***
Хакуба замер у картины, против воли откликаясь на посыл в ней. — Что это?.. — Ну, художник назвал это океаном ярости. Ему виднее, — хмыкнул уставший Куроба, зевая. Аоко-сан вытащила его за компанию в галерею современных художников, чему тот был не очень-то и рад: не слишком симпатизировал новомодным стилям. — Где он видел жёлтые облака?! — возмутился Хакуба, всё же не без сожаления оценивая картину как хорошую. Несмотря на абсурд и стиль, от неё отдавало жаром, её любили, в неё вкладывали душу. Как композитор, он очень ценил такие произведения, а это вызывало смутные, почти забытые ощущения и чувства. — Да брось, у Хаттори всегда альтернативная вселенная в рисунках... — лениво фыркнул Куроба, после чего резко взбодрился. — Стоп. Стоп-стоп-стоп. Это вот это "Океан Ярости" Хаттори?! Хакуба опешил, глядя на оживление друга, что начал пристальное изучение изображения, а после нагло ухмыльнулся. — Что не так с ней? — спросил он с недоумением. — Помнишь, ты как-то сыграл мне с недовольством? Ну... На самом деле я записал и отправил это Шиничи, который случайно включил при Хаттори... — Куроба немного помедлил, явно смакуя следующую фразу. — И тот написал за три часа "Океан Ярости", слушая подряд твою мелодию. Считай, ты послужил музой для этой картины. Музыкант фыркнул, складывая руки и собираясь проехаться по ушам друга по поводу, что никакой ярости в мелодии не было, но не успел. Куроба отвлёкся и сбежал. — Ши-и-и-ин-ча-а-а-ан! — довольно крикнул он, прилипая к своему ровеснику. Хакуба тому уже сочувствовал: два часа шатания по галерее явно не способствовали хорошему настроению Куробы. Но тот парень явно не был против, лишь фыркнул и потрепал нахала по волосам. — Всё в порядке? — подошёл и уточнил у него Хакуба больше для очистки совести и спасения друга от приближающейся гневной Аоко. — Более чем. Я уже привык к заскокам своего парня, — мягко улыбнулся Кудо, даже не смотря в сторону Хакубы. — Это мой парень, Кудо Шиничи, а рядом с ним как раз художник, что мы обсуждали: Хаттори Хейджи. Хаттори, это музыкант, чью запись ты слушал: Хакуба Сагуру, — представил их друг другу Куроба, почти сразу утаскивая Кудо в сторону. — Счастливо пообщаться! Хакуба и Хаттори синхронно фыркнули в его сторону, после чего посмотрели друг на друга, чувствуя неловкость. Кансаец напряжённо рассмеялся, почёсывая затылок и глупо улыбаясь. — И как картина? Хороша, да? — Хороша, но безбожно глупа. Почему грозовые облака жёлтые? — фыркнул вновь Хакуба, готовый вечно поднимать эту претензию к художнику. — Потому что у тебя мелодия вся жёлтая была! И оранжевая! Я не мог их увидеть иначе! — мгновенно вскипел художник, ставя Хакубу в лёгкий тупик. Мелодия? Вся жёлтая?.. — У тебя синестезия, да? — уже гораздо спокойней уточнил музыкант, улыбаясь. — Я свою вижу синей и фиолетовой обычно, хотя в тот раз действительно отдавало больше красным. — Но тебе подойдёт жёлтый! — мгновенно насупился Хаттори, продолжая защищать свою точку зрения. — Ты просто не умеешь его выражать! — Ты просто не слышал то, что я обычно играю. Она синяя и фиолетовая. — Так сыграй мне! И я докажу тебе, что она жёлтая! — заупрямился Хаттори, едва не вызывая нервный тик у Хакубы. — Хорошо! Сыграю, — проскрипел музыкант и направился к выходу. — Иди за мной.***
Хейджи сидел на стуле, завороженно слушая каждую ноту, ощущая, как в нём бурлит вдохновение. Не выдерживая его натиска, он схватил те немногие инструменты, что у него были, и принялся за набросок, подчиняясь тому, что видел из-за музыки. Каждая гневная нота добавляла жёлтый или красный штрих, а самих таких нот становилось всё больше, ибо Хейджи медленно раздражал Хакубу всё больше. Постепенно на бумаге появлялся яростный торнадо, что выплескивал из себя художник, иногда всё же добавляя синий или фиолетовый в рисунок. Он даже не заметил, когда конкретно закончил музыкант, лишь продолжал свой рисунок под чужим пристальным взглядом. И лишь закончив, Хейджи устало боднул лбом столешницу. — Это ты. Твоя музыка жёлтая, — ухмыльнулся он и показал язык, пока Хакуба осторожно достал спешный рисунок карандашами и парой ручек: весь нехитрый набор художника в данный момент, даже ластика нет. Кривой человечек играл на чём-то, вызывая торнадо будто бы из пламени солнца, пока чёрно-синяя земля вскипала и раскаливалась добела: замазка у Хейджи всё же оказалась с собой. Повисло молчание, пока Хакуба ошарашено переводил взгляд с рисунка на Хейджи и назад. — Ты видишь меня горячее, чем я есть, — медленно произнёс музыкант, глядя ему в глаза. Только сейчас Хейджи отметил цветовую неоднозначность радужек собеседника. Словно лак-хамелеон: так посмотришь — ближе к красному, а так — самый настоящий карий. — Ты такой и есть, просто скрываешь это, — возразил Хейджи, поднимаясь и бодая несильно лбом лоб ошарашенного музыканта. — Сыграешь ещё что-нибудь? — Позже. Заодно, может, будут силы на иной рисунок, — отозвался Хакуба, отводя немного взгляд в сторону и легонько покрываясь почти незаметным румянцем под довольным оскалом Хейджи. — Что? Хорош я в рисовании? — довольно произнёс он, чувствуя себя на подъёме. — Допустим, но твои миры всё так же абсурдны, — фыркнул Хакуба с оттенком неудовольствия. — Тогда пошли восполнять силы! Сегодня я угощаю! — безапелляционно заявил Хейджи, утаскивая за собой музыканта. Тот ему ещё не раз сыграет.