Когда люди вступают в тесное общение между собой, то их поведение напоминает дикобразов, пытающихся согреться в холодную зимнюю ночь. Им холодно, они прижимаются друг к другу, но чем сильнее они это делают, тем больнее они колют друг друга своими длинными иглами. Вынужденные из-за боли уколов разойтись, они вновь сближаются из-за холода, и так - все ночи напролет Артур Шопенгауэр
Намджун не мог отвести глаз от безобразных шрамов, тем не менее что-то в них казалось таким знакомым и захватывающим. А ещё он смутно помнил эти упрямые глаза, которые бросали вызов всему миру. В памяти мелькали красные цветы, шум закрывающихся дверей в метро и отчего-то яркий неоновый свет, как от ночной рекламы. Тем временем девушка что-то ему говорила, но голоса её было совсем не слышно, как будто его громкость понизили до самого минимума или выключили вовсе. Неработающее видео на телевизоре, того и гляди пойдёт полосами реальность. Намджуну стало страшно. - Я вас помню, правда плохо. Кто вы? - спросил он, прерывая тщетные попытки девушки объясниться. В ответ она смотрела тёмными глазами и горло у неё судорожно задёргалось, а внутри Намджуна похолодело, потому что он сам чувствовал подобные судороги каждый раз, когда начинался очередной приступ. И, конечно же, его отличная память сопоставила девушку, страдающую болезнью нелюбимых и её кашель в вагоне метро, ярко-красные маковые лепестки на станции метро и взгляд борца до последней капли крови. Воспоминание вихрем пронесшееся у него в голове бросило его в озноб и вызванные им мурашки заставили писателя поёжиться. Но девушку он знал не поэтому и оттого мучился, не в силах сказать точно причину своего неведения. А она тем временем собралась с силами и подавила свой приступ, каким образом ей это удалось Намджун не знал и ему было бы любопытно, если бы было не так страшно. Его не пугало неведение, уж к этому чувству он привык с годами собственного природного любопытства, нет. Его пугала память, блестящая и крепкая, она не подводила его до недавних дней. Девушка достала из кармана потрёпанный блокнот, обложка которого была оторвана за ненадобностью, и коряво заточенный карандаш. Начеркала всего пару слов и протянула Намджуну, по-прежнему смотря твёрдо и прямо в глаза. "Не стоит доверять ему" - было написано угловатым почерком. - Кому ему? - уточнил Намджун. "Ты знаешь сам" - настаивала девушка. - Нет, понятия не имею. О ком ты? - продолжил настаивать писатель, в голове выстраивая догадки, но всё было тщетно. "Доктор Пак, Намджун. Не тупи, мальчик с ромашками" - девушка настолько яростно чиркнула карандашом, что грифель сломался, и она растерянно на него посмотрела. - Ты меня знаешь, так ведь? Откуда ты меня знаешь? - Намджун приблизился и схватил её за локоть. - Но я тебя не помню. Почему ромашки? Он выхватил из внутреннего кармана пальто свою счастливую ручку и впихнул ей в ладонь. - Расскажи мне всё. - попросил он, отчаянно цепляясь за хрупкий девичий локоток, как за последнюю тростинку. И девушка, посмотрев на писателя, растерянного, с разлохмаченными волосами, тяжело дышавшего, как после долгой километровой пробежки, кивнула согласно и потянула его в сторону ближайшего кафе.***
За столиком девушка попросила жестом себе горячего чая с шоколадным пирожным и удобно устроилась на диване напротив. Намджун ограничился среднего размера чашечкой кофе из машинки и откинулся назад, задумчиво рассматривая свою неожиданную собеседницу. А ведь уже больше года прошло, даже почти полтора. Он столько с Сокджином знаком. И почти столько же в него влюблён. Кажется, что целая вечность прошла с того момента, время пролетело так быстро как он встретил Сокджина. Намджун подумал о сегодняшнем вечере с теплотой. Всё шло куда лучше, чем он мог себе представить ещё два месяца назад. Сокджин был светлый, хороший, невыносимо красивый, словно луч солнца и Намджун до сих пор не мог поверить, что может услышать его просто так, после гудков в телефоне, коснуться его лица и не обжечься. "Я словно Икар", - подумал Намджун. "Создал себе крылья и полетел навстречу тому прекрасному светилу, что является общим и на всех взирает с недоступных небес, потому что хотел забрать его себе и только себе. Но не ожидал, что яркий неземной свет ослепит меня, очарует до такой степени, что я потеряюсь в воздухе от обжигающих мою грудь чувств и всё положу к ногам его, моего личного солнца. Но крылья, вознесшие меня на вершину, к Сокджину, меня и погубят. Крылья наполовину фальшивые, верна в них только любовь и чувства, все мои, ничего не отнять, чистые белоснежные крылья я заменил на грязные и пропитанные слизью и кровью, и потому, если правда ударит в меня, как сияющая молния правосудия, мои крылья распадутся на части и с ними я. Теперь суть моя - обман и ничего поделать с этим, кроме как ждать надвигающегося конца я не могу. В последнее правда ходит вокруг и выжидает, но пусть подождёт еще немного. Я в центре бури, в её оке, где нет бушующего ветра, где тишь и гладь, но шаг вбок и тебя завертит и унесёт прочь". Перед лицом его стукнула чашка заказанного им кофе. Официантка с вежливой улыбкой расставляла перед девушкой небольшой чайник чая и скромного размера тарелку с аппетитным десертом. Уходя, она бросила жалостливый и завистливый взгляд в сторону спутницы Намджуна, но та даже не обратила внимание, с жадностью набросившись на сладкое. Из вежливости писатель подождал, пока она насытится и не спеша цедил горькое кофе, бодрившее своим отвратительным вкусом. Попутно он рассматривал других посетителей по уже сложившейся привычке. Выцепил ссорившуюся парочку, которая была практически на грани расставания. Девушка, с пылающими от гнева щеками, яростно размахивала руками, и палец её тыкал, как рапира, прямо в лицо, прямо под рёбра, туда, где будет больнее всего. Но и парень не отставал. В абсолютно закрытой позе, скрещенные руки, скрещенные ноги, он холодно буравил её взглядом и кидал ледяные слова, полные сарказма и безразличия, и потому так больно жалящие. Наконец девушка выдохлась и гневно швырнула россыпью наличных на стол, ушла, громко стуча каблуками. Парень тоже долго не задержался, ушёл вслед за ней, украдкой бросив взгляд на собеседницу Намджуна. Однако, подумал писатель, какими узлами только не завязывается судьба. Но тут кофе в чашке закончилось и Намджун вернулся мыслями к собственному столу. Девушка за короткое время прикончила своё пирожное и теперь неспешно и с удовольствием потягивала чай, с тщательно скрываемой тревогой посматривая на Намджуна сквозь густые ресницы. - Итак, вернёмся к началу. – сказал Намджун. – Кто ты и откуда меня знаешь? - Ты...неправильно задаёшь вопросы - сухо прокаркала девушка. Голос её вибрировал и обрывался, испорченная звуковая дорожка из фильма ужасов, гнетущая и абсолютно не к месту в светлом дневном помещении. - Мальчик с ромашками, ты совсем позабыл обо мне. - С ромашками? - Намджун неожиданно вспомнил про кружку, старую и уже щербатую, с веселыми воспоминаниями, которые так и рассыпались по полу. Или крошилось под пальцами нечто другое? Острой болью запульсировал правый висок, как будто туда воткнули жало скорпиона. - Я...Сольхи, Сон Сольхи. - девушка сжалилась над ним и отлила ему немного чая, разумеется заварившегося слишком крепко, почти до горькой слюны, но писателю это помогло. Ему полегчало. Сольхи. Звук этого имени ничего не пробудил. Даже не отозвались эхом воспоминания детства. Зато он вспомнил её лицо, освещённое двумя унылыми фонарями на улице, возле собственного дома. - Твоё лицо мне знакомо. Ты была на рекламном щите, только там ты улыбалась. - Намджун сглотнул накопившуюся во рту слюну и продолжил. - Какие же вопросы я должен тебе задавать? Я не помню ромашек и тебя я впервые увидел в метро, год назад. Ты кашляла лепестками мака и куда-то спешила. Не знаю почему, но я тебя запомнил. - Я модель, была ею когда-то. - лицо Сольхи перекосилось, шрамы на шее задвигались как живые, будто горло забилось, опутанное и сжимаемое щупальцами осьминога. От неё ощутимо полыхнуло неприкрытой злобой, ожесточенные губы скривились и слова, хриплые и хрустящие в каждом слоге, посыпались из изогнутого в страшной ухмылке рта. - Была, пока по уши не втюрилась в этого идиота, эту мерзкую тварь. Знаешь, что, мальчик с ромашками? В этом мире нет любви, запомни и выжги себе это на сердце. Нет её, всё сплошной обман и бред людей в гормональной лихорадке. Говорю тебе это как человек, вырвавший из себя все корни этого дурацкого чувства. Ты считаешь, что любишь кого-то, готов ради него на все, а это простейший механизм размножения, инстинкты и химия, которыми люди живут и все называют это величайшим чувством, но я говорю тебе: херня всё это. - она шумно вздохнула и отхлебнула из чашки еле тёплого чая. – Я дала ему всё, о чём он попросил и даже больше. А он даже не встретился со мной ни разу после заражения, сукин сын. Боялся, что сам заразится и правильно. Никто не полюбит в ответ, потому что от болезни нелюбимых нет лечения и не будет. Ты же не дурак, Намджун, всегда слишком думал, слишком сильно заботился о других, а в конце концов сам остался в дураках. Голос у Сольхи и так хриплый и срывающийся, окончательно потерял звук. Она закашлялась, схватилась за горло, долго-долго раскачивалась, укачивая боль в связках и Намджун попросил тёплой воды с мёдом у официантки. Но Сольхи склонилась над блокнотом и торопливо что-то начала писать. Рука у неё дрожала и поэтому она зачёркивала и писала вновь, пока не исписала несколько страниц. Вырвав их с мясом из несчастного блокнота, девушка припечатала бумагу на стол перед Намджуном и невнятно произнесла: «Позже». Залпом она осушила стакан воды и заправив выбившиеся пряди из причёски, сказала шёпотом: - Ты доверяешь не тому человеку. Не верь никому, только себе. Любви здесь нет, ты же понимаешь, что наша болезнь названа не просто так. Нам не суждено испытать аромат любви, нам достались только её шипы. Не забывай об этом, мальчик с ромашками, только не забывай. Ушла Сольхи так же внезапно, как и появилась. Проходя за окном, она вскинула руку в прощальном жесте. Больше Намджун её никогда не видел.