цветок, что увядает после рассвета, не человек ли это?

Люди похожи на оконные стёкла. Они сверкают и сияют, когда светит солнце, но, когда воцаряется тьма, их истинная красота открывается лишь благодаря свету, идущему изнутри. Олдос Хаксли

      Что-то неладное Намджун заподозрил, когда заметил скопление огромного количества журналистов возле его нового издательства. Он пришёл к зданию пешком, в одной руке держа обжигающий стаканчик с кофе, купленном в кофейне неподалёку, в другой простые кожаные перчатки, которые он снял, чтобы достать мелочь из кармана. На плечах привычно повис рюкзак, как и всегда, удобный и непритязательный, Намджун выудил его на ярмарке местных брендов ещё когда учился в университете.       "Что-то мне это напоминает" - мелькнуло в его голове, но отмахнувшись от глупых мыслей, писатель крупными шагами пошёл прямо к главному входу. И спустя минуту горько об этом пожалел. Его почти сразу же окружили вспышки профессиональных фотокамер, оглушили сухие щелчки затворов, журналисты налетели плотным жужжащим роем и больше мешали друг другу, чем действительно задавали вопросы. В непрерывно повторяющимся гуле, Намджун сумел выловить только одно предложение: "Вы подтверждаете свои отношения с Джином, мембером айдол-группы UnKnown Galaxy?". И это ошарашило его, выбило из реальности, как выстрел в голову, как удар под дых, он мог только наблюдать со стороны, как расширяются его глаза, как изумленно-пришибленно он выглядит, словно олень перед фарами тяжёлой фуры. И прорываясь вперёд через преграждающих ему дорогу журналистов, которые тыкали ему в лицо и спину свои дурацике микрофоны, свои идиотские камеры, свои безжалостные вопросы, каждый из которых звучал как государственное обвинение, Намджун думал только о Сокджине и его будущем. Почти пробегая мимо охраны, которая не выдерживала столь сильный натиск, вверх по лестнице, направо по коридору, он стремился в кабинет своего нового редактора, совсем не ожидая увидеть там редактора Бана.       - Что ты наделал, Намджун? Что вы наделали? - сказал он и Намджун без сил опустился на диван. - Журналисты караулят тебя с 5 часов утра, а статья про вас висит в главных с 3 часов ночи.       Намджун била нервная дрожь и меньше всего он хотел сейчас как его, нет, их, отчитывали как зарвавшихся мальчишек. Он сжал голову руками, а потом начал судорожно набирать номер Сокджина. Абонент был недоступен.       - Не звони ему, это сейчас бесполезно. Наверняка, журналисты его во всю атакуют и ему сейчас намного тяжелее, чем тебе. Всё-таки он звезда. - редактор Бан тоже схватился за виски, он примчался сюда утром, потому что не смог дозвониться до Намджуна и возле его собственного дома уже дежурила парочка самых пронырливых репортеров. В прессе, несмотря на обилие мелких слушков, царило затишье и потому фотографии целующихся парней возле одного из самых богемных ресторанов, в одном из которых к тому же узнали популярного певца из недавно дебютировавшей группы агентства East Garden, произвели эффект разорвавшейся бомбы и накрыло всех, кто не успел вовремя укрыться от осколков. Пока Намджун счастливо просыпался в своей квартире после хорошо проведённой ночи с любимым, жёлтая пресса делала своё дело. Быстро и точно они вычислили кто был на фотографии, прикинули примерные сроки их отношений и вылили на них столько грязи, сколько надо, чтобы не отмыться. Первая статья вышла в интернет поздно ночью, обычно так спешно публикуются только самые грязные новости, а затем, её процитировали куча других новостных порталов. Редактор Бан не заметил бы сам, но парочка прикормленных журналистов скинула ему новость уже через пять минут после её выхода. И Бан Шихёк, едва только взглянув на неё, понял, что для Намджуна это ничем хорошим не закончится. Ему нельзя было сильно волноваться, был велик риск отката до прежних стадий и, честно говоря, редактор Бан слишком мало верил в людей, чтобы поверить в тот факт, что этот айдол останется с Намджуном до конца. Сейчас главное было успокоить Намджуна, но тот вцепился в свой телефон и игнорировал попытки донести до него главные правила общения с прессой теперь.       В его творческом блоге тоже царил хаос. Его наводнили неуёмные и завистливые фанатки, строчившие гневные комментарии и врывающиеся в тяжёлые дискуссии, даже самые верные фанаты сникали под их напором. Самый истеричный комментарий, тем временем, набрал более трех тысяч плюсов и обвинял во всем только писателя и его личную извращенность. Но и Сокджину доставалось сполна. Фанаты демонстративно уходили из фандома, сжигали его фотографии и отписывались от официального аккаунта в социальных сетях. В общем, скандал подыхал так жарко и ярко и в ближайшее время даже и не думал стихать. Агентство Сокджина молчало и не спешило с объяснением ситуации. Редактор Бан излагал ситуацию подробно и без лишних нервов, он, оказывается, успел связаться с менеджером из East Garden и кое-какие заявления они подготовили. Но окончательный выбор должны были выбрать только сами Намджун и Сокджин: подтвердить слухи и смириться с лавиной критики, что обрушится на их головы или отрицать всё до последнего, спихивая всё на неправильный ракурс и журналистов-сталкеров. Редактор Бан предлагал отрицать, как и агентство, потому что признать свои отношения открытии двум мужчинам даже в их современное время было нелегко и даже опасно. Никто не мог предсказать как поведут себя люди, а тем более разочарованные фанатки. С появлением болезни "нелюбимых" стало легче обосновывать свои отношения, оправдывать их неким провидением судьбы, это же касалось и однополых браков. Законодательство стало мягче и податливее, общество терпимее, но только в и до этого демократичных странах. Там же, где по-прежнему господствовали религии, запрещающие связь мужчины и мужчины, женщины и женщины, для такого заражённого не существовало иного выхода, кроме как быстрого и безболезненного самоубийства. Впрочем, по статистике у них был такой же результат заражения, как в других странах, вот только процент смертности в последние годы возрос настолько, что даже религиозным лидерам приходилось вмешиваться. Любовь к своему полу не признали равной традиционной, но и абсолютный запрет с неё сняли. В Корее признание однополых отношений давалось так же тяжело, несмотря на высокий процент самоубийств. Большинство просто скрывалось, но те, кто позиционировал себя открыто пользовались государственной поддержкой и заключали браки в столице. Всё же общество менялось не так легко, как законы, поэтому и издательство так долго не соглашалось браться за сомнительную книгу на лесби-тему. Намджун подумал о публикации книги, которую наверняка отложат или вовсе остановят навсегда, и его мысли метнулись к семье и недавнему воссоединению с отцом. Он был уверен, что если расскажет про болезнь, его поймут и простят, но его не радовало то, как полощут его имя на все лады. Ситуацию спасало только то, что с переходом в новое издательство он планировал взять новый псевдоним, и возможно это поможет сохранить хоть какую-ту анонимность. Однако фотографии с его лицом висели на новостных сайтах и поэтому Намджун срочно отписался сестре и попросил её по возможности скрыть это от родителей.       - Всё-таки придётся обо всем рассказать, - обреченно вздохнул он.       - Семье надо было рассказать в первую очередь, Намджун, - произнёс редактор Бан. - Ты уже не незрелый мальчишка.       - Я понимаю, хённим. Просто я надеялся, что родителям не доведётся узнать, что их сын смертельно болен...- начал оправдываться Намджун.       - Ты надеялся просто ускользнуть от ответственности, - припечатал его редактор Бан. - Поэтому я и сказал, что ведёшь себя как мальчишка. Не время убегать от себя, Намджун.       - И это вы говорите сейчас? Когда я наконец-то решил быть самим собой и открыться миру? Что теперь? Моя карьера, ладно черт с ним, в конце концов, писать можно и под анонимным псевдонимом, но карьера Сокджина? Ему не простят эту связь, его заклеймят свои же фанаты и ещё долго будут припоминать при каждой другой ошибке без повода. Чего стоит эта любовь? Чего стоит этот мир? Этот дурацкий мир, в котором нельзя любить другого человека просто потому что он того же пола, просто потому что он тоже, черт побери, человек, который хочет быть любимым, - Намджун почти кричал, в груди у него полыхали чувства. Он чувствовал, что говорит это не тому человеку, все эти слова стоило сказать всем журналистам, караулившим под дверью. Но он уже не мог остановиться, терзавшие его переживания требовали выхода, пусть даже в истерике. - Что я должен был сделать, хённим? Вырезать у себя из груди это чувство? Я бы так и сделал, если бы не видел другого выхода. Но он есть. Он всегда есть. И сейчас он тоже есть.       - Хорошо, только не нервничай, Намджун. – редактор Бан всучил в руки писателя стакан с водой и отодвинул телефон подальше. Всё происходящее напоминало ему плохую телевизионную драму, не хватало только родителей Сокджина и какой-нибудь красотки, которая бы с уверенностью заявила права на эту недознаменитость. Почему-то редактор Бан сразу невзлюбил парня, из-за которого Намджун был вынужден пройти через все многочисленные страдания. Умом он понимал, что почвой для антипатии выступает его собственная однобокая точка зрения и он не знает, что там с другой стороны, каково было Сокджину признать отношения с парнем и как он вообще смог на них ответить, ведь Намджун ничего не говорил о болезни, только доктор Пак и он сам знали о ней, но говоря сегодня по телефону со злым руководством пиар-отдела агентства, редактор Бан понял, что ни о каком признании речь быть не может, даже по очень веской причине. А то, что сам айдол до сих пор не позвонил Намджуну, говорило о спасании собственной шкуры в первую очередь. «Что в тебе такого, что ты заслужил любовь Намджуна? – горько подумал редактор, созерцая разбитого и потерянного своего лучшего писателя, ученика, который стал ему сыном. «За какие заслуги судьба подарила тебе его? Чтобы ты разрушил его до основания? Чтобы он умер, мучаясь, но не так и не познав сладости самого драгоценного чувства во вселенной? Ты явно его не заслуживаешь, Ким Сокджин, но ты даже этого не поймешь, впустую потратишь кредит доверия от судьбы, только запятнаешь его напоследок, испортишь даже последнюю светлую память о себе».       Намджун осушил стакан с размаху, но быстро понял, что в груди печёт не от сухости и жажды. Внутри словно разворачивался цветок из боли и оглушительно едкой желчи, который вонзил свои корни и шипы прямо в нервы и оттого в висках судорожно застучало, зашевелилась перед глазами темная пелена. Намджун, кажется, выронил стакан, он сполз с дивана на пол, скользя мгновенно вспотевшей сквозь плотную рубашку спиной по кожаной обивке и начал царапать грудь, пытаясь выскребать глубоко засевшую боль. Рот наполнило отвратительное ощущение, что-то среднее между рвотным позывом и отрыжкой, в глотке чесалось и щекоталось. Ударив кулаком по полу, Намджун выплюнул первые кровавые лепестки и покачнулся, теряя сознание. Сквозь уплывающую реальность, он слышал вибрацию телефона, сигнальные сирены скорой помощи, гул мотора и чьи-то испуганные вскрики. Намджун только надеялся, что не умрёт, но руки и ноги не двигались, а на груди словно лежал огромный и колючий зверь, с усмешкой запустивший когти в живую плоть. «Четвёртая стадия…доктор Пак…Сольхи…Сокджин», - с трудом смог подумать писатель и милосердная тьмы разрослась, поглотила его своей бездонной пастью и избавила от всех сомнений и печалей, выпавших на его долю.