувствовал привычное, родное — точно никуда с питерского катка и не уходил, и иррационально успокаивался. Дядя Яша давно знал, что иногда Витю необходимо метелить почем зря, иначе дурь из головы не выбить. На тренировках сдерживался, предпочитая иной подход, взращивая в спортсменах сознательность, а теперь понял — надо давить, сам Витя не справится. Перед короткой фигурист внутренне подобрался, насколько смог. Зачесал длинные волосы в тугой высокий хвост, затянул шнуровку и поправил костюм. И вышел на каток, разом успокоившись. Рядом скользили иностранные спортсмены, трибуны переговаривались на всех языках мира и на них уставились десятки камер. Но кое-что, помимо Якова Давидовича, оставалось неизменным. Лед был во всех отношениях таким же, как в привычном Ледовом Дворце. Коробка имела точно те стандартные размеры, что и каждый каток, на котором Виктору пришлось побывать. Даже бортики казались похожи, увешанные малопонятной рекламой. Расслабиться оказалось проще, чем он думал поначалу. Стоило только прикрыть глаза, не обращая внимания на публику, и вслушаться в строгое напутствие тренера, представить — это обычная тренировка. Он сейчас откатает въевшиеся под кожу движения, а из-за борта заорет что-то недовольное Юрка, Милка посмеется с другого конца площадки и прыгнет к нему Попович, в духе: отойди, сейчас я покажу как надо. Виктор улыбнулся и направился к центру арены. В теле гудело предвкушение.***
Он выполнил короткую на отлично. Дорожки и проклятые вращения казались идеальными. Чуть запнулся на выезде из ненавистного тройного акселя, исправился на лутце и дожал во второй половине каскад флип — тулуп. Показал результат лучше, чем в России, но по промежуточным итогам занял третье место. Виктор потрясенно молчал всю дорогу до отеля. Как, вот как можно кататься еще сильнее?! Дома никто даже близко не мог подобраться к его баллам, а здесь… «Тут тебе не там, Витек». Шестнадцатилетний китаец и мальчишка из Швейцарии наглядно показали — не суди по родине весь мир, на ней свет клином не сошелся. Эта, в общем-то, очевидная мысль прежде не приходила ему в голову и теперь прочно в ней укоренилась. На третьем месте далеко не уедешь, даже если получится удержать его завтра. А еще второй этап и плакал финал. Прости, Гош, бахвалился и не смог. Под душем Витя вцепился в волосы и резко дернул, до боли, коря себя за упаднический дух. Ничего пока не кончено, разрыв между золотом и бронзой составлял пять очков с копейками. Опускать руки нельзя ни в коем случае, все решаемо. Под бдительным взором Фельцмана он устроился за столом с блокнотом и телефоном, просматривая собственную произвольную с Кубка России. — Яков Давидовыч, как мне сократить разрыв? Я хочу поменять прыжки. Тот, кряхтя, пристроился рядом, заглянул в исписанные листы. Нахмурился: — Аксель не трогай, ты не вытянешь его во второй половине, как и лутц. Но вот третий каскад можно и взять, — отобрал ручку и набросал несколько вариантов. Обвел самый эффективный. — Идем утром и смотрим, какой потянешь. Осилишь — будут тебе шесть баллов сверху. А нет — так смотри, Вить, бронза лучше, чем ничего. Мальчик кивнул, запоминая комбинации. Повторил на полу номера несколько раз, чтобы тело запомнило и свалился на кровать. Голова слегка гудела, ровно как и ноги. Услышав как на соседней кровати укладывается тренер, отвернулся, доставая из рюкзака наушники. — Долго не сиди, не выспишься — сразу можем уезжать, — наказал Яков перед сном.***
На Ледовой арене мандраж накатил с новой силой. На открытом прокате тряслись уже не только пальцы, а лед словно самовольно выезжал из-под коньков. Витя последний раз столько падал в далекие восемь лет. И ему постоянно казалось, будто на него направлены взгляды каждого в помещении, и все шепчутся о нем, посмеиваясь. Это выбивало из колеи и, на удивление, немного злило. Яков пригрозил отменить тренировку, если сие безобразие продолжится и, худо-бедно, фигурист собрался. Несколько раз прогнал новую версию произвольной и чуть расслабился, убедившись в своих силах. Даже попробовал любезно улыбнуться корреспонденту местного телеканала, очевидно, зря, так как тот резво направился к нему с намерением взять в оборот молодого русского спортсмена. Фельцман тут же оттеснил его от подопечного, согласившись ответить на пару вопросов. Украдкой вздохнув, Никифоров прислонился к бортику, теребя в ладонях кончик хвоста. И услышал за спиной чуть слышный выдох: — Wow, chéri fleuron! * За ним наблюдал другой фигурист, показавшийся весьма смущенным тем, что его заметили. Чуть поколебавшись, он робко улыбнулся и подъехал ближе, также облокачиваясь на бортик. Никифоров вернул приветствие, и, не желая показаться невежливым, с усилием воскресил в памяти багаж слов, причем больше почерпнутый не из учебников, а интернет-форумов. — And what should I say in answer? ** Мальчишка удивленно приподнял брови, видимо, не ожидавший от него попыток завести беседу, но с явным удовольствием продолжил, также переходя на английский: — Редко вижу кого-то, говорящего по-французски. Не самый популярный язык. — Я им тоже не владею, но ты использовал распространенное выражение. — Оу, это было недоразумение. Не хотел тебя обидеть. Виктор, верно? Собственное имя в чужом произношении звучало непривычно, превратившись в занятное Викто́р. Но собеседника окликнул тренер и он с сожалением махнул рукой, ускользнув на другую половину катка. Запоздало Витя припомнил, как его звали — швейцарец Кристоф, располагающийся на строчку выше в рейтинге. Чуть проследив за ним, он решил, что, наверное, тот неплохой человек и они могли бы еще пообщаться. Только стоит научить его правильно произносить «Ви́ктор». Перед произвольной он успел умыться и прохладная вода несколько успокоила взбудораженные эмоции. К чему лишние нервы? В конце концов, он просто сделает все, что сможет. Вновь выйдя на каток, Виктор постарался максимально сконцентрироваться. Прогнал в голове компоненты, напоминая очередность и проследив за жестикуляцией. Он намеренно изменил только прыжки — иначе бы пострадала хореография и интерпретация. Черт его знает, как воспримут чешские судьи другую версию, не хотелось рисковать попусту. Сделал круг, привыкая к ощущению льда под ногами и простенький одинарный аксель, чисто для настроя. Минута перед включением музыки подошла к концу и он принял позу в центре. Тело среагировало быстрее разума и под первые мотивы само начало двигаться. Пока руки описывали изящные жесты, Виктор судорожно пытался понять — не рано? Он же не выдал фальстарт? Усилием воли задвинув звоночки паники, скользя в легком пируэте, плавно набирая скорость. Открывал программу его сильнейший каскад: тройной лутц с тройным тулупом. Внимательно вглядываясь назад, подобрал момент и прыгнул, еще в воздухе почувствовав, что элемент вышел удачным. Абсолютно не задумываясь, сразу как опорная нога коснулась поверхности, бросился в тулуп, следя за собственным положением. Расслабился только на выезде, удивляясь, как аккуратно все вышло. Размеренной дорожкой расчертил каток, собираясь перед акселем, но отвлекся, не уследив за всеми деталями как должно. Выставил вперед руку, не дав себе завалиться и тут же оттолкнутся, восстанавливая равновесие. Затопила обида — самый ценный прыжок теперь выйдет со штрафом, но уже поздно горевать. Впереди еще шесть и их необходимо выполнить идеально. Он вслушался в мелодию, пользуясь ее замедлением для того, чтобы восстановить дыхание. Пластично изогнулся в кораблике, перешел на нужное ребро, срываясь во флип. Любимый элемент не подвел, вернув уверенность и внутреннюю гармонию. А затем пришло осознание — сейчас или больше никогда в этом сезоне. Заканчивалась первая половина и именно здесь находился тройной лутц, второй по стоимости. Если сделать его позднее, всего на сорок секунд — пойдет прибавка за усталость. Яков будет ругаться, очень, зная Витины пределы стойкости. Чувствуя себя непроходимым идиотом, Виктор пододвинул вращение в плане, уходя в него раньше срока. Сейчас, совсем скоро ритм изменится и можно будет вставить лутц между другими. Дождавшись, почти сразу, без перехода прыгнул тройной тулуп, осознавая — зря. Перед глазами путалось, вестибулярный аппарат не успел вернуть стабильность и приземляться пришлось на обе ноги. Сжав зубы, он выругался про себя. Но главное — удержался, падение вышло бы страшнее. Выстраданный лутц послушно себя показал, как и двойной каскад. Оставались последние два прыжка, но Виктор уже задыхался, не в силах вдохнуть полной грудью. Мышцы почти не чувствовались, а ноги потеряли значительную долю чувствительности. Он не ощущал тела, управляя им на одних инстинктах. На спине костюм противно прилип к коже, вниз соскользнул пот, почти сразу впитываясь в ткань. Никифоров прикусил язык, чтобы поддержать сознание в ясности. Напряг остатки выносливости и выполнил тройной каскад, чудом умудрившись не сорвать заключительный двойной тулуп. В этот момент он от всей души ненавидел собственную музыку, умоляя ее закончиться побыстрее, иначе ноги не выдержат и он рухнет прямо сейчас под взглядами судей. Едва различая звуки от шума в ушах, сжал кулак в драматичном жесте сильнее чем требовалось, впиваясь ногтями в ладонь. Пережил последний двойной аксель, вымучил ровную финальную позу, застыв в ней точно на секунду и сломался. Выжатый абсолютно до суха соскользнул на лед. Воистину, обжигающий холод показался ему райским наслаждением. Сделав пару глубоких вдохов, заставил себя подняться и торопливо раскланялся болельщикам. Скользнул к выходу и рухнул в горячие руки Якова, вовремя его подхватившие. Тот затряс его, шепча на ухо: — Давай, Вить, не умирать. Рано еще! Вдвоем они преодолели несколько метров до диванчика в уголке для слез и поцелуев и благополучно упали на него, под добрые смешки операторов. Кажется, Виктор отключился на пару минут от окружающего мира, потому что тренер встряхнул его, указывая на экран. Цифры расплывались. Никифоров точно помнил, что за короткую у него семьдесят шесть баллов. Прищурившись, он разглядел сто шестьдесят три и четверть. Мозг сосчитал быстрее компьютера. В сумме без долей выходило двести сорок чертовых очков. Виктор закрыл глаза. Вот и все. Больше он ничего изменить не в состоянии. Дальше катался Кристоф и китаец, то ли Чен, то ли Чоян. Джакометти как раз снимал защиту с лезвий, затем оглянулся и показал большой палец. Витя улыбнулся. И решил, неважно какими выйдут сегодняшние результаты, обменяться с швейцарцем контактами в соцсетях.***
Виктор обогнал их на полбалла. Точнее, на ноль целых и сорок девять сотых. Поначалу даже поверить не мог, просто зажал рот руками и шокировано всматривался в турнирную таблицу. Знал, если отпустит руки — заорет от восторга, а вокруг камеры, неприлично. Их мгновенно окружила толпа, выкрикивая что-то на английском, чешском и еще черт знает каких языках, они все равно смешивались в единообразную какофонию. Более менее способность связно мыслить вернулась лишь к вечеру, ровно перед самой церемонией награждения. Стоя перед тяжелой шторой, в коридоре у переполненного катка, Витька в ужасе вцепился в рукав тренера: — Дядь Яш, а что делать-то?! Тот внезапно подавился словами, расхохотавшись. Никифоров так не трясся перед соревнованиями, как сейчас. Утерев слезы, Фельцман толкнул его вперед, бросив напоследок: — Гимну вслух не подпевай и все обойдется. Ничего не обошлось, вот ни фига. Витя позабыл нагнуться на вручении медали, не среагировав даже когда судья тактично кашлянула. Кристоф — святой человек! — дернул его за локоть, намекая. Пока играла незабвенная «Россия священная наша держава», уши Никифорова полыхали ярче Олимпийского огня. Затем их все-таки отловили журналисты, бескомпромиссно приперев к стенке. Но к счастью среди их полчища нашлась одна россиянка, и Виктору не пришлось краснеть снова. Осторожно подбирая слова и внимательно следя за реакцией тренера, он отделывался общими: «Понравилось, сложно, постараюсь еще». Распрощался с Джакометти, взяв с него обещание порвать «kak tuzik grelku» всех в Дрездене, чтобы вновь сойтись во Франции. Уже в аэропорту залез в интернет, хмыкая над собственными фото и забавными прозвищами, которыми наградили чехи полюбившегося им русского мальчонку. Милка и Гоша, паршивцы, прислали смс, что чуть не померли от хохота во время трансляции. Затем вдруг замер, осененный идеей. Снова залез в сеть дабы проверить и оказался прав. Он напрочь позабыл, что Финал юниорского Гран-При и взрослого проходит на одной арене. Более того, в общие дни! И Виктор пребывал в абсолютной уверенности, что Кацуки уже прошел национальные. Фигурист уткнулся носом в рюкзак и едва слышно застонал. Наивное сердце пыталось вырваться из груди.