цветок, что увядает после рассвета, не человек ли это?

Признаюсь я, что двое мы с тобой, Хотя в любви мы существо одно. Я не хочу, чтоб мой порок любой На честь твою ложился, как пятно… Ну что ж, пускай!.. Я так тебя люблю. Что весь я твой и честь твою делю! Уильям Шекспир, сонет 36.

      Намджун не хотел просыпаться. Над головой он слышал чьи-то голоса, тонкие и глухие, они мельтешили перед ним, в темноте закрытых глаз, как крошечные вспыхивающие огоньки. Намджун шевельнул пальцами одной руки и голоса стали громче. Он попытался разомкнуть глаза и свет навалился на него ослепительно сияющим мечом, норовящим разрезать его голову пополам. Шум стал расти и над ним словно лопнул пузырь до того бережно хранивший его от всех голосов. Намджун вспомнил всё, что произошло, даже раньше, чем открыл глаза, и понимание обрушилось на него. Он распахнул ресницы, в уголках застыли засохшие слезы, во рту стоял неприятный горьковатый больничный привкус. Возле кровати сидела бледная мама, судорожно схватившая Намджуна за руку, как только он пошевелился.       - Джун-а! Джун-а! Ты очнулся! Боже, как ты нас напугал! Твой врач сказал, что твоё состояние очень тяжёлое. Господи, Намджун, как же так? Почему ты ничего не сказал? – мать прижала его руку к своему лицу. Пальцы плохо гнулись, но щека матери была горячей и мокрой от пролитых слёз. Намджун почувствовал, что ему невероятно стыдно перед семьёй за всю ложь и обман, которые он нагромоздил за всё это время, пытаясь укрыться в себе, замкнуться в своей самодостаточности, но ничего не вышло. И выстроенный им безупречный и счастливый мирок рухнул из-за пары слов паршивых журналюг. Намджун внезапно разозлился, ведь всё шло так хорошо, приступы стихли и перестали быть такими продолжительными и интенсивными, а Сокджин был таким…хорошим. На первый взгляд, он был красив, но узнавав ближе, писатель больше не мог перестать о нём думать. Даже теперь, перед заплаканной и измождённой от волнения матерью, Намджун ощущал горячий стыд за то, что подсознательно он ожидал увидеть перед своей кроватью совершенно иного человека.       Намджун открыл рот, чтобы приободрить и утешить маму, но ощущение было странное. Звук просто не шёл, он застревал в глотке и вместо него доносилось только хрипение, вызванное переизбытком воздуха. Внутри Намджун похолодел. Неужели пока он был без сознания, ему сделали операцию? Намджун вырвал руку у матери и лихорадочно стал себя ощупывать. К счастью, горло было гладким, без неровных шрамов и рубцов, только к лицу плотно прилегала кислородная маска. Писатель стащил её с себя, невольно морщась от того, как ласкает кожу воздух после запотевшего пластика. Он дышал шумно и тяжело, догадываясь в чём причина, но это успокоило его. Он всё ещё борется, продолжает любить, а вместе с этим, он продолжает любить, пусть даже по по-прежнему умирая.       - Так это правда, - заговорил отец, который всё это время находился по другую сторону кровати. Намджун вздрогнул от неожиданности. – Твои отношения с этим смазливым певцом, прыгающим по сцене, как лягушка, и гребущим бабло с пустоголовых малолеток. А ты выходит ничем их не лучше, раз повёлся на разукрашенное личико с ТВ. Неужели ты не мог найти кого-то получше? Как вы вообще встретились, Намджун…       - Отец! – захрипел Намджун. – Не надо. Просто…не стоит.       - Да, дорогой, давай не будем об этом сейчас. - горячо поддержала мать. – Ему сейчас нельзя волноваться. Джун, ты должен отдыхать и набираться сил. Доктор Пак сейчас зайдёт и расскажет тебе о развитии твоей болезни. Он сам тебе всё объяснит. А мы с отцом пойдём и немного отдохнём в кафе неподалёку. Мы сорвались сразу же, как позвонил господин Бан и сообщил о том, что с тобой случилось. Он ввёл нас в курс дела, но в подробности не вдавался, сказал, что ты сам расскажешь, когда будешь готов или посчитаешь нужным. Намджун, помни, мы с тобой, мы с тобой всегда, даже когда ты считаешь, что нам не обязательно всё знать. И не сердись на отца, он жутко испугался, когда услышал, что ты в больнице. Хорошо?       Намджун легко сжал пальцы матери в знак того, что всё услышал и понял. Жгучие слёзы наворачивались у него на глазах и то, как ласково взъерошил ему волосы отец на выходе из палаты, только усугубило его состояние беспомощного ребёнка, который напакостил в школе, но родители всё равно любят своё непоседливое чадо. Дверь зашуршала и Намджун встряхнулся, встречаясь с доктором взглядом. Пак выглядел очень плохо, ещё хуже с его прошлого обследования. В памяти всплыло лицо Сольхи, искажённое яростью, с вздувшимися шрамами на тонкой шее, её шипяще-хрипящий голос.       - Здравствуй, Намджун. – поздоровался доктор Пак, присаживаясь на стул возле кровати. В руках у него был очередной рентгеновский снимок. Намджун поднапрягся и поднял собственное тело, садясь в кровати. – О нет-нет, можешь лежать, ты сейчас слаб и тебе совершенно нельзя перенапрягаться. Я здесь, чтобы рассказать,что произошло с тобой в понедельник. Ты находился без сознания почти сутки, и мы с твоей семьёй опасались, что ты после сильного эмоционального потрясения можешь уже не очнуться. Но всё обошлось, твой «цветок», несмотря на быстрый и аномальный рост, всё-таки больше относится к первой категории и только поэтому ты всё ещё жив. Взгляни сюда.       Доктор Пак прикрепил на белую бумагу снимок рентгена грудной клетки и там отчётливо стали видны распустившиеся бутоны. Лепестков на них стало значительно меньше, и они стали тёмные, почти неотличимы от всей остальной плоти. Вообще весь цветок больше всего напоминал собой разросшийся терновый куст, который неожиданно расцвёл и поэтому являл собой странное и потому непривычное зрелище. Намджун потрогал сквозь больничную робу свою грудную клетку, словно хотел ощутить мокроватые от слизи стебли и вздрогнул от неожиданности, перехватив на себе вкрадчивый и жадный взгляд доктора Пака. Несмотря на саднившее от сухости горло, Намджун решил начать непростой разговор о том, каким образом Сольхи связана с болезнью нелюбимых и доктором. Попросив воды, писатель жадно осушил его до дна и начал обдумывать дальнейшие слова, параллельно слушая, как доктор Пак рассказывает о необходимости как можно скорее связаться с объектом привязанности. Теперь, уже после разговора с Сольхи, Намджун мог заметить, как чересчур навязчив бывает временами его лечащий врач. Иногда он повторял одно и то же несколько раз, словно удостоверяясь в том, что Намджун его услышал и точно запомнит слова. Или же это у Намджуна заиграла полной радугой паранойя? Так и не решив, но одолеваемый противоречивым сонмом эмоций, писатель откинулся на спинку кровати и устало выдохнул. Пожалуй, ему действительно было не очень хорошо, к тому же он мог почувствовать, как надвигается приступ, ещё совсем незаметный, но обещающий вывернуть его наизнанку.       - Наверное, пока достаточно с тебя, Намджун. - оборвал сам себя доктор Пак, поправляя очки, сползшие на переносицу. - Я скажу медсёстрам, чтобы они сменили тебе капельницу с глюкозой и принесли воды в палату. Сухость в горле — это нормально для твоего состояния. И Намджун, я не могу настаивать, но настоятельно рекомендую подумать об операции. Тебя спасло только то, что за прошедшие три месяца ты взаимодействовал непосредственно с объектом чувства, видимо при этом испытывая достаточно сильные эмоциональные всплески, и паразиту хватало этого с лихвой, потому то цветок почти увял и яд перестал быть настолько токсичным. Ты ведь даже почти его не ощущал в последнее время? Откат произошёл с уже увядающей первой стадии до начальной четвертой, и я могу с уверенностью сказать, что это далеко не конец. Отсутствие контакта начнёт вновь тебя убивать и на этот раз всё будет проходить намного быстрее и хуже, чем было до этого. Паразит восстановится быстрее, чем ты думаешь и что будь дальше, ты и сам знаешь. Снова цветение, снова приступы, кровавый кашель и кошмары по ночам. Так что подумай, Намджун. И без любви прекрасно можно жить в этом мире, не всё в этом мире нуждается в ней. Думай о ней, как о какой-нибудь эмоции, ненужной и дефективной, как о неком рудименте, который нужно отсечь, чтобы гниль не распространялась дальше. В мире есть люди, которые в любви не нуждаются.       - Как Сольхи? - прохрипел Намджун, желая покончить с этой дурацкой интригой раз и навсегда. - Сольхи ведь оперировали вы, господин Пак? Не похоже, что она счастлива, хоть и жива.       - Ты знаешь Сольхи? - удивленно спросил врач. Лицо у него недоуменно вытянулось, сделав его похожим на древнюю маску с островов Пасхи.       - Мир теснее, чем кажется - улыбнулся Намджун. - Она была знакомой из давнего прошлого и вестницей не самых хороших перемен. Но я рад, что она жива, хоть и чувствует она сейчас отвратно.       - Видишь ли, Намджун, - перебил его доктор Пак. - Вчера Сольхи выбросилась из окна. С восемнадцатого этажа. С такой высоты у неё не осталось шансов выжить. Хоронить будут в закрытом гробу. Ко мне, как к её главному лечащему врачу, уже приходила полиция и я подтвердил, что операция была произведена на высочайшем уровне и ни я, ни больница в дальнейшем не несли ответственность за психическое состояние пациентки.       - Но... - растерянно прошептал Намджун. Ему вспомнились глаза Сольхи, живые и яркие, полные злобы и ненависти, желающие отомстить. – Она ведь так хотела жить, даже пошла на рискованную операцию и всё ради того, чтобы жить дальше. Зачем ей накладывать на себя руки? Теперь, когда она свободна от цветка и от любви?       - Понятия не имею. – безразлично пожал плечами доктор Пак. Писатель посмотрел на него внимательно, сквозь прикрытые ресницы, и было похоже, что ему действительно плевать на ту, чью жизнь он продлил искусственным путём. Доктор Пак был холоден и отстранён, даже руки его были скрещены на груди, только папка лежала на коленях и еле заметно тряслась. Тогда Намджун взглянул на него открыто, и доктор Пак вздрогнул, быстро отведя глаза в сторону. Слишком быстро для человека, который действительно считает себя ни в чём невиновным.       В голове Намджуна зазвучал сиплый женский голос. «Нам не почувствовать вкус любви, нам достались только её шипы». Сольхи… Жизнерадостная девочка из прошлого, та, что любила простые цветы и ароматный чай, и озлобленная на весь мир девушка из настоящего, та, что предпочла покончить со всем раз и навсегда. Намджун внезапно понял, что её убила не любовь, вовсе нет, какой бы она безответной, какой бы выстраданной и обездоленной она не была. В чьей-то человеческой смерти всегда виноват кто-то другой, ведь все мы живём с другими, как квартиранты в одной большой, даже громадной, коммунальной квартире, теснимся и толкаемся, спотыкаемся и падаем, вот поэтому важно остановиться и помочь подняться упавшему, иначе он так и останется там, на обочине жизни. Ему бы самому не помешала помощь, но отчего-то он был уверен, что пыхтящий за дверью Юнги-хён, чей возмущенный голос был слышен не так давно, любящие родители и сестра, прощающие ему то упорство, с которым он отказывался от их теплоты и заботы, редактор Бан и его семья, фанаты в блоге, узнавшие о том, что ему нездоровится и написавшие много добрых слов, не оставят больше его одного. Но вот как поступит Сокджин? Намджун страшился взять телефон и снова увидеть ни одного пропущенного звонка, ни одного нового сообщения от уже привычного имени.       - Почему она сделала операцию? – прямо спросил Намджун. Решимость переполняла его, к тому же в голове у него сложились определённые догадки. – Сольхи с детства была романтичной и упрямой, но вот глупой она никогда не была. Уж скорее бы она очаровала и привязала к себе того человека, в которого умудрилась влюбиться, чем сдалась без боя.       - Я же сказал, что не имею ни малейшего понятия. – раздражённо ответил доктор Пак, одёргивая задравшийся рукав. На мгновение мелькнула расчёсанная розовая кожа и исчезла, закрытая плотной белой тканью. – Я предпочитаю соблюдать врачебную этику и не вмешиваться в личную жизнь пациентов. С госпожой Сон мы никогда не разговаривали на подобные приватные темы, да и она сама никогда не была открытым человеком. Вечно приходилось вытаскивать из неё информацию о её состоянии.       Последнюю фразу доктор Пак процедил сквозь зубы, явно не желая более продолжать разговор о проблемной пациентке.       - Однако вы всё же рекомендовали ей сделать операцию, даже если вы не знали о всех обстоятельствах её случая. Не очень-то похоже на то, что вас действительно заботило её состояние. Вы ведь просто ставили эксперимент, не так ли? – Намджун горько и печально усмехнулся, из всего увиденного и услышанного он сумел составить для себя чёткую картину. – Один мой хороший советовал мне поменять лечащего врача почти сразу же, как только увидел вас, но вот только недавно, после того, как у меня начали появляться пробелы в долговременной памяти, он заставил меня дополнительно обследоваться. Вы всё это время выписывали мне опасные антидепрессанты и это вкупе со многими другими препаратами, врачи в другой клинике пришли в ужас от одного только списка. Похоже на то, что вы искусственно пытались ускорить процесс «цветения» и смену стадий, у вас даже это почти получилось… Но тот факт, что мне ответили взаимностью, свёл на нет ваши усилия и тогда вы отчаялись. Перестали мне звонить и приглашать на сеансы, больше не напоминали о ежедневном приёме лекарств. Единственное, чего я не в силах понять, это причину, толкнувшую вас на этот путь. Зачем вам это, доктор Пак?       Намджун задохнулся от сухости в горле и сглотнул еле выделившуюся слюну. В груди пекло, мелко дрожали пальцы от нервного перенапряжения, но ментально он чувствовал себя намного лучше, чем во все прошедшие дни. Он хотел услышать ответ на все заданные им вопросы, хотел избавиться от той паутины, в которую вляпался. К его удивлению, доктор Пак молча встал со стула и быстро пошёл к двери, но не успел Намджун его окликнуть, как раздался глухой щелчок дверного замка.