Немного иначе

      Перед самим Гала-представлением Виктор в нетерпении переминался с ноги на ногу. Подходила к концу программа Неколы, вице-чемпиона, и вскоре на лёд должен был выходить Кацуки — а пока же он дожидался в отдельной комнате. Виктор видел его через неплотно задёрнутую шторку у дверей: Юри уже собрался и был готов в нужный миг присоединиться к шоу. А сейчас он никуда не торопился и спокойно наслаждался видом чужих программ, наблюдая через монитор. Никаких следов от волнения, в котором он признавался всего несколько дней назад — только чистое удовольствие от просмотра.       Виктору даже стало обидно, что его не удостоили чести исполнить собственную показательную. Но он помотал головой, отгоняя непрошеную мысль: по прошествии времени прокат стал казаться несуразным и слабым — пусть и для внеконкурсного выступления. Как Кацуки тогда выразился? «Детским».       Волей-неволей Виктор признал: он покинул младший дивизион, и его программы должны вырасти вместе с ним не только по техническому наполнению, но и смысловому. Одной красивой картинки стало недостаточно. Но как этого добиться — он пока что не знал. И потому, не мудрствуя лукаво, отложил поиск решения до следующего сезона, а сейчас позволил себе насладиться последними днями нынешнего.       В полутёмном стадионе пришлось скорее догадываться, что кто-то идёт к проходам ко льду, нежели видеть на самом деле. Виктор, сидя с самого края от прохода, прищурился и только затем разглядел, как Кацуки расстегнул спортивную куртку и прицельно бросил на бортик. Странно, что не передал в руки тренеру, но разгадка нашлась быстро: Челестино тоже обнаружился сидевшим на трибунах, хоть и в некотором отдалении от Виктора. А разве он не должен был поддерживать своего спортсмена даже на закрытии мероприятия?       По крайней мере, Яков почти всегда стремился дать какое-то напутствие ему или Гоше либо чехлы подать: не так-то удобно прыгать по резиновому покрытию за защитой лезвий, которую любезные организаторы опять куда-то унесли или просто сшибли с борта другие участники. А то ведь некоторым приходилось ползать на карачках в темноте, поминутно опасаясь, что тебе отдавят пальцы. Виктору как-то досталось от мельтешащей Милы — с неделю ногти сияли благородным пурпуром, несмотря на то, что на коньки были надеты протекторы и весу-то в ней всего ничего.       В имитации строгого синего пиджака с сияющими лацканами Кацуки выглядел непривычно официально. В обычной жизни, как успел понять Виктор, он предпочитал спортивный стиль, появляясь в костюмах только ради строгих конференций, хотя и выглядел в них куда как представительнее. Но затем стало не до разглядывания деталей одежды: звукооператор включил музыку.       Во время программы Виктор всматривался, пытаясь понять: в чём же секрет? И, если удастся, перенять его. Ведь можно же рассчитать оценку, подобрать музыку и разучить все движения так, чтобы попадать в хронометраж с точностью до миллисекунды. Он пробовал, не он один: Гоша с Милой, да и не такой уже мелкий Юрка — все они проводили перед зеркалом в танцевальном классе долгие месяцы, прежде чем показаться на публике с новым номером.       И всё равно у них не выходило откатывать так, как это делал Кацуки. Словно бы в том нет ни малейшей сложности — и следовать за музыкой так же естественно, как дышать. Он не задумывался над тем, что выполняет тело, иногда даже глаза закрывал — Виктор готов был поклясться! Порою ему казалось, что Кацуки мог бы и вовсе кататься в полной тишине да темноте — и отсутствие освещения не помешало бы ему завоевать медаль.       А ближе к концу Кацуки вскинул руки, от груди протягивая их вперёд. Только поклона недоставало — впрочем, вскоре последовал и он, гармонично завершая выступление. Кацуки благодарил публику и судей, столь высоко оценивших его старания прошлым вечером. А все прочие — вместе с самим Виктором — могли лишь подняться с мест в немом свидетельстве своего восхищения. Не находя слов, одними лишь аплодисментами благодаря фигуриста в ответ.       По возвращении в Питер Виктор перебрал несколько десятков своих любимых композиций, пытаясь выдумать некую историю, которая бы проходила через всю программу. И уже на неё нанизывать связующие компоненты, точно бусины на нить.       У него имелось несколько задумок, по отдельности выглядевших весьма неплохо. И если бы он предложил, то вполне возможно, что Яков бы их одобрил. А с небольшой помощью хореографа Юбилейного или даже Лилии из них удалось бы вылепить хорошую программу. Но всё же она бы и близко не подошла уровнем к программам тех же Сынгиля, Леруа или Неколы. О том, чтобы приблизиться к Кацуки, не могло быть и речи: тот обретался где-то в поднебесье, куда вход простым смертным был воспрещён.       Виктор продолжал забавляться с разными стилями и образами в попытке найти тот единственный, что глубоко тронет его, но он пока ускользал, как юркая рыбка из рук незадачливого рыболова. И никто не собирался ждать Виктора до бесконечности: вскоре предстояло заказывать костюмы, готовить аудио для будущего сезона. Персонально для него этого делать никто не собирался, и, если он не планирует выступать в трениках (как костюмер грозился, пролистывая график), ему вскоре предстояло определиться.       — Ты хоть знаешь, что ищешь-то? — пристал однажды Яков после спонтанного прогона нескольких чужих программ в попытке ненавязчиво подсобить. Но в том-то и заключалась загвоздка: Виктор не знал. И оттого метался.       — Просто дайте мне ещё немного времени, дядь Яш. Найду, обязательно, — убеждал он его, не особо веря в правдивость своих слов.       — Ну смотри у меня, — вздыхал Яков и направлялся к Гоше с Юркой, которые, по его мнению, хотя бы делом занимались.       Только тот разговор довольно быстро вылетел из памяти. Поутру на электронном табло Пулково появилась запись, что рейс Вашингтон-Москва благополучно приземлился, и вскоре пассажиры пересядут на внутренний, до Питера. Виктор сквозь зубы обругал одного тихушника и вылетел из постели, споткнувшись о брошенные на пол наушники.       Если бы он не отслеживал официальные страницы Кацуки, то с лёгкостью бы пропустил долгожданное событие. Хвала всем тайским блогерам, но некоторые из участников выложили фото с последнего ледового шоу в Берлине и небольшого фуршета для «своих» после. И один сетовал в комментариях (примерно на сороковом Виктор хотел дать слабину и бросить просмотр, тем не менее удержался), что его лучший друг покинул их компанию, обменяв фигуристов на свидание с русской красавицей. Грешным делом Виктор поначалу подумал, будто Кацуки забыл об их уговоре. А как осознал, о ком шла речь, — пожалел, что не забыл (кто-то всё-таки сболтнул о произошедшем в клубе).       Пришлось бросить все запланированные дела и спешно разыскивать поводки: собаки с любопытством наблюдали за его сборами. Щенок попытался было помочь, но больше вертелся под ногами, и Виктор аккуратно перенёс его на диван, чтобы не наступить ненароком.       Из кухни выглянула Карина, мигом оценила боевую подготовку и скрылась там же, зашуршав пакетами: складывала миски и корм на первое время. Судя по объёму сумок, в её понимании это около полугода.       В суете с волос Виктора слетела резинка, однако ему стало лень её искать, ведь в бардаке он провозился бы не один час. Накинул одну из любимых рубашек и стал задумчиво коситься в сторону пиджака, но вовремя одумался и натянул непромокаемую куртку. Отряхнул джинсы, попытался отскрести налипшую по низу засохшую грязь, а затем махнул рукой: всё равно Маккачин ещё наставит следов.       У дверей Карина уже гладила бывшего мохнатого подопечного, распутывая пальцами кудряшки. А затем обратила внимание на самого Витю: «Ух, вы как на свидание приготовились, Виктор Андреевич!» Он лишь фыркнул, принимаясь возиться с застёжками ошейников.       — Как обычно, не придумывай. Ну, я убежал?       — Дай мне минутку хоть! — возмутилась она и поднялась на ноги вместе с щенком на руках. — Веди себя хорошо, малыш. Надеюсь, друг Виктора хорошо о тебе позаботится. — Карина прижала его к груди и чмокнула в мокрый нос напоследок. — Попроси хоть фото прислать, как они прилетят домой.       Виктор чуть снисходительно рассмеялся.       — Думаю, и фото, и видео можно будет легко найти в Интернете. — Уж детройтские фанаты не пропустят появления у кумира питомца. — За Кацуки следят пристальнее, чем за некоторыми кинозвёздами. Но я скажу.       — Хорошо. — Девушка приоткрыла дверь, провожая Виктора и собак. И когда они уже прошли на лестничную клетку, то, смеясь, поинтересовалась: — Виктор, а тебя на ужин ждать или ты с ночёвкой?       Виктор не сразу понял, к чему вопрос, а затем покраснел, но, к счастью, в этот момент лифт стал спускаться, и его смущение заметили только Маккачин и щенок.       На секунду Виктор пофантазировал, что, если бы он жил в собственной квартире, как с недавних пор Гоша, то, несомненно, смог бы пригласить Кацуки пожить к себе. Но он же не Крис — для Виктора было просто немыслимо устроить его на раскладном диване, как друга-ровесника. Да и Кацуки наверняка с самого начала забронировал отель, всё-таки он путешествовал намного чаще самого Вити.       Виктор промчался через переход и стал нервно озираться по сторонам, пытаясь понять: успел или же нет? Кацуки ведь не мог уже уехать, верно? Сверился с табло на телефоне. Он ещё не должен был успеть пройти регистрацию. Но чем ближе Виктор подходил к зданию аэропорта, тем больше начинал волноваться.       Перед терминалом он совсем растерялся, не зная, куда идти дальше, и уже намеревался обратиться на стойку информации. Мимо прошла группа парней примерно его лет, прилетевших и их встречавших вперемешку, и Виктор услышал их не такой уж тихий разговор. Один из них с увлечением рассказывал, что в самолёте сидел рядом с самим Мировым Чемпионом по фигурному катанию.       «Да точно тебе говорю! Это был Юри Кацуки!» — пытался он убедить товарищей, но те отнеслись к его заявлению скептически.       «Тебе наверняка показалось — просто похожий азиат. Неужели ты думаешь, что он полетит сюда?»       Другой покивал с видом знатока: «Точно, только позавчера закончилось шоу в Бостоне. Я смотрел трансляцию. Он наверняка сейчас отсыпается или летит домой, в Детройт».       Виктор хотел было помчаться к ленте с багажом, однако его остановили в дверях.       — С собаками нельзя! — От зычного окрика Виктор сжался. Маккачин уже не был тем щенком-подростком, так что поблажек ждать не приходилось, тем не менее попытаться стоило. Сотрудник аэропорта категорично отказал в просьбе пропустить: — Если это не поводырь, то подождёте на улице.       Виктор остался на входе, надеясь, что не пропустит долгожданного гостя в толпе. И действительно, едва не упустил, но тёмное пальто в светлом помещении резко контрастировало с окружающим пространством.       Виктор на минуту оробел: Кацуки даже вне катка казался чем-то недосягаемым, слишком ненастоящим, словно призрак. Только дотронься — испарится. И удивлялся, как это люди не видят этого, не тыкают пальцем и осмеливаются не уступать дорогу. Юри же заметил знакомых собак и сам подошёл к нему, приветливо улыбаясь. Заклятия немоты как не бывало.       — Не ожидал, что ты станешь меня встречать, извини за неудобства. Я хотел позвонить уже из отеля.       — Что вы, Кацуки-сан! — Виктор махнул рукой. И окончательно расслабился — от вида такого уютного Кацуки в дурацких очках и шеей, обмотанной мягким шарфом с аляповатой расцветкой. — Я просто не смог дождаться.       Юри немного смутился, тем не менее почти тут же радостно ответил:       — Если честно, я тоже. Проводишь меня до кафе?       Виктор с готовностью отозвался, а его желудок вторил словам, напоминая, что кое-кто забыл позавтракать. По дороге Кацуки забросил чемодан в отель и сменил одежду (Виктор скромно подождал в фойе, убедившись, что с собаками здесь можно — предусмотрительность Кацуки поражала). Порядком посвежевший гость Северной столицы наконец поприветствовал Маккачина как полагается.       Тот охотно оставил отпечатки лап на его брюках и попытался сбить с ног, но это оказалось не так-то просто сделать. Кацуки вовремя его перехватил и, приподняв, чуть покружился на месте. А затем уже познакомился с щенком, с неожиданной робостью дав поначалу обнюхать свою ладонь, и только потом погладил.       Виктор следил за их сближением, затаив дыхание, однако все опасения оказались тщетны: щенок с лёгкостью принял незнакомца в стаю и, оглядываясь на Маккачина, втянулся в игру. Кацуки с радостью побегал с обоими по дорожкам парка и, когда троица выдохлась, вручил поводки Виктору, с трудом растянувшись вдоль лавочки. На его щеках красовался густой румянец, а сам он чуть ли не искрился от счастья.       — Боюсь, мне придётся увеличивать дистанцию на пробежке. Он просто неутомим, — шутливо пожаловался Кацуки. Виктор присел рядом и отпустил животных с привязи.       — Тот ещё электровеник, — согласился он, наблюдая, как щенок носится, пытаясь догнать Маккачина. — Как назовёшь? — Юри задумчиво промычал под нос, а затем приподнял голову, уставившись на Виктора.       — А ты почему так назвал Маккачина?       — Да по первой ассоциации. — Парень пожал плечами. — Я же ребёнком тогда был, увидал, что шерсть цветом похожа, — ну и назвал. Не особо раздумывал тогда.       — На что похож, говоришь... — Кацуки приподнялся на локтях. Щенок как раз старался растормошить взрослого товарища, пытаясь уговорить на очередную игру, припадая к земле и прыгая вокруг. Макка реагировал заторможенно: он уже устал и хотел спокойно полежать в тени.       У Юри, пристально наблюдавшего за собаками, внезапно вырвался смешок, а затем его стала бить дрожь. Виктор всполошился, а когда понял, что тот пытается удержаться от хохота, полюбопытствовал о причинах. Но Юри только с трудом выдавил: «Кажется, я придумал» — и отказался рассказывать дальше, продолжив посмеиваться.       — Разве это честно? — надулся Виктор. Мужчина смягчился, расплывшись в неуверенной улыбке.       — Прости-прости. Но я боюсь, что ты обидишься. — Он ладонью растрепал волосы на затылке. — Да и не такая уж это хорошая идея, на самом деле, так что я постараюсь придумать другую кличку. Можно я расскажу о ней потом?       — Если так, то хорошо. — Виктор, обезоруженный честностью, сменил гнев на милость. — Тогда, может, взамен расскажете что-то сейчас?       Кацуки снова осторожно улёгся, не замечая, что макушкой едва касается чужого бедра. И проводил взглядом чаек, летевших в сторону Васильевского острова.       — А что тебе интересно?       — Да хотя бы какая музыка вам нравится? Быть может, фильмы или что-то в этом роде?       — Много, честно говоря. И классика, и рок, даже электро — волей-неволей приобщаешься, если у соседей тонкие стены и хорошие колонки. — Виктор рассмеялся: был и у него период «Rammstein». Правда, он пошёл на компромисс с семьёй и купил хорошие наушники. — Хотя вот музыку своих программ я не очень люблю, — признался он. Виктор наклонил голову к плечу. — Думаю, сам понимаешь. Она так надоедает к концу сезона, что где-то с год ты её слышать не хочешь вовсе. А ведь её крутят повсюду.       Уж наверное, Виктор сам мог, не задумываясь, напеть любую из собственных тем — неважно, как давно он её прогонял в последний раз.       — А выбираешь как новую? Если это, конечно, не секрет.       Кацуки пожал плечами.       — Да какой уж там особый секрет — как и все, я думаю. Определяю, что я хочу сказать своим прокатом. Тему, которая совпадает с моим настроем на следующий сезон, — а затем подбираю. — Он прикусил губу в попытке подобрать более точное слово. Виктор с трудом оторвал взгляд от зрелища и принялся с особым усердием рассматривать горизонт. — После рождается история. Хотя бывает и наоборот: когда сначала в голову приходит сюжет — буквально звучит в голове, —но такое случается достаточно редко. Да и хлопотно такую программу ставить, ведь придётся музыку заказывать.       — Почему бы и не заказать? — Виктор действительно не видел особых проблем: уж Кацуки-то мог бы себе такое позволить. Но тот лишь отмахнулся и уцепился за другую тему, уводя разговор от себя.       — Проблемы с произвольной? — участливо поинтересовался Юри. — У всех свои способы, однако попробуй для начала решить: что бы ты хотел рассказать людям в следующем году?       Виктор погрузился в раздумья. Было ли у него то, что он хотел бы громогласно заявить на весь мир? Продемонстрировать перед лицами зрителей, судей, Кацуки. Разумеется, желаний было великое множество, но подавляющее большинство он предпочёл бы оставить при себе или в кругу близких знакомых. Впрочем, постепенно одно из них проступило отчётливее прочих.       Он уставился на свою руку, которая лежала на деревянной поверхности лавки — всего в нескольких сантиметрах от неё находились плечо и шея другого человека. Того, кто одним своим существованием перевернул все его представления о самом себе. О его, Виктора, возможностях и пределах. Когда Виктор добивался всё новых высот, на миг разгораясь от гордости — да так, что мог крикнуть: «Эй, посмотрите, я достиг, чего желал! Я, а не вы! Я получил всё, полагающееся мне по праву» — находилась сила, которая разворачивала его и тыкала носом в этого мужчину.       Он всегда находился на несколько шагов впереди, на уровень выше, и — вот удивительно! — Виктор не мог при всех обстоятельствах его возненавидеть. Кацуки Юри его вдохновлял и заставлял стремиться к большему. Показывал на собственном примере, что, оказывается, можно кататься ещё и так.       И хотя в жизни он оказался совсем не похож на образ «Кацуки-на-льду», он не становился хуже. Только ближе, человечнее.       Виктор осторожно, миллиметр за миллиметром, передвинул ладонь ближе, пока не коснулся самого краешка тёмного пальто на чужом плече — ткань оказалась на ощупь плотной, жёсткой и немного влажной от моросящей изредка смеси дождя со снегом. И, что главное, немного, самую капельку, тёплой от чужого тела, разгорячённого бегом.       Хотелось иметь возможность вот так вот запросто коснуться его плеча, руки в любой момент. Юри Кацуки задавал его мечтам вполне определённый вектор. И для этого требовалось поначалу стать равным.       Если Кацуки столь требователен к самому себе, то Виктор должен требовать с себя не меньше — и тогда, возможно, кумир посмотрит на него всерьёз. Как на соперника, на друга. И, чем чёрт не шутит, кого-то ещё.       В голове возник образ костюма: синего, с плавным переходом из белого в почти фиолетовый. Стразы по нему, словно звёзды, и рисунок метеора аэрографом. И протянутая рука, пытающаяся ухватиться за хвост кометы. Коснуться путеводной звезды.       Виктор моргнул, рассеивая мутную пелену перед глазами. Юри, прежде пристально вглядывающийся в него, передёрнул плечом, сбрасывая чужую руку. И, заметив смятение на лице Виктора, ободряюще улыбнулся.       — Если это то, что ты чувствуешь, — вперёд. У тебя непременно получится. — И опустил взгляд, перекрещивая руки на груди. Тяжело выдохнул, морщась, на пределе слышимости. — Вот бы и мне решить, хочу ли я чего-то ещё?       Виктор с недоумением повернулся к нему, думая, не показалось ли, но Кацуки углубился в собственные раздумья. Пришлось тормошить и требовать пояснений. Если он полагает, что в присутствии Виктора можно что-то утаивать и печалиться — пусть сразу позабудет о подобном!       — Знаешь, у меня есть два чемпионских золота — и это большее, о чём я когда-то смел мечтать, — наконец, выдал Кацуки. — Мне до сих пор не верится. Но, кажется, я привыкаю. Не пойми неправильно. Я всё ещё хочу доказать всем вокруг, что получил их не зря, не по воле случая, а потому, что заслужил. Но иногда я думаю: так не может продолжаться вечно. А что меня ждёт после? И приходит мысль, что закончить «тройкой» будет совсем неплохо.       — Вы рассуждаете так, будто не верите, что можете ещё. Это ведь неправда!       — Мне бы твою уверенность. Но на покой я не собираюсь, это верно.       — Вы можете получить и четыре, и даже пять. Вообразите себе только: пять чемпионских титулов! Ни у кого в мире ещё не было столько наград подряд.       — Сомневаюсь, что выйдет. Но мне бы хотелось.       — Так постарайтесь.