***
В КиК Виктор постепенно возвращался к жизни, учась заново дышать и вспоминая, как передвигаться по прорезиненным поверхностям. Вместо твердого шага невольно хотелось совершить скольжение и, даже сменив родные коньки на новенькие кроссовки, желание никуда не пропало. Баллы воспринялись спокойно: пока он первый, но впереди еще произвольные Леруа и Чуланонта, да и Некола составлял основную конкуренцию. Все могло измениться кардинально — или не меняться вовсе. И все же, его роль на сегодня завершена и можно расслабиться. Витя быстро сменил костюм на свободную одежду, прикрывшись олимпийкой сборной, и с вновь проснувшимся любопытством забежал на трибуны. Чужие прокаты тоже стоило увидеть — хоть бы и из чистого удовольствия или для пользы дела. Но его ждал сюрприз: стоило выглянуть из коридора и ступить на спортивную зону трибун, как с разных сторон послышался задорный свист и чьи-то крики, поначалу слившиеся друг с другом, и с опозданием Виктор признал в них поздравления. Только оглянувшись, он рассмотрел на верхних сидениях других фигуристов, причем не только юниоров: там собралась самая разношерстная компания. Одиночники и парники, мужчины и девушки, русские и иностранные спортсмены — все одновременно захлопали и крикнули что-то ободряющее. Говорили приятные слова о его программе, и Никифоров невольно попытался спрятать лицо в ладонях, чувствуя как уголки губ расползаются в стороны. А в углу, с самого края, вот так просто сидел Кацуки Юри и улыбался вместе со всеми. Негромко что-то добавил, присоединяясь к хору: — Прекрасный прокат, — угадал Виктор по губам. — Omedetou. Витя выдохнул, позволив радости затопить его. И крикнув всем «Thank you so much! All of you!», на внутреннем порыве взлетел к верхнему ряду и, не давая себе времени передумать, уселся сбоку от японца. Осторожно взглянул, убедился, что не доставляет неудобств и перевел взгляд на каток. Его все-таки подвинули с первого места, но он удержался на пьедестале, и это позволило с чистым сердцем также поздравить других соперников, поднимавшихся после прокатов в зал. Мелькнула идея поделиться знанием об этой милой традиции с Гошей, скучающем в чате, но на миг представив его шокированное лицо и то, как Попович бы непременно прослезился, Виктор понял — он будет хранить эту святую тайну, пока не настанет уже его черед чествовать юниоров с трибун. А Юри от всей души был счастлив за невысокого мальчишку Чуланонта, отобравшего Витино золото, но у Никифорова не находилось причин на него обижаться — он наслаждался тем, что может разделить чужую радость, чувствовать ее рядом с собой, греться. Пусть даже мужчины-одиночники не остались надолго, сбежав на собственную тренировку, а их место заняли отстрелявшиеся утром танцевальные пары — Виктор оставался доволен. Нельзя требовать от судьбы слишком многого, всего и сразу — ему и так досталось от нее порядочно. Кристоф беззлобно подшучивал перед награждением, чтобы Виктор ничего не забыл на сей раз, но медаль легла на шею как влитая, словно именно там ей и место. На финале Гран-При каждой сборной полагался свой переводчик, и Витя положился на немного тучную женщину с бархатистым голосом, доверив ей свои слова, выражаясь по-русски. Все тот же Джакометти, дожидавшийся своей очереди на интервью, заговорщицки подмигнул: «Правильно, Вить, зачем всем знать о твоем уровне в английском — так же веселее». С ним же и отправился на трибуны, наблюдать за взрослыми произвольными. И, проникшись атмосферой соревнований, они орали на две глотки, встречая старших коллег на катке, вместе с ними переживая огорчение от поражения и сладость удачных прокатов. И Виктор взволнованно следил за каждым движением Кацуки, пробираясь мурашками от звука, с которым металл конька встречается со льдом во время выезда из прыжка. Дрожал, скрещивая пальцы перед собой, внимательно отслеживал происходящее в уголке для слез и поцелуев и подсчитывал про себя баллы за технику. Тревожно вглядывался в разочарование на лице Юри, сдерживая желание подбежать, растормошить: «Что ты, не печалься! Ты же прошел в финал Гран-При, куда мечтают попасть фигуристы со всего мира, занял не последнее место, гордись собой!» А затем вспоминал собственное состояние после поражения на втором этапе, понимая — не поможет. Ничьи слова тут не помогут, это надо пережить самому, найти где-то силы для борьбы или вдохновение. Никто не достучится сейчас. И от всей души надеялся, что Юри справится, как можно быстрее отпустит переживания, чтобы начать творить нечто новое. А Кристоф, проницательный и проникновенный, так тонко чувствующий единство с катком, как и сам Виктор, опустил взгляд на побелевшие костяшки рук. Задумчиво протянул: — А знаешь, вот сейчас, когда вы оба перед глазами, это стало очевидным, — и продолжил, заметив удивление на Витином лице. — Я имею ввиду, манеру: все по-другому, каждый катается иначе, но что-то единое прослеживается. Особенно в дорожках. Никифоров пожал плечами. Как ни старайся, трудно скрыть на кого ориентируешься, отрабатывая тот или иной элемент, невольно прикипаешь к чужому стилю. И наблюдательные люди это замечают, никуда не денешься. Вечером они отправились гулять по ближайшим к отелю улицам, клятвенно заверив наставников: далеко не уйдем, на камеры лишнего не скажем, буянить не станем, да, мамочка, телефон всегда включен. В этом прослеживался определенный шарм: бродить по ярко освещенным люминесценцией бульварам, оглядываться на загадочно мерцающие витрины и пытаться разговаривать с местными. Крис, полиглот несчастный, все-таки выдал военную тайну: дома он разговаривает на немецком, как и бо́льшая часть Швейцарии. Но вместе с ним занимались еще и несколько ребят из других кантонов и волей-неволей налипло. Витя понятливо кивал: именно так дела у него самого шли с английским. Правила не учились от слова «совсем», но разговорный навык приобретался поневоле. В связи с чем случались забавные курьезы, как, например, в кафе: «I would like fruit ice cream with… как же это по вашему-то, блин! Chris, say it!» Тот хохотал и заказывал клубничный сироп, просто из вредности. Уже подходя к отелю, натолкнулись на девушек-призеров, выпадающих из такси. По слухам, благоразумные организаторы договорились относительно банкета и сняли ночной клуб только для фигуристов. Разумеется, Никифоров, как и прочие юниоры, с ним пролетел. Яков посмотрел на него настолько возмущенно, еще и покрутив у виска, что желание пререкаться пропало вовсе. А затем тренер присоединился ко взрослой части русской сборной, вероятно, обмывать возвращение на мировую арену. Ну и скатертью дорожка. Кристоф толкнул его локтем под ребра, кивнув в сторону заднего двора отеля: — Знаешь загадку: сколько нужно заплатить японцу, чтобы завербовать того в американца? В тени декоративной растительности беседовали двое мужчин в костюмах, благодаря подсказке, одного из них удалось опознать. Витя помотал головой и поинтересовался: — А второй кто? — Тренер Леруа, Челестино. К нашему золотцу Пхичиту он тоже подходил после награждения. — Думаешь, предлагает свои услуги? — Наверняка. — Швейцарец пожал плечами, заразительно зевая. — В одиночку-то далеко не улетишь, а Кацуки толковый наставник нужен до зарезу. — Что доказывало пятое место в турнирной таблице. — Если ему технику выпрямить и поставить прыжки, он же рвать всех будет. Фигуристы с мировым именем на катках не валяются. Это-то и звучало удивительно, почти парадоксально. Кацуки второй раз оказывался в финале Гран-При и уже трижды выигрывал Чемпионат Японии, но с прошлого сезона так и не обзавелся постоянным тренером, меняя их ежемесячно. Только хореограф оставался прежним. Вопиющий случай, пресса дневала и ночевала у его номера, лишь бы выведать причины. — Странно, что за ним нет колонны желающих, — поделился своими мыслями Виктор, не собираясь подслушивать чужой разговор и проходя в холл отеля. Товарищ шел следом. — Так и толковых тренеров с именем немного, и у каждого свои приколы. Твой Фельцман выглядит как берсерк на пенсии, представляю, что творится у вас на тренировках. — Витька насмешливо фыркнул, впрочем, не желая развевать мифы. Хотя временами бывало всякое, не без этого. — Мой с ума сходит по пластике: пока на паркете не отыграешь идеально — льда в глаза не увидишь. А как я слышал, с Юри сладить непросто. — Восток — дело тонкое, — пошутил Никифоров. Припомнил собственные перепады настроения за сезон, чешскую выходку со смещенным лутцем и посмеялся про себя. Якову Давидовычу с ним тоже ой как не сладко.***
Ранним утром спорткомплекс казался вымершим, так еще изображают города в фильмах про зомби-апокалипсис. Все работает, вокруг светло и ни души, только персонал бродит бледными тенями на границе зрения — обычная картина после финала. Что впереди еще Гала-представление, фигуристы зачастую забывали и на родине, что уж сейчас-то говорить. Используя пропуск участника, Виктор спустился в рабочую зону, где в раздевалке впервые заметил следы человеческого присутствия. На крючках висела безликая спортивная сумка под коньки, а за скамейкой виднелись аккуратно оставленные кроссовки. Витя мельком огорчился — ощущение, когда весь лед принадлежит лишь ему одному, было приятным, будоражило воображение. Но нашелся в спорткомплексе еще один фанатик, пожелавший прогнать показательные заранее, а не как обычно. Стараясь ступать неслышно, не нарушать бряканьем протекторов густой тишины, Никифоров поднялся к катку, затормозив у бортика, чтобы обнажить лезвия. Другой спортсмен как раз счищал налипший лед с коньков. — Доброе утро, — крикнул на английском Виктор, пытаясь быть вежливым. Все же его тренировочные часы стояли гораздо позднее и по правилам у него не имелось права использовать арену. — Я вам не помешаю? — Здравствуй, — фигурист вздрогнул и выпрямился, робко улыбнувшись. Ему, Виктору, улыбнувшись. Кацуки Юри, собственной персоной. Ух ты! — Нет, нисколько, я уже собирался уходить. Пока ноги постепенно немели и легкие отказывались понимать, что вообще-то неплохо бы и поработать, хладнокровный рассудок Виктора напомнил — часы японской сборной тоже стояли после обеда. И парень взволнованно выпалил, торопясь: — Пожалуйста, я не хотел мешать. Катайтесь дальше, — и прикусил язык с досады. Хотелось сказать лучше, не так, словно он любезно позволяет, но Кацуки же мог подумать, что его отсюда гонят. Не признавать же, что Витя тоже тут, можно сказать, нелегально. Японец расслабился и кивнул, отъезжая в сторону, негласно отдавая левую половину катка Виктору, и прикрыл глаза, сосредотачиваясь на неизвестной доселе программе. Виктор перевел дыхание и начал неторопливо нарезать круги, разогреваясь, и украдкой подглядывал. Взрослый спортсмен явно не выспался и потирал изредка глаза, в попытке смахнуть дремотное настроение, но тихая обстановка располагала ровно к противоположному. Виктор не нарушал его умиротворения, и вскоре Юри о нем позабыл, размеренно чертя причудливые рисунки на льду. Кацуки во всем отличался от своего привычного стиля утонченного и холодного мужчины, столь далекого и недостижимого. Чуть ли не впервые Виктор наблюдал его в послеконкурсном спокойствии и впитывал диковинный образ. Непослушные пряди опустились на лоб, придав лицу мягкое выражение, разом украв пару лет. Костюм для соревнований сменился на уютную водолазку, такую, наверное, чаще носят дома, чем где-то на публике. Безотчетно пришла мысль, словно Витя заглянул за ширму в театре или подсматривает в чужое окно, прежде занавешенное тяжелыми шторами. Становилось неловко от одного взгляда на расслабленного и уютного японца, хотелось отвернуться и никогда больше не сметь бросать взгляд. Но Виктор смотрел. Программа явно ставилась под национальную музыку: Виктору не требовалось слышать, он угадывал ее по чужим движениям. Плавные повороты напоминали традиционные танцы, а то, как Кацуки удерживал ладони в напряжении, ровно, бросало намеки на некое оружие. Витя рассеянно гадал: может, танец с катаной? Выглядело бы интересно. После нескольких повторений собственной показательной, Никифорову стало скучно и он по привычке стал забавляться с дорожками шагов, пытаясь повторить недавно увиденные аккуратные восточные движения. Насколько похоже получалось, сам Виктор бы вряд ли оценил, но Кацуки остановился и заинтересованно пронаблюдал еще несколько попыток. На дне его глаз чуть блеснул азарт и он повторил вращение Виктора, приподняв над собой руки, изображая то ли свободный полет, то ли птицу. Ах так, да? Витя тоже так умел. Он рассмеялся и повторил любимый аксель Юри, только взяв двойной вместо тройного. И глянул задорно, словив в ответ шальную улыбку. Кацуки уже брал разгон. Через полчаса, притомившись, они присели на первый ряд зрительских мест. Виктор как раз потянулся за водой, когда Юри поинтересовался: — Что за музыка у тебя будет второй на гала? Хореография выглядела необычно. — Понравилась? — просиял Никифоров. — Сейчас покажу. И дотянулся до мобильного, включив воспроизведение. Когда из динамиков зазвучал французский голос, Кацуки прикрыл глаза, сосредотачиваясь, и вскоре начал покачивать головой в такт. — Красиво, — согласился он, когда песня закончилась, негромко добавляя: — Может, именно то, что мне сейчас нужно. Виктор не успел спросить. Дверь позади распахнулась — канадцы оказались на удивление пунктуальны, первыми поборов приступ утренней лени. Пришлось уступать лед. В раздевалке японец весьма резко собрался и, едва попрощавшись, словно испарился. Вновь они с Витей встретились только на закрытии Гран-При: мельком пересеклись перед показательными, торопясь переодеться между номерами — конечно, там было не до разговоров. В самолете Виктор уже привычно заткнул уши наушниками, переосмысливая последние несколько суматошных дней. Вереница событий мгновенно закружила его с самого прибытия в Марсель и только теперь отпустила. Но, оглядываясь назад, Никифоров не мог не признать — ему пришлась по душе эта суета, приправленная соусом конкуренции. Несмотря на напряжение, все же больше в ней оказывалось радостного возбуждения, связанного с приобщением к поразительному миру. Казалось, словно он только сейчас прошел посвящение и лишь с этого момента мог с чистой совестью именоваться фигуристом. Теплый прием, который оказали старшие спортсмены, особенно грел сердце, а забавная кутерьма гала-представления задним числом показалась веселой. Соревноваться, как выяснилось, сложно до умопомрачения, но возможно — а это главное. И Виктору уже не терпелось проявить себя вновь на мировой арене.***
«Согласно последним новостям, японский фигурист-одиночник Кацуки Юри принял решение присоединиться к группе тренера Челестино Чалдини, также как и золотой призер юниорского Гран-При тайский спортсмен Пхичит Чуланонт. Для тренировок Кацуки планирует переехать в Америку. Будем надеяться, их сотрудничество окажется плодотворным».