***
Первый взрослый сезон налагал массу запретов и прибавлял трудностей. Вместо привычных уже двух этапов, Виктору полагался лишь один — федерация сомневалась в его способности взять высокое место сразу, с наскока. Несмотря на золото юниорского, они возлагали больше надежд на стариков сборной, отдав им наиболее престижные места. Но зато ему предложили выступить в Москве на Кубке Ростелекома. Организаторы полагали, на домашнем стадионе он будет чувствовать себя спокойнее. Виктор лишь фыркал под нос — он давно ощущал себя на любом катке мира как в родном Дворце. Зато когда на сайте ISU выложили информацию о фигуристах, выступающих на тех или иных этапах, он резко передумал хоть как-то возражать. Победители последнего чемпионата мира имели право выбирать страны, в которых выступают. Занявший первое место в прошлом сезоне Кацуки Юри ожидаемо потребовал Америку и, внезапно, Россию. У Виктора пересохло во рту и горло сжалось — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Правда, что ли? На кой черт, почему сейчас? Он боялся думать, слишком смелой казалась фантазия, словно Кацуки мог захотеть приехать в Москву персонально к нему, будто ему есть какое-то дело до очередного фаната. Да, выигравшего юниорское золото, но всего лишь поклонника. Осознание ударило резко, под дых. Конечно, он ведь теперь не просто юниор — соперник. Конкурент. Думать о таком показалось неприятно. Да ладно, какой из него противник? Сравнивать детские чемпионаты со взрослыми? Нет, для этого они отличались слишком многим. И все же, это будет первое их противостояние. Открытое, на виду всей публики «Мегаспорта», под пристальными взглядами судей и комментаторов, беспристрастное до сотых долей баллов. Виктор бы в жизни не отказался от подобного, даже под угрозой пролететь как фанера над Финалом Гран-При. Но прежде пришлось поизнывать у экрана телевизора, болея за товарищей на юниорских. Первые их этапы приходились на конец лета-начало осени и в этот раз Яков, посадив в самолет привычный квартет, исчез с горизонта. За одним исключением — место Виктора занял подросший Юрка, и должно бы стать обидно, но нет. Юра уже давно воспринимался своим, родным. Шипел на окружающих из-под козырька кепки, но все одно упахивался рядом на тренировках и любил фигурку всем сердцем — для Виктора подобное являлось достаточным критерием. Если двое любят одно и то же, значит, рано или поздно, они если не поладят, то станут вполне прилично общаться. И не может быть иначе. На собственный Кубок Ростелекома он отправился заранее, желая привыкнуть к обстановке, и прихватил с собой Маккачина, все же поддавшись уговорам сестры. Та очень хотела посмотреть в кого превратился щенок-переросток. Приняла радушно, устроила в отдельной комнате на раскладном диване, и не приставала — кажется, у нее заиграла личная жизнь новыми красками. Виктор намек понял и старался оставаться на арене допоздна, даже по окончании открытых тренировок. И именно потому раньше всех увидал мелькнувшего в дверях чемпиона, направлявшегося на регистрацию. Виктор опрометью бросился вслед в административную часть корпуса, едва накинув на плечи обычную уличную ветровку, в которой прогуливался по улицам. Возможно, план подкрасться со спины к человеку в наушниках, по здравому разумению, был не лучшей его идеей, но Виктор не собирался больше ждать. Они и так видятся от силы пару раз в году, не считая почти случайных пересечений на пресс-конференциях, на которые его недавно стали настойчиво зазывать. Кацуки аж подпрыгнул, когда почувствовал его рядом, но довольно быстро взял себя в руки. Ошалело оглядел сверху до низу и негромко что-то пробормотал под нос. Виктор решил считать это приветствием. — Вероятно, вы меня не узнали, — он протянул руку для рукопожатия, — я Виктор Никифоров, в этом сезоне перехожу… На удивление Кацуки его перебил: — Конечно, Nikiforov, — и расслабился окончательно, улыбнувшись в ответ и пожав руку. — Остался под большим впечатлением от вашей программы зимой, все хотел подойти и сказать вам это. Простите, не успел в Бельгии, нас тогда… отвлекли. Виктор подавил желание фыркнуть на небольшую заминку в его речи. Да, весьма жаль. — Если вы закончили, — и кивнул на столы организаторов, — то направляетесь в отель? Я могу составить вам компанию? — Кацуки смущенно рассмеялся: — Знаете, ваша помощь действительно бы не помешала, — он застенчиво тронул волосы на макушке. — Я все еще путаюсь в Москве и буду благодарен, если вы меня проводите. — Охотно, — с восторгом вызвался Виктор. — И, прошу, не нужно так официально. Вы вполне можете обращаться ко мне на «ты». Кацуки слегка замялся, и неуверенно произнес, словно пробуя на вкус: — «Viktor?» «В» смазалась, обратившись в нечто среднее с «б», а «у» в окончании придало чуть жалостливую интонацию. Звучало крайне необычно и придется долго привыкать к подобному обращению. Виктор не имел ничего против, ему нравилось и так. — Правильно, — кивнул он, а затем спохватился, что сам по имени к собеседнику так и не обратился на протяжении всего диалога. Но как? Называть мирового чемпиона детским-равным «Юри» теперь точно не к лицу, Виктора бросало в холод от одной лишь мысли о подобном. Просто Кацуки звучало слишком фамильярно, и к тому же холодно, несмотря на то, что почти всех иностранцев поголовно звали по фамилии. Но для простого русского менталитета оно казалось не самым лучшим решением. Нужно иное, что устроило бы Виктора и звучало привычно для Кацуки: сверкнуло воспоминание о том, как о нем отзывались японские комментаторы на бесконечных видеороликах с соревнований или интервью. — Кацуки-сан? — робея, попробовал Виктор. Тем не менее, на слух ложилось хорошо, звучало верно. — Да, — незамедлительно откликнулся он, вначале оглянувшись, а только потом сообразив, кто именно его так назвал. Значит, подойдет. — Ничего, — Виктор помотал головой, натягивая капюшон при выходе на улицу. Кацуки последовал его примеру, шагая за провожатым по мокрым бульварам и мгновенно теряясь в паутине проулков и одинаковых с виду указателей. Противная осенняя слякоть не давала расслабиться, с неба моросило. В метро Кацуки с любопытством залип на электронное табло, обозначающее сменяющие друг друга станции цветных веток, и едва не пропустил нужную. Пришлось дергать за край ветровки, и уводить по лабиринту переходов на поверхность, едва не волоча за собой — японец чуть не свернул шею, пытаясь разглядеть цветные витражи до мельчайшей детали. У входа в гостиницу Виктор едва заставил себя попрощаться. И, наблюдая как в дверях скрывается силуэт недосягаемого прежде конкурента, не удержался от оклика. Кацуки притормозил и оглянулся с немым вопросом во взгляде. — Просто хотел пожелать вам удачи завтра. — Мы же соперники, нет? — удивился он, наклоняя голову к плечу. Скулы слегка порозовели, хотя может это обман зрения или то от прохлады, а Виктор не заметил раньше в огнях вечерних фонарей. — Разве я не могу любить ваше катание? — И вас. Кацуки ответил тем проникновенным взглядом, из-за которого казалось, словно он действительно понимает, что стоит за словами его поклонника. — Тогда и тебе удачи, Виктор. Измененное до неузнаваемости собственное имя из этих уст звучало как никогда приятно. Виктор не собирался поправлять.***
Кацуки ожидаемо занял верхнюю строчку рейтинга, с легкостью обойдя как новичка Виктора, так и чеха, который взял серебро. Пусть Виктору было страшно обидно за самого себя, но он не мог не признать — подобный итог выглядел отнюдь не удивительно. Конечно, он рассчитывал на большее, но, если смотреть правде в глаза, третье место на первом в жизни взрослом этапе — уже отличный результат. Если бы не одного «но»: этап у него один. И если с двумя он сумел бы набрать приличное количество очков, то так с гарантией пролетал мимо финала. И все же, порефлексировав над стаканом чая в кафетерии спорткомплекса, Виктор сумел себя приободрить. Впереди еще оставались Кубок России, на котором он уж точно сумеет доказать всей стране, кто тот единственный, что достоин звания топового фигуриста. И тогда его ждала Европа, а затем долгожданные Миры. А до очередного сражения с Кацуки ему предстояло исправить ошибки и довести программу до ума. Стул за соседним столиком противно лязгнул по плитам пола и жалобно заскрипел под чужим весом. Почувствовался резкий запах свежеприготовленного крепкого кофе, каковой бывает только из бумажных стаканчиков с кричащими фирменными логотипами. — Извини, — проронил Кацуки, смотря на переплетенные над столом руки. Виктор откинулся на спинку, да так, что его качнувшийся от резкого движения хвост почти достал японскую олимпийку. — Спорт есть спорт, — философски вздохнул он, грея руки о собственный напиток. Кацуки наконец обернулся, впиваясь взглядом в его расслабленное лицо. По крайней мере, Виктор надеялся, оно таковым было. Кацуки чуть скривил губы, а затем поспешно опустил взгляд, смутившись от собственных действий. Айфон Виктора отсигналил о входящем сообщении: сестра сообщала, что ее не будет всю ночь и Маккачин сам себя не выгуляет. Уже нагибаясь за сумкой и собираясь попрощаться, он заметил пристальный интерес Кацуки к экрану блокировки его телефона. Конечно, на заставке ведь стояла фотография Маккачина. — У тебя есть собака? — с завистливым блеском в глазах спросил Кацуки, тут же одернув себя. Он настолько явно пытался казаться взрослым и держать порывы под контролем, что Виктор едва удержался от смешка. Ему просто не оставили выбора. — Хотите с ним познакомиться? — предложил он, пытаясь прогнать из головы мысли о том, каково ему будет оказаться один на один в небольшой квартирке с обожаемым кумиром. И если бы всего лишь кумиром. Но полное счастья лицо Кацуки заставляло любой здравый смысл капитулировать. И обойдя весь центр втроем, слишком взбудораженные для сна, они остановились на продуваемом всеми ветрами мосту. Темная фигура Петра, точно строгий постовой, зорко следила за порядком и угрожающе помахивала чем-то золотистым издалека. Но Маккачин, балуясь, все равно поставил лапы на перила, заласканный донельзя новым знакомым. Абсолютно влюбленный в него Кацуки не мог оторвать рук от мягкой шерстки, и Виктор лениво прикидывал, являются ли взаимные чувства пса самостоятельным явлением или отражением его собственных. Длинное белое здание по правому берегу привлекло внимание японца. — Третьяковка, — ответил Виктор. — Ну, знаете, известная галерея. — Озарение осветило лицо Кацуки. — А ведь я там был, — и пояснил, рассмеявшись недоумению Виктора. — Давно, еще когда в первый раз в Россию приехал. Нашей сборной устроили экскурсию, но я так ничего и не запомнил. Только как спать хотелось в автобусе и чуточку переводчицу. Виктор обиженно насупился, уткнув подбородок в скрещенные на перилах руки. И, выдохнув, пробормотал: «А я вот не был ни разу. Ну и кто из нас более русский?» Кацуки хихикнул в шарф, обмотанный вокруг горла, и вновь наклонился к Маккачину. Профиль Кацуки в соц.сети утверждал о том, что у него день рождения прошел всего пару недель назад. И Виктор еще ни разу не делал ему подарка на этот праздник. Один раз задумавшись над подобной несправедливостью, он уже не сумел выкинуть ее из головы. — А хотите, подарю вам щенка? Кацуки встрепенулся, поднимая на него круглые глаза и замахал руками. — Что ты, куда мне? Целый год в разъездах, кому ухаживать? — Но вы хотите? — уточнил Виктор, пропуская мимо ушей все возражения и вглядываясь в зажегшийся в глубине зрачков потаенный огонек надежды. Кацуки покаянно кивнул и приобнял Маккачина за шею, чтобы тут же оказаться зализанным мокрым собачьим языком. — Значит, в межсезонье. Из спутанного комка коричневой шерсти и темной куртки донесся приглушенный обреченный вздох. Виктор не дал себя обмануть — Кацуки предвкушал. — Тогда что мне подарить тебе? Конец декабря, верно? Виктор сделал вид, что крепко задумался. Одно желание его преследовало уже очень давно, но он сомневался, что сейчас правильный момент для его озвучивания. — Я не уверен, что ты захочешь исполнить, — в конце концов сознался он. Кацуки поднялся и посмотрел искоса, наклонив голову. В его глазах отражался занимавшийся рассвет и это было абсолютно бесчестно. Слишком для одного Виктора. — Я постараюсь, — со всевозможной серьезностью сказал Кацуки и облизал обветренные губы. — Тогда, пожалуйста, не ненавидь меня после, — прошептал Виктор, привставая на цыпочки и обнял его за плечи. Поцеловал прямо в чуть поблескивающие губы, прикрывая глаза. И в ту же секунду понял, насколько правы все эти казавшиеся глупыми сказочками книжки: сердце сдавило до самой настоящей боли, а кончики пальцев отчетливо занемели. Голова кружилась, и на секунду показалось, будто еще немного и он потеряет сознание. И, шалея от собственной смелости, углубил поцелуй, прижимаясь ближе. Прикоснулся к языку Юри своим, и до того ему стало сладко, что захотелось петь и кричать, а тело казалось невесомым. И единственная ниточка, удерживающая его на бренной земле — чужие плечи под его руками. Кацуки никак на поцелуй не отвечал. Даже глаз не закрыл и смотрел побитой собакой, проводя рукой по волосам, успокаивая. Так, как гладил Маккачина, когда тот ушиб лапу на мостовой. — Не буду, обещаю, — твердо произнес он, когда Виктор позволил ему говорить. — И ты прости. — Хорошо, — выдавил тот из себя. И отвернулся, чувствуя как начало припекать глаза, занавесившись от окружающего мира волосами. Кацуки обнял сзади, положив щеку ему на затылок и зашептал что-то на японском, с той противной печальной интонацией, чуть укачивая в руках. Виктор зло утер лицо рукавом и оттолкнул его от себя. — Я понял, — и постарался встать ровно, прямо. — Соперники, товарищи, друзья. И на этом всё. — Извини. — Нет, — и, заметив мелькнувшую на дне зрачков Кацуки панику, невольно растянул губы в улыбке. Получилось даже похоже на настоящую. — Не за что. Спешите видеть — Кацуки Юри в восхищении. Через пару дней на подаренный спонсорами «Sony» пришло коротенькое сообщение: «Юный друг дожидается твоей победы и ждет не дождется наконец познакомиться». На прилетевшей следом фото Виктор обнимал небольшой шоколадный комок, который с любопытством разглядывал большую светлую квартиру — насколько мог судить сам Кацуки. Камера захватила и угол чьего-то черного носа да пару знакомых мохнатых лап — Маккачин явно пытался пригласить новичка поиграть. «Обязательно дождется. Прилечу в Петербург как только смогу, ко всем троим».